Сила ведлов - Александр Абердин

— Хорошая придумка это твоё твёрдое гарево, Серёга. Особенно для такой техники, где вес не играет решающей роли. У нас с Болыпигами теперь одна проблема — обувка, и даже не потому, что её пробить можно, а по другой причине. Очень уж мы своими колёсьями дёрн рвём, а это не есть хорошо. Это очень плохо есть, дорогой ты мой Нефтяной княжище.

Князь широко заулыбался, витиевато матернулся, отчего Митяй — он терпеть не мог материться при женщинах, детях и родителях — поморщился, Таня сидела рядом, и радостно воскликнул:

— Митяй, …, так ведь и с этим наша Сонечка, нефтяная владычица, всё уже обрешетила. Ты только возвращайся поскорее в Дмитроград, а там твоего «Пахомку» уже ждёт новая обувка из умного полиуретана. Представляешь, Митяй Олегович, ставишь такое колесо на Большигу, и, пока та на домкрате стоит, оно колесо как колесо, только цветом как волосы у даргсу и светится изнутри, как фонарик. Зато когда Большига на все шесть колёс становится, они сразу же оплывают вниз и словно треугольными становятся, но понизу всё равно, как это и положено, протектор идёт. Полиуретан этот внутри как бы струнами пронизан. В середине, на ступице, он до жути прочный и на ней намертво сидит, не провернёшь, а по краю — эластичный, хотя и отлично держит форму протектора, но, что самое главное, Митяй, пятно контакта с поверхностью у него в двадцать пять раз больше, чем у обычного колеса, ведь он делается вчетверо шире обычного колеса и в длину вытягивается. На таких колёсах Большиги при полной загрузке не оставляют на дернине следа, только на снегу, а прилипает такая обувка даже ко льду, и если ты её ножом режешь, то она тут же заново срастается. Я об этом сегодня утром узнал, когда с Сонечкой связался, чтобы рассказать о методе кристаллизации моторного топлива и масел. Вот она в обратку со мной такой новостью поделилась, а я с тобой.

Митяй улыбнулся и сказал:

— Всё это замечательно, Серёга, только знаешь, что-то вы от меня не только хорошему, но и плохому учитесь. Например, материться через каждые три слова. Это не дело. В общем, так: завтра после обеда собери-ка ты весь свой народ на площади, а я вам преподам урок морали и нравственности, а также ведловскои этики. Всех собери. Думаю, что за час твой самовар не взорвётся, а потом, как только поедешь в Магнитогорск, к Виктору за своими железяками, ему и его людям точно такой же урок преподашь, а то я вас, керосинщиков, как послушаю иной раз, так у меня уши сами в трубочку сворачиваются. В общем, собирай народ, прочитаю вам лекцию о том, что такое хорошо и плохо.

После завтрака Митяй сел за Тошибу и до самого вечера только тем и занимался, что формулировал для предстоящей лекции заново пресловутые заповеди вкупе с моральным кодексом строителя коммунизма, но стараясь сделать их более развёрнутыми, чтобы всем стало ясно, почему нельзя убивать не только друг друга, но и природу. Во время учёбы-лекции Главный ведл подробно расшифровал ещё и такое понятие, как откорм скота на мясо и гуманный ведловской забой, чтобы не остаться без мяса к обеду или ужину, хотя как раз этого мог и не делать. Те ведлы, которые занимались животноводством, очень быстро поняли, что откармливать кастрированных животных на мясо нужно умеючи, содержа их отдельно от остального, молочного, шерстяного и рабочего стада, и забивать животных так, чтобы те даже и не подозревали, что с ними вскоре произойдёт, то есть погружая в глубокий сон, после чего нужно обязательно просить прощения у Матери-Земли. Как знать, может быть, тогда их души попадут в рай и не будут проклинать людей. Когда дело дошло до этики ведла и ведловства как такового, Митяй и вовсе развернулся, так как давно думал об этих сложных материях и первым делом сформулировал тезис о том, что всякое ведловство должно преследовать только благие цели и служить на пользу человеку и Матери-Земле. В конце концов он добрался и до такой темы, как тайные слова, сиречь простая матерщина, которые позволяют человеку очень быстро выплеснуть из себя отрицательные эмоции и чёрную энергию.

Нет, он вовсе не был против этого. Наоборот, приветствовал, но при этом вводил жесткие ограничения — тайные слова ни в коем случае нельзя нацеливать на другого человека, какую бы обиду он тебе ни причинил, это табу, этим ты рассердишь Мать-Землю; тайные слова нельзя произносить при женщинах, детях и тех, кто старше тебя хотя бы на день; тайные слова нельзя произносить громко, чтобы кто-либо их мог случайно услышать; если ты находишься где-то не один, а из тебя рвутся наружу тайные слова, отойди в сторону, отвернись и тихо проговори их, а потом извинись перед своим товарищем, иначе тайные слова не развеют дурных эмоций и не дадут выхода чёрной энергии; тайные слова ни в коем случае нельзя произносить во время ведлования. Расписал он и те случаи, когда лучше выйти, тихонько проговорить тайные слова и, вернувшись, продолжить разговор, работу или ведлование, чем копить в себе злость, ведь тайные слова тем и хороши, что, будучи сказанными наедине даже громко, они уже ничего не могут сделать плохого, так как унесли прочь чёрную энергию. Естественно, что когда Митяй начал читать эту лекцию, то Лариска и Зинуля сверкали в его руках, а потому все люди, включая детей, выслушали её очень внимательно.

На следующий день они уехали из Нефтеграда, но уже вечером, когда собирались в дорогу, Митяй с удовлетворением отметил, что никто не матерился. Честно говоря, ему это было очень приятно. Утром, как только рассвело, они расселись по машинам и тронулись в путь, взяв направление на Штурманск, двигаясь по широкой бескрайней и заснеженной лесостепи, по которой бродили стада мамонтов и одинокие скитальцы — шерстистые носороги. Попадались им и эласмотерии, некоторые просто огромного роста красавцы с рогом более двух метров длины. Хищников в степи тоже хватало, а вот людей они так и не встретили. В Штурманске их давно уже ждали. Усилия, предпринятые князем Данилой, увенчались успехом — он собрал в своём городе свыше двенадцати тысяч человек. Князь показал себя прекрасным организатором, но очень уж жестким руководителем, и, может быть, оно и к лучшему. Даже зимой в Штурманске ни на день не прекращались строительные работы, и в городе каждый день справляли новоселье.

Митяя, а точнее, его говорящих камней все ждали, словно чукча рассвета, что и неудивительно — на берегах Волги их было крайне мало. В Штурманске вообще ничего не было, кроме рыбы и возможности прорыть Волго-Донской канал, чтобы воды Волги точно потекли в Дон. Во всяком случае, об этом говорили все ведлы князя. Данила прекрасно понимал, что ему нет никакой нужды иметь город с населением больше пяти-пяти с половиной тысяч человек. Их просто нечем будет занять, и потому уже очень скоро он сам задал Митяю довольно непростой вопрос, предварив его словами: