Отражения - Александр Ступников

Люди здесь свободны и открыты. И это видно по общению. Но есть одна тема, о которой горские евреи не любят говорить. Еще недавно невесту и жениха здесь подбирали родители. Они и решали кто с кем будет. Эта традиция, уже не везде, но все-таки еще жива. За невесту в ее дом жених платит нынче твердой валютой. И не маленькой — от двадцати до тридцати тысяч долларов. Как залог.

— Так что, девочка в семье, выходит лучше, чем мальчика? — улучшив момент, спросил я одну горянку.

— Не скажи. Если парень хорошо зарабатывает, то тогда мальчик — лучше…

Вот такая ориентировка на материальное благополучие мужчины и, как следствие, семьи — типичная для этой общины и во многом объясняет предприимчивость и жизнеспособность горских евреев. Женщина для них — прежде всего хранительница очага, дома. Здесь предпочитают жениться на «своих». Но и по сей день в еврейской Кубе на улице и в кафе можно встретить, в основном, мужчин. Женщины и девушки выходят только по делам. А так все свое время проводят в домах.

— Так должно быть, — объяснили мне. — А мужчина должен работать.

Работа, насколько я понял, это, в основном, торговля. В нынешней России, глядя на судьбу Гилаловых, дело и хлопотное, и опасное. Днем 9 Ава, когда сотни кубинцев со всего мира, приходят на три городских кладбища помянуть близких, опасность жизни вне дома особенно зрима. Кладбище порой напоминает богатые мемориальные комплексы. Видно, что на ушедших родных здесь люди денег не жалеют. У горских евреев и поныне на похоронах и при поминовении привлекают профессиональных плакальщиц, но очевидно, что ушедших помнят и заботятся об этой памяти. Бросается в глаза и множество богатых мраморных плит с портретами в полный рост молодых людей, погибших в девяностых годах. В той же России и Москве.

А уже вечером, с заходом солнца, по традиции, как праздник жизни над ее трагедией, начинается период помолвок и свадеб. По роскоши и размаху они почти неотличимы. В одном из залов торжеств Кубы, словно где-нибудь в Израиле, с менорами на стенах и внушительной шестиконечной звездой над главной люстрой, мужчины и женщины сидели в зале за отдельными столами. Так принято. Праздновали помолвку молодой пары. Счастливого, слегка растерянного от внимания парня и очень молодой, но грустной девочки.

— Невесте только пятнадцать, — шепнул, узнав меня, кто-то из приехавших немецких кубинцев.

— А жених?

— Жених возвращается в Москву.

Женщины-родственники со стороны невесты сидели за богатым столом, почти не притронувшись, как на поминках. Молодежь, веселая и довольная, поставив какого-то малыша в круг, выписывала под камеры трех свадебных операторов отпускную под праздник начала новой совместной жизни. Я вспомнил, как глава общины сказал, что, может быть, когда жизнь в Азербайджане наладится, кубинские мужчины, во всяком случае из Москвы, вернутся. Но я не увидел в его глазах уверенности.

Кроме той, что в Кубе евреи будут жить, по меньшей мере, еще тысячу лет.

Перевернутые небоскребы Кунлуна (Гонконг)

Глядя на борьбу за власть, лишний раз убеждаешься, что лучшее средство от тараканов — это клопы. И — наоборот.

Я понял это еще в Гонконге, где тараканов было по-восточному много. Но без клопов. Наверное, они друг друга на нюх не переносят. И еще — не выживают в дорогих отелях. Для этой живности там, среди своих, наверное, нечеловеческие условия. Зато в Чанкинг Меншонс, впритык к дорогим гостиницам, где на небольшой территории проживают десятки тысяч людей, и тараканы, и преступники дожидаются темноты и выходят не в ночные клубы, где все просто дают за деньги, а на охоту — за пропитание, добычу и свою жизнь. Прямо как люди.

Среди продавцов, проституток, нищих и карманников, собирающихся при входе в Меншонс Джонни из Калькутты ничем не выделяется. Каждый день без выходных по восемь часов он пытается убедить случайно забредших сюда туристов и вообще «белых» зайти поесть в заведение его хозяина под громким названием «Индийские деликатесы». Таких забегаловок, именуемых ресторанами и кафе, в квартале Меншонс более пятидесяти.

Джонни, который в девичестве, скорее всего, Джамаль или даже Джамахирия, довольно типичный житель это знаменитого квартала Гонконга. Он зарабатывает на еду и ночлег. И в его комнате живут восемь человек, все — из Азии.

Четверо спят на двуспальных досках, одни над кроватью, остальные — на полу. Зато дешево. В углу комнаты на стене полка с продуктами. И телевизор, на котором постоянно крутятся порнушные фильмы.

Казалось бы, здесь должен чувствоваться дух мужского братства и готовности поделиться. Но в реальности, как говорит Джонни, соседи приходят и уходят, а рассчитывать ни на кого нельзя.

— Здесь все для того, чтобы заработать деньги, а потом вернуться домой. Ты просто не можешь никому доверять. Людей много, а денег — мало. Если я повернусь спиной, меня немедленно ограбят. а, если заболею, бросят. У каждого своя программа для выживания — в одиночку или в стае. И мне нигде не было так одиноко, как здесь.

Джонни ненавидит Гонконг и Чанкинг Меншонс, но еще больше — перспективу быть нищим и зависимым дома, в Индии. Гонконг — один из самых дорогих городов мира и этот квартал — прибежище и для нелегалов, и работяг, и «бэкпекеров»-туристов. Ненадолго. Попав в этот мрачный человеческий тараканник, вы не сможете не заметить женщин средних лет, как правило, одетых в индийские сари голубых и розовых тонов.

— Это плохая женщина, — сказал мне толстый пакистанец, стрельнув сигарету и указывая на создание, выскочившее из какой-то комнаты. Вслед за ней выползли трое мужчин, а в открытую дверь были видны еще четверо, лежащие на одной большой кровати и глазеющие куда-то вверх, видимо, в телевизор.

— Так мы и живем, — поясни пакистанец, — платим по десяток долларов за «ходку» к девушкам. И все довольны.

Я не стал его спрашивать о СПИДе. В условиях сверхреальной экономики общие вопросы выглядят несерьезно и наивно. А это значит — опасно. Наивность в этом мире — как кровь для акул.

За полночь на первый этаж сползаются бабочки из всех мыслимых стран мира: из континентального Китая, Филиппин, Таиланда, Непала и даже Нигерии. Они стоят, как манекены и, в отличие от коллег, пасущихся у дорогих отелей, одеты довольно скромно.

Впрочем, я никогда не мог и раньше отличить женщину приличную от неприличной. А сегодня — тем более.

Правда, кроме одежды, девочки у Меншонс отличаются от подружек у «Риц» или «Амбассадора», пожалуй, главным. У них нет бумаг о праве на легальное пребывание в стране.

По неофициальным, разумеется, данным в Меншонс до пяти борделей, размещенных в десяти комнатах. Это для позволяющих себе индивидуальное обслуживание. Каждая комната не может быть занята больше, чем 20 минут. Время засекает вышибала, который поддерживает порядок в круглосуточной очереди, состоящей из таких же нелегалов — туристов, как и «леди».