Форпост - Андрей Молчанов

Дима сочувственно покачал головой.

— Думаешь, ты один такой?

Набив папин убогий металлический гараж коробками с разборными частями изысканной итальянской гостиной, и затесавшимися между ними контейнерами с контрабандным оружием, Олег призадумался: грянет ли разбирательство? И что? Пусть грянет. Он выполнил задание, и в нужный час передаст груз тому, кто принудит его к исполнению обязательств.

Но дни шли за днями, карго пылилось в гараже, и посещали Серегина смутные подозрения, что кончина генерала была связана с некими политическими игрищами, в одном из которых, несостоявшемся, подспорьем и должны были бы послужить отменные натовские винтари…

Через год мебель он продал, а винтовки, законсервировав в масле, закопал в лесу, полагая — безвозвратно, ибо заинтересованным покупателем такого оружия могла быть исключительно могущественная организация, традиционно расплачивающаяся с продавцами подобного товара дешевой тупой пулей.

Между тем шпионская чехарда набирала обороты. Родная разведка обременила его несколькими техническими поручениями, дабы окончательно уверить ФБР в лояльности перевербованного им перебежчика.

В частности, раз в две недели он осуществлял тайниковую операцию: доставал из ниши, замаскированной в поручне лестницы, ведущей на площадку, где располагалась его квартира, пластиковый цилиндрик — контейнер с информацией, и — отправлялся в физкультурный клуб, где осваивал тренажеры, плавал в бассейне, а затем, следуя в сауну с зажатым в кулаке контейнером, передавал его обозначенному лицу. Передача осуществлялась в узком коридорчике, ведущем из раздевалки, незаметно, изящно и моментально. При этом у партнера, согласно инструкции, часы должны были располагаться исключительно на левой руке, Часы на руке правой служили сигналом тревоги.

До тревоги, впрочем, не доходило. Зато ванная комната после проведенной операции всякий раз смердела зловонием хлорки от подсыхающих после оздоровительного бассейна плавок.

Как понимал Серегин, в роли закладчика дезы и ее принимающей стороны выступали либо провалившиеся «гаврилы», поднадзорные ФБР, либо пушечное агентурное мясо. Так или иначе, американские покровители деятельностью его удовлетворялись в той же степени, что и их российские оппоненты.

Тревожило другое: все, доселе им исполняемое, представляло собой акцию прикрытия перед большой основной операцией, и какова станет его роль в ней? Предчувствовалось, — незавидной…

И этими своими сомнениями он все же поделился с плешивым куратором, сознавая как глупость такого поступка, так и успокоительную ложь всякого рода уверений.

— А я скажу честно, — ответил тот. — Ты прорвался на очень серьезную для нас позицию. Ты — не расходный материал. Тебя будут прикрывать все наши умы и силы. Ты же внедрился в спецслужбы противника, и он поверил тебе. С таким достижением за здорово живешь не расстаются… Но — приготовься. В разведке порой операции подготавливаются не годами, а десятилетиями. Так что — живи и жди своего часа.

Если куратор и врал — то убедительно…

Неусыпный контроль над агентурой — категория, далекая от практики, хотя, время от времени возобновляясь, он часто и мистически выявляет объект при совершении им горячего греха. Длительное же прозябание агента без реальных заданий расхолаживает его, а потому, наверняка приняв во внимание живой характер Серегина, и, несмотря на его нахождение в тисках спецслужб США, руководство разведки то и дело отводило ему роль в смелых операциях. Инициатором их стал неугомонный Джон, связавшийся с коллегами-кладовщиками в Пентагоне, откуда тырил электронные блоки новейшей боевой техники. Естественно, с откровенным коммерческим умыслом.

Главным звеном цепи переправки секретных изделий с военного склада в русское посольство осуществлял Серегин, благо, его контакты с дипломатами-шпионами безоговорочно благословляло ФБР.

Очередным подарком российской обороне от беспринципного Джона стал электронный чип хитрого авиационного боеприпаса, самонаводящегося на наземные цели. Согласно шифровке, чип надлежало уместить в багажник посольской машины, чей водитель, естественно — злодей из легальной резидентуры, запарковал бы свою машину на площадке у супермаркета, прикинувшись добросовестным покупателем.

Подручный шпиона, знакомый Серегину по прежним операциям нелегал, перехватил его в толпе, заполонившей магазин, шепнул на ухо:

— Все отменяется…

— Это… как?

— В страну прилетел русский президент, любая активность запрещена, отбой…

— Но товар уже в багажнике, — проронил Серегин. — И заложить его туда было непросто. Я бы назвал это цирковым номером.

— Уже?!. Так… что же делать?

— А о чем вы думали раньше?

— С тобой, коли и припрет, не свяжешься по мобильному, не понимаешь, что ли? А не приехать мы не могли, мало ли — что тебе в башку втемяшится? Какие сомнения… Решили пересечься на месте.

— Тогда — так… — промолвил Серегин, рассматривая снятую с витрину банку с анчоусами. — Вызовите эвакуатор. С таксофона, чтобы звонок не засекли. Дескать, сломалась машина, заберите ее, доставьте в посольство… А сам дипломат пускай туда на такси двигает, если чего — он ни при чем…

У партнера по профессии округлились глаза.

— Ты… это только сейчас придумал?

— Ну да…

— Ты гений, парень…

«Просто — вы — идиоты…»

Как стало Серегину известно позже, за эту операцию и личную находчивость офицер из резидентуры получил медаль и внеочередное звание, Олег же удовлетворился неофициальной благодарностью сквозь зубы от московского своего надзиралы. Ну, и некоторой толикой дензнаков, отсчитанных ему с пыхтением скрягой Джоном.

Разнообразны и рискованны были всякого рода поручения и игры на шпионском поприще, и летело время, отмеченное многими успехами, не затмившими, однако, провалы в жизни личной.

Вечером пошли с Аней поужинать в ресторан.

Она сидела напротив него — напряженная, с бледным лицом, и, чувствовалось, едва скрывала слезы.

— Что с тобой? — терпеливо вопросил он.

— Ничего… — улыбнулась она рассеянной улыбкой, и губы ее мелко дрогнули. Затем подняла на него залитые страданием глаза, произнесла: — Вот… наш прощальный ужин.

— В каком смысле? — поинтересовался он, хотя знал — в каком…

— Ну, у тебя же там другая женщина, — произнесла она и выставила руку вперед, поморщившись брезгливо на его протестующе раскрывшийся рот. — Олежек, прошу тебя, — добавила увещевающее, — не надо врать… Ты делаешь этим хуже прежде всего себе. Я не слепая, но даже если бы я была слепой, я бы все почувствовала и уяснила. Не мечись между двух огней. Ты уже привык к этой Америке, хотя не пойму, какое она дала тебе счастье… Или счастье для тебя — в постоянном движении в никуда? А может, в ней, в другой? Тогда — благословляю тебя.

Он молчал. И с каждой секундой этого молчания мучительно и пусто осознавал, что вот оно и все… Окончательно все. Или все-таки из последних сил изощриться во лжи, в уговорах и в заверениях? Но нет у него этих сил.

— И не звони мне больше, — произнесла она, вставая. — Помни: каждый твой звонок: боль для меня. Как удар хлыстом. Уж в этом меня пожалей.

И она ушла.

Некоторое время он сидел, словно в ступоре, потом отодвинул занавеску, чтобы если не окликнуть ее, то хотя бы увидеть в последний раз — уже навсегда уходящую из его жизни, и навсегда любимую и желанную, как он пронзительно понял это сейчас, но проход был пуст, а напротив, за большим столом в зале восседала какая-то сумрачная компания во всем черном, и отдаленно дошло: отмечают поминки…

Сутулый тип, качаясь из стороны в сторону, провозглашал, воздымая неверную рюмку водки:

— Хочу выпить за друга, рядом сидящего. Устроил всю эту похоронную канитель как по нотам, и поляну со скидкой накрыл, светлая, как говорится, ему память…

Друг пьяно и ошарашено покосился на него.

— Ты чего лепишь, дурик? — возмутилась дородная бабища в черной косынке. — Вообще… причем здесь какие-то, блин, друзья?

— А, да… — согласился сутулый. — Ну, а что до покойницы, пусть святые встретят честь по чести, оценят заслуги… Ну, всего ей желаю там: удачи, здоровья в личной жизни…

Серегин задернул шторку. Бред… И вся его жизнь бред!

На следующий день он улетел в Америку. И сразу же отправился к Элис.

— Привет, шпион! — с радостным хохотом бросилась она ему на шею. — Тебя не пытали в бетонных застенках КГБ?

— Обошлось, — невольно улыбнулся он.

— Ты уехал, я тоже взяла отпуск и — махнула в Лас-Вегас! — мечтательным тоном поведала она, а потом вдруг неожиданно посерьезнела и хлюпнула носом. — Олег! — произнесла торжественным тоном. — Я — грязная сука. Я встретила там парня…