Плавающая Евразия - Тимур Пулатов

— Ну, вы уж слишком! Довольно! Не называйте все это любовью, скептически усмехнулся Давлятов, вспомнив весь ужас и всю тоску последующих своих отношений с Шахло.

— Хорошо! Хорошо! — миролюбиво успокоил его Лютфи. — Действительно, то, что вам в первые три дня показалось влюбленностью, было обыкновенной мелкой страстью или, простите за откровенность, похотью. Но об этом вы тогда не догадывались, ибо были влюблены в себя как мужчину, наслаждавшегося и доставлявшего наслаждение женщине. Вот так-то! Впрочем, подруга ваша Шахло оказалась в этом смысле немного трезвее. Женщина незамужняя, она легко пошла на интрижку, тем более все случилось вдали от целомудренного Шахграда. Она была раскованной, не связанной общественным мнением. Улетая, она думала, что между вами все кончилось. И как она была удивлена, оракул мой, когда через два дня вы позвонили ей в Шахград. С этой минуты в нее вкрался расчет. Она решила женить вас на себе и жить в Москве, ибо была, как и вы, европейски воспитана и никакие корни не удерживали ее в родном Шахграде. Она еще три раза прилетала к вам в Москву и на третий раз дала вам ясно понять, что беременна. Вы же почему-то не придали этому никакого значения, ибо были уже слишком увлечены новым, пророческим, которое открылось в вас, едва ввели вас в салон-квартиру Пташковских… Вы уже весь были в восточных мистиках, в рассказах о пастухе с символом-копытом, приехавшим на ВДНХ, и прочее… Подруга ваша все настойчивее напоминала о себе, клялась, что положит жизнь у ваших ног навеки… Анна Ермиловна, которая успела к тому времени от неприязни к Шахло перейти к симпатии, тоже вмешалась. А вы не понимали, чего они хотят, эти женщины, будто вступившие в сговор между собой. Чего хотят?.. В прошлые века, при иных социальных условиях, из нее выросла бы Жанна д'Арк, а в нынешнем — бесстрашная авантюристка и даже — не побоюсь этого слова террористка… Впрочем, наверное, так и вышло сейчас, ибо, забегая вперед, скажу, что, по имеющимся сведениям, Шахло Абду-Салимова благополучно вышла замуж за одного аравийского гостя и уехала с ним в одну из экзотических ближневосточных стран… Но в то время Шахло, естественно, и не помышляла ни о каком средиземноморском госте. Она думала только о вас и решилась на последний шанс — сохранить ребенка… расчетливо желая этим привязать к себе Русика — так она, кажется, вас называла ласково? А если нет, то и потери небольшие и хлопоты. Ей, женщине, уже бывшей к тому времени дважды в неудачном замужестве, третье мерещилось только с вами или уже не мерещилось. Если и ребенком вас не приманит, тогда будет воспитывать его, простившись с мыслью о переезде в Москву, — все ее чадо — опора для быстро накатывающейся старости, ибо никого из родственников, кроме брата, у нее не осталось… да и брат этот весь в странном существовании, то объявится, то снова исчезнет из Шахграда — на год, а то и на два, устроится куда-то на работу, и сразу же уволится, и опять в запой уходит… одним словом, бродячий человек… — При этом слове Лютфи как-то загадочно блеснул глазами, будто еще не решился и щадил самолюбие Давлятова. Давля-тов же отозвался на его выражение «бродячий человек», сконфуженно махнув рукой, словно его оскорбили, — Да вы путаете что-то! — пробормотал Давлятов. — Не может быть ее брат бродягой… Она вроде из порядочной семьи… отец кинорежиссер.

— Может быть, — упрямо заявил Лютфи, вдруг сделавшись недоступным и твердым. — Вернее, был бродягой… Нет, не подумайте, что сейчас он распрощался со старым и стал добропорядочным гражданином — вовсе нет… Впрочем, не буду забегать, каждому изгибу рассказа свое время… Словом, подружка ваша решила и вскоре благополучно родила ребенка… сына… Но вы к тому времени уже представлялись салонному обществу то ли оракулом, то ли новоявленным пророком, короче, окружены такой плотной жизнью аллегорий и мистик, что не то что живой писк вашего ребенка не мог пробиться… но и звук похлеще, например взрыв той бомбы, что самородилась под домом, где доживал в то время ваш отец — Ахмет Давлятов, к которому эта история с умерщвленным бродягой, как вы убедились, имеет касательство — и самое прямое, хотя и через косвенный ход…

Два года подруга ваша все надеялась, прежде чем определила Мелиса в интернат… поняла, что просчиталась в своем нехитром расчете…

— В интернат? — усмехнулся Давлятов, почувствовав во рту металлический привкус, и потянулся к стакану с минеральной водой. — Да по мне, пусть хоть в Дом младенца, в исправительный лагерь… Не мой это сын! — Он захлебнулся и поставил с шумом стакан.

Лютфи подождал, пока буря в стакане с минеральной водой не уляжется, затем повернулся в кресле и вытянул из полки зеленую папку, раскрыл:

— Вот дело… все показания и заключения. Мелис — ваш единоутробный сын… если выражаться несколько старомодно…

Давлятов дрожащей рукой взял папку и стал машинально листать… перед глазами его замелькали… донесение Байбутаева о тектонической бомбе под его домом, копия анализа крови Давлятова, сделанного еще в Москве, объяснение Шахло по поводу их сожительства, рентгеновский снимок камня, обнаруженного в правой почке Давлятова, рисунок, сделанный детской рукой и изображающий жабу, копия с картины «Сталин в туруханской ссылке», снимок рухнувшего дома с надписью: «Последствия землетрясения в Ниигата (Япония) 16 июня 1964 года»… Давлятов задержал взгляд на этом снимке, но голос Лютфи отвлек его:

— Теперь вы убедились, что Мелис — ваш сын?

— Вы утверждаете, что у Шахло никого не было, кроме брата-бродяги, со злорадством промолвил Давлятов. — Мне же было сказано покойным Мирабовым, что Мелис воспитывался у родной тети, старушки…

— Эта тетя — фикция… старушка — просто старушка… В интернате совершили подлог с документами, дабы представить старушку родственницей… Ах, с каким удовольствием я отправил бы в места не столь отдаленные и директрису интерната за подлог документов… эту змею, которая, лаская меня своим языком, выпила из меня столько крови! Но увы и ах! — закрыв дело Мелиса, я тем самым и ее помиловал. Ваша Шахло по сравнению с ней ангел… божья пташка…

— Значит, и у вас, нарцисс мой златокудрый, была подобная история… с вашей пташкой, — в который раз не сдержался и нервно хохотнул Давлятов, почувствовав симпатию к Лютфи.

— Была, была, успокойтесь, — комично махнул рукой в его сторону Лютфи. — Но без Мелисов и старушек… хотя, если призадуматься философски, один отвечает за подобные штучки Мелисом, другой — той слизанной змеиным языком кровью… Женоненавистник вы наш стыдливый! И в итоге мы оба остались в дураках, ибо, что бы там ни было, женщину надо любить, закрыв на все глаза… Любить — и точка! Простите за риторику и уклонение от сути рассказа… хотя с Мелисом все ясно и скучно. Усыновленный вами собственный ваш сын вместе с дружками убил на пустыре возле лесопилки бродягу. Это доказано по всем правилам следствия. Убил из-за чисто ритуальных мистик… окропил землю кровью человеческой, чтобы земля не ударила… Общественное мнение… комитет Байт-Курганова, рвение и прошение вашей матушки Анны Ермиловны — все это известно вам и без меня… хотя то, что я рассказывал выше, было вам также хорошо известно… я вам лишь напомнил, очертив выпукло… Но то, что я расскажу дальше, известно вам меньше или вовсе неизвестно, хотя все это так сплелось, так запуталось и с подружкой вашей Шахло, и с Мелисом, и с убиенным бродягой, что утаить, не рассказать значит взять на душу грех… Начну распутывать с бродяги… имя Музайма вам что-нибудь говорит?

— Что может сказать мне это языческое имя?! Ничего! — решил слукавить Давлятов, не желая раскрывать перед следователем то, над чем сейчас работал по заданию Нахангова. Но тут же подумал, что скрывать бессмысленно, ибо история Салиха так переплетена с историей Музаймы, что нити ее, вне сомнения, в руках Лютфи, и он подергивает ими, когда видит в этом смысл. Впрочем, кое-что говорит… Имя нищего бродяги, от которого с раздражением отвернулся пророк Мухаммед на базаре в Ятрибе — архангел Джабраил пристыдил его за это. Много лет спустя Мухаммед узнал бродягу и протянул ему руку… вселил уверенность, что он способен отводить от людей землетрясение, если люди будут взывать к нему…

— Правильно, — одобрительно кивнул собеседнику Лютфи. — Мухаммед дал ему имя Субхан… И появилось у него две сущности — бродяги Музаймы и патрона городов, подверженных землетрясению, Субхана… точно так же, как у вашего соседа-покровителя Нахангова, который до недавнего времени жил в двуединстве с доктором Мирабовым и только теперь, со смертью этого гуманного человека, освободился от половины своей сущности… Или либеральный беллетрист Шаршаров в двуединстве с фемудян-ским настоятелем капища, ныне академиком Бабасолем… ну и так далее… Не будем отвлекаться на скучное перечисление, речь сейчас идет исключительно о бродяге и патроне городов… отце-спасителе… Мне ли объяснять вам, господин мой в шляпе и с тростью, как мучительно существовать в двуединстве противоположных, часто Даже враждебных сущностей?! Особенно в наше время, когда от человека требуется ясность мыслей, логичность поступков, предсказуемость… словом, одномерность и плоскостность… ибо перед лицом угрозы самому существованию человечества — угрозы атомной, экологической, угрозы эпидемии СПИДа и прочее… человек, раздираемый противоречиями, — существо весьма сомнительное… Как хорошо сейчас Нахангову! Все, что в нем было мягкого, сомневающегося, все, что можно кратко назвать «мирабовщиной», теперь умерло в нем, а все, что было в Нахангове — решительность, хватка, воля, — это в нем теперь двукратно увеличилось, сделав его образцом сильного человека… способного, мне кажется, предотвратить даже землетрясение… Музайма тире Субхан такой способностью не обладал. Склонность к бродяжничеству, к лени, неспособность пустить где-то корни, чтобы обзавестись, как все порядочные люди, домом, семьей, работой, пусть даже скромно оплачиваемой, но достаточной, чтобы жить, как все, не выделяясь из общей массы городских обывателей… это и другие пороки мешали второй половине его сущности Субха-ну, здорово подводили его. Едва Субхан слышал гул земли и молитвенный зов насмерть перепуганных горожан и бросался, чтобы отвести беду, как антисущность его — Музайма своей необязательностью, расхлябанностью ввергал Субхана в смущение… и та сила, дарованная ему самим пророком Мухаммедом от имени Аллаха, — способность отводить землетрясение — терялась… Я проследил всю историю известных и наиболее разрушительных землетрясений на земном шаре, начиная, скажем, с коринфского, в Греции, в декабре 856 года, во время которого погибло не менее 45 тысяч человек, и кончая нашим, шахградским, двадцать лет назад или же таннянь-ским, в Китае, 27 июля 1976 года, во время которого погибло 650 тысяч человек, и ни разу не заметил, чтобы Субхану удалось вовремя отвести беду, хотя он и старался…