День тревоги - Петр Краснов

Первое, на что обращаешь внимание при чтении его рассказов, — это стихия природы, переданная через стихию слова, образного и точного.

До тонкости наблюдательный человек, Краснов не подразделяет впечатления и заметы сердца по принципу: это для глаз, это для слуха, это для обоняния. Мало сказать, что он впитывает картины природы, ее состояния сразу всеми органами чувств, — он заставляет «работать» все органы чувств читателя.

Автор, переполненный ощущениями природы, нередко смело и неожиданно прибегает к сложным определениям, синтезирующим в себе сигналы сразу нескольких органов чувств. «Дверь, сыро скрипнув, открылась», «серо стынет вода», «грязно истаивали сугробы», «шершавый влажно-леденящий снег». И, наконец, он удачно находит определения, заменяющие целый образ: «густо-прозрачный», «высокие жаворонки».

Николаю — главному герою рассказа «Наше пастушье дело» — «…подумалось, что ведь природа рождается с появлением каждого нового человека — каждый раз молодой, полной тепла и света, всяких своих таинств и страха… Но как грубеет человек от времени, думал, как скоро грубеет все со временем… толстокожими стали; та зеленая кожица ветки стала корьем…» Первая фраза, вложенная в уста Николая, — это откровение для самого Петра Краснова и открытие для нас, читателей. Природа в его рассказах не вообще природа, а оренбургская степь, и если еще точнее, село Ратчино Оренбургской области, родина автора. И, вопреки утверждению второй фразы, зеленая кожица ветки не стала корьем. Каждый рассказ — будто новое рождение автора, вновь живо и трепетно его чувство природы-родины.

И все-таки природа у Краснова, если даже ей отданы лучшие страницы, — всего лишь фон, лишь настроение, лишь лакмусовая бумажка для проблемы, главное же — для человека.

По убеждениям Краснова, человек должен жить в согласии с самим собой, с людьми, с природой. Только в этом случае возможно для него счастье. Достаточно разлада, окисления одного из контактов этой трехзвенной цепи, как жизненная цепь будет разрушена — и человека рано или поздно настигнет трагедия, зачастую неосознаваемая им, но не уменьшающаяся от своей временной неразоблаченности.

Эта тема сквозная для всего написанного Красновым, и, видимо, она будет вечной занозой в его душе, в творчестве.

Живет на белом свете дед Лебедок («На грани»), переставляет по земле кленовым своим бадиком, оглядывает улицу и поля по-хозяйски, будто свою горницу. О чем-то и он думает, но думы его покойны и надежны, как и его совесть. «Что земля человеку и что он ей, земле, живущей своими внутренними законами, отлучившей нас от своих малых и больших таинств?» — спрашивает себя лирический герой рассказа. Не гложут такие вопросы деда Лебедка, прожившего свою жизнь с природой, ему это и представить трудно — землю без человека: «Тогда пустоцвет это, не земля…»

Краснов не умеет делить себя на части — просто человек и литератор. Он продолжает себя в рассказах, и они, кажется, во многом похожи на него самого — просто человека, своей неторопливостью и обстоятельностью, нравственной высотой и строгой доброжелательностью к людям. Краснову чужды поиски закрученных сюжетов, необычных героев. Его проза о том, что всем нам доступно, что все мы видим в нашей будничной жизни, но замечаем ее и удивляемся ей лишь после того, как прочтем талантливо сделанное произведение. Как мир его природы имеет свою конкретную географию — степь Оренбуржья, так же очерчен и круг его героев. Они — простые люди, крестьяне, как правило, трактористы, скотники, пенсионеры. Они не чудаки, не выдающиеся ударники, но в подавляющем большинстве своем нравственно здоровые люди, живущие скромно и по-своему.

Нет ли все-таки противоречия в том, что живя и работая сейчас в городе, Краснов пишет о тех, кого нет рядом? Нет, конечно. Он обживает в прозе первый и самый щедрый пласт своего жизненного опыта, рисует земляков своего детства и юности и одновременно начинает выходить на творчески новые для него объекты художественного исследования, связанные с родной почвой лишь косвенно. Пример тому его рассказ «Мост» и более ранние — «Горечь калины», «Буран». Но, говоря словами И. А. Гончарова («Фрегат «Паллада»), «мы так глубоко вросли корнями у себя дома, что, куда и как надолго бы я ни заехал, я всюду унесу почву родной Обломовки на ногах, и никакие океаны не смоют ее».

Для Краснова село, где он родился и вырос, — целый мир в душе, и делиться им хватит не на один том, нести же его в душе — всю жизнь. Этот мир неисчерпаем. Руками Краснова он, мир, дарит нам, читателям, прелесть своеобразия — быта, традиций, природы…

«Может показаться странный, — пишет в журнале «В мире книг» главный редактор Главной редакции художественной литературы Госкомиздата СССР А. Н. Сахаров, — но, говоря о Петре Краснове, хочется отметить такие достоинства его прозы, которые обычно присущи творчеству зрелых мастеров. Краснову свойственны строгая точность изображения, взыскательное отношение к слову, идейная четкость художественной позиции, умение раскрыть характер героя во всей его сложности, а порой, и противоречивости. Для рассказов молодого писателя характерны сюжетная завершенность, композиционная цельность, внутренняя динамика».

Кто знает Краснова, кто знаком с его творчеством, тому не покажется странной эта ни в малой степени не преувеличенная похвала. Он в свои тридцать лет поражает способностью видеть саму суть явлений, скрытую от близорукого или недобросовестного взгляда, мужеством и терпением в том случае, если есть необходимость показать и доказать эту суть. Краснов зрелее своих лет. Он пришел в литературу с твердыми идейно-художественными позициями, со сложившимся мировоззрением.

Это счастливо сочетается с природной одаренностью. Как ни банально, а верно: талант на пустом месте не рождается. И здесь уместно вспомнить о родителях молодого писателя — простых деревенских людях, трудолюбивых и домовитых. Мать, Анна Ивановна, начиная с военных тыловых лет, девчонкой-подростком, и кончая потерей здоровья, работала в колхозе. Она всем естеством своим видит и чувствует смысл жизни в труде. В духе святого отношения к труду, крестьянскому ли, другому ли какому, словом и примером жизни своей воспитывала детей. От матери у Петра Краснова еще знание и любовь к русской народной песне, к российскому глубинному и коренному языку. Отец, Николай Семенович, фронтовик, офицер запаса, истинно русский мастеровой, у которого за что ни возьмись, все в руках горит. Он человек большого природного ума, поэт в душе, художник-самоучка. Все это перешло к сыну и еще больше, в соединении с высокой культурой, развилось и окрепло. А высокая культура приходила не сама по себе. Закончив сельскохозяйственный институт, поработав агрономом, затем выбрав для себя главное дело — литературное, Краснов не порывает связи с естественными науками, и это, сочетаясь с науками художественными, точнее, с углубленным их изучением, помогает ему видеть жизнь, узнанную и постоянно узнаваемую, объемной, в нескольких измерениях.

Краснов-прозаик начинался с Краснова-поэта. Он около десяти лет был постоянным членом литературного объединения имени Мусы Джалиля при редакции оренбургской молодежной газеты «Комсомольское племя». Большую часть этого времени посвятил стихам. Дома у него, как памятник своему упорству и высокой энергии заблуждения, хранится общая тетрадь с поэтическими опытами. Но ни один из них не был опубликован, что говорит не столько о несовершенстве юношеских проб пера, сколько о жесткой требовательности автора к себе и неудовлетворенности сделанным.

Тетрадь эта написана не зря. Она готовила своего автора к прозе, учила ценить слово, художественную деталь, искать емкий способ выражения мысли и чувства.

Может быть, и поэтому проза Краснова с первой ее журнальной публикации лишена примет ученичества. Путь от несовершенства черновика до рукописи, в которой ничего не прибавить и не убавить, проделывается втайне от редактора и читателя. А как много молодая литературная жизнь дает случаев противоположных, когда из ложно понятого авторского честолюбия спешат обнародовать не успевшие остыть под торопливым пером строки и страницы!

Проза Краснова — не для развлечения суетной души или торопливого ума; читать ее трудно, она не укладывается в первое чтение. Второе и третье знакомство с нею, неспешное и вдумчивое, приносит все новые читательские открытия, работа ума и души оборачивается наслаждением ума и души. Рассказ «Наше пастушье дело» — не только ностальгический, как может показаться с первого беглого чтения. Воспоминания инженера-строителя Николая — главного героя рассказа, о самом дорогом — деревенском своем детстве — для автора повод, удобная форма, в которой вылились широкие художественные обобщения. Это поэма о едином повелении жизни — жить всему хорошему и доброму на земле, о значимости человека и его счастье в единении с природой. К «Нашему пастушьему делу» примыкает, дополняя его, рассказ «На грани», где эта тема выведена по восходящей на новый виток художественного исследования.