Тайна, приносящая смерть - Галина Романова

Это какое же самообладание и хладнокровие надо иметь, чтобы разгуливать, утопая по щиколотку в крови – образно, конечно, среди бездыханных тел, рассматривать их, делать выводы? И откуда звонила эта самая любовница?

Если со стороны, тогда понятно. Выскочила из дома с выпученными от страха глазами, побежала по деревне с громким криком: убили.

А если нет? А если звонила из дома убитого Степушкина?

Данила тут же придумал немую сцену с участием незнакомой ему женщины, познакомить с которой его так стремился Бабенко Павел Степанович.

Вот она входит в дом, проходит в комнату. Видит страшную картину убийства, подходит к телам убитого и раненого ближе, еще ближе, наклоняется над ними, присматривается, может, даже пробует пульс на шее или запястье каждого. Потом поднимается, отряхивает руки, возвращается в прихожую или где там у Степушкина находился телефон, хладнокровно снимает трубку и только потом начинает говорить с дежурным тем самым голосом, который срывался на крик.

Может, все было и не так, но...

Но очень сомневался Данила, что с порога в кровавом месиве можно рассмотреть и нож в руке возможного убийцы, и уж тем более шишку у него на голове.

– Стальная штучка, – зачем-то пробормотал он, когда разговор с Толиком давно был закончен. – Бабенко не так уж был и не прав.

Бабенко, которого ему так хотелось бы видеть именно сегодня, не было.

– Что, этот населенный пункт разве не в его ведомстве? – первым делом поинтересовался у главы местной администрации Щеголев.

– Павла Степановича имеете в виду?

Глава администрации, выдернутый прямо с огородной грядки, щеголял с голыми коленками в коротких шортах, футболке с рваными проймами. Здороваться за руку остерегся, объяснив, что занимался тем, что обрывал подгнившие капустные листья.

– Огородники, мать их! – скрежетнул зубами Толик. – Так что с участковым?

– Так другой у нас, не Павел Степанович, – растерялся местный чиновник. – Раньше он был, но это давно уже было. Сейчас нет. Участки поделили, молоденький у нас, Сережа.

– И где этот ваш Сережа? Где? – Толик начал озираться, с глумливой суетливостью заглядывать под кусты, которыми оброс штакетник вокруг дома Степушкина.

– В отпуске он, – пожал плечами глава местной администрации, неодобрительно покосился на Толика, видимо, юмора его не оценил. – А зачем он вам? Если какие вопросы, то никто лучше меня вам не ответит. Сережа, он...

– Что он? – встрял Данила.

– Городской он. Чего он тут... Кого он тут знает-то?

А вот Бабенко знал все и про всех, тут же подумал с раздражением Данила. И дельные, между прочим, вещи говорил, и предупреждал, и рекомендовал не идти на поводу у глупого библиотекаря, оговаривающего себя непонятно с какой блажи.

Они не послушались? Нет! Теперь вот расхлебывают.

Что-то да как-то из всего этого получится?

Стальная штучка, как Данила про себя окрестил обнаружившую убитого и его убийцу Лялю, стояла чуть поодаль. Она не рыдала, не билась в истерике, не припадала к сильному мужскому плечу, а их теперь тут немало набралось. Понаехала из города тьма народу, и все мужики. Утешил бы кто-нибудь непременно, дай она повод.

Нет, стояла в сторонке и ждала своей очереди. В одной руке комкала носовой платок, попеременно прикладывая его то к губам, то к глазам. Другую положила на живот. На присутствующих не смотрела, не сводила глаз с окон дома, где произошла трагедия.

– Можно вас? – окликнул ее Данила, решив немного разговорить дамочку, прежде чем в дом войти.

Она не вздрогнула, не отшатнулась, хотя, по его понятиям, и могла бы. Такое увидать и не чокнуться не каждому по силам. Коротко кивнула, шагнула в его сторону.

– Вы нашли убитого? – спросил Данила, подхватив ее под локоток, показавшийся ему вытесанным из куска льда, таким холодным и жестким он был.

– Да, я. – Она покорно отошла от калитки, в которую уже начал просачиваться приехавший люд, обремененный чувством долга по роду своей деятельности.

– Вы во сколько к нему в дом вошли?

Он выразительно глянул на часы. Сейчас было пятнадцать минут двенадцатого.

– Я?.. Не помню точно. – Ее глаза растерянно заметались, взгляд запрыгал по его плечам, рукам, ушам, по всему, кроме лица. – Может, в десять, может, чуть раньше.

Это легко проверить и вычислить по звонку в дежурную часть, обласкал ее взглядом Данила. Не будь дурочкой, говори честно.

Она поняла и вспыхнула.

– Девять тридцать, – буркнула она и выдернула локоток из его пальцев. – Нечего меня лапать!

– Упаси, господи! – Он в театральном испуге поднял вверх обе руки. – Девять тридцать, значит... А вы всегда так рано к нему на свидания бегали? Я ведь слышал, что вы в некотором роде были... гм-м, любовниками, так? И встречались будто бы вечерами, нет?

– Были, и что? И еще были бы, как бы не этот урод! – Она вытянула руку в сторону дома, странным образом та не дрожала, держалась твердо, как у памятника.

Может, он к ней придирается? Может, наслушался Бабенко и теперь в каждом жесте несчастной женщины ему что-то чудится не такое, как должно было бы быть? Может, ей чужды истерики, может, она из стали и камня вылеплена? Неспроста же в любовники себе бывшего уголовника взяла, ой неспроста.

– А что за урод-то?

– Так этот... Сын местной почтальонши, хакер чертов!

– Вы узнали его? – удивился Данила.

Про личность возможного убийцы, оказавшегося на месте преступления, ему Толик ничего не рассказывал.

– А чего его не узнать-то! Он с Сашкой нашей любовь крутит! – зло фыркнула «стальная» женщина.

– С Сашкой которой?

Внутри тут же неприятно заныло, как от голода иногда. Отвратительное такое чувство, мерзкое, что-то обещающее ему, гадость какую-то непременную. Не слушать бы его, да оно ноет и ноет под ребрами.

– С Углиной, с какой же? А то вы не знали, что она с ним уже давно встречается!

Насколько помнил Данила, Углина Александра заявляла всем и каждому, ему в том числе, что ни с кем не встречается, никого, кроме мамы, не любила и не любит. Толик, правда, что-то говорил такое про ее алиби, что с кем-то она ночь провела. Но он мимо ушей пропустил эту информацию, в детали не вдавался, теперь вот его в эти самые детали мордой тыкают.

– Итак, давайте по порядку, – сложил он ладонь к ладони и нацелил их на школьную секретаршу. – В доме рядом с убитым Степушкиным вами был обнаружен сын местной почтальонши, как там его?

– Ванька Лемешев.

– Иван Лемешев был вами обнаружен рядом с телом убитого, так?

– Так.

– В руке он сжимал что?

– Нож! Большущий такой, он у Жорки в нижнем ящике стола всегда лежал, мы его почти никогда не доставали. Страшный нож, с зоны, он говорил, что за такой запросто посадить могут.

– Итак, нож, который держал Лемешев, принадлежал Степушкину, так?

– Так! Но только Ванька его не держал, он им Жорку убил. Ишь как вы закручиваете, умненько, нечего сказать! – фыркнула со злостью Ляля.

Отшвырнула прочь нацеленные в ее грудь ладони Щеголева и сама уже ткнула ему в грудь указательным пальцем. Воистину баба была стальной, палец чуть в позвоночник не уперся, аж грудина вся загудела, как церковный колокол.

– Только не вздумайте оправдать этого урода! Знаю я ваши штучки! – зашипела, зашипела стерва, наседая на бедного Щеголева, он аж попятился. – Я про этого хакера чертова много чего знаю. И совсем я, между прочим, не удивилась, обнаружив его рядом с Жоркой. Молодец, что хоть пригреть успел сволочь эту перед самой смертью. Хоть след ему на башке свой оставил!

– И чего же вы знаете? – Данила убрал ее без конца тюкающий в него палец от своей груди, дыра там ему не нужна была вовсе, и уж тем более от пальца.

– Он следил за Жоркой!

– Следил? С целью? – Он ничего вообще не понимал пока, а понять хотелось.

– Ой, это такая долгая история, что на одной ноге ее не рассказать, – она кивнула в сторону дома. – Вам там сейчас надо быть, ступайте. А я вас тут подожду. Только прежде чем вы уйдете, хочу вас готовой историей снабдить.

– В смысле? – вытаращился на нее Данила.

Школьная секретарша нравилась ему все меньше. Какая, к черту, непредвзятость, если от ее слов, выплевываемых пухлым красивым ртом, ледяных глаз, больше похожих на змеиные, у него по хребту мурашки маршировали. Когда тут о презумпции думать, если ничего, кроме предостережений Бабенко, не вспоминалось теперь и в голову не лезло.

– Короче, так! – Ее руки взмахнули стальными крыльями, он, кажется, даже лязг металлический слыхал, уперлись кулаками в бока. – Этот Лемешев вместе со своей шалавой Сашкой Углиной установил в доме моего... Степушкина камеры наблюдения. Сначала, правда, они в пристройке их приладили, скорее всего потому, что углядели, как он туда то и дело снует. Они увидали, как этот идиот достает из тайника цацки, которые он у антиквара подрезал, дождались, пока Жорка в больницу ляжет. Обворовали его и... Вот дальше я пока не знаю! Как именно Машка догадалась? Как нашла у доченьки своей умненькой ту самую ерунду, которую в руке в смерти сжала, я не знаю! Об этом лучше бы у самой Машки спросить, да нету ее. Но зато доченька ее осталась! У нее и спросите.