Сумерки - Стефани Майер

— Да, — ответила я и покраснела. Надеюсь, эта деталь не найдет отражения в ее мыслях.

Но Джессику перестали устраивать односложные ответы.

— А насколько сильно?

— Слишком сильно, — зашептала я в ответ. — Гораздо сильнее, чем я нравлюсь ему. Но не знаю, что с этим можно поделать.

И я вздохнула, краснея уже волнами.

Тут, на мое счастье, мистер Варнер вызвал Джессику к доске.

Во время урока ей больше не представилось возможности вернуться к теме, а затем прозвенел звонок, и я применила обходной маневр.

— На английском Майк спрашивал, что ты мне сказала по поводу вечера понедельника, — сообщила я.

— Ты шутишь! И что ты ответила? — выдохнула она, совершенно забыв об Эдварде.

— Я сказала, что тебе было очень приятно, а он прямо просиял.

— Так, теперь точно скажи мне, что он сказал, и повтори свой ответ слово в слово!

Остаток перемены ушел на детальный разбор структуры высказываний Майка, а большая часть урока — на подробнейшее описание движений его лицевых мускулов. Я не смогла бы выдержать это так долго, если бы не нужно было отвлекать ее внимание от себя.

А затем прозвенел звонок на большую перемену. Поскольку я резко дернулась со своего места, беспорядочно упихивая книги в сумку, мое сияющее лицо натолкнуло Джессику на мысль:

— Ты ведь не с нами будешь сидеть за обедом, да?

— Думаю, нет.

Я не была уверена, что он снова не исчезнет куда-нибудь.

Но он стоял прямо за дверью класса, прислонившись к стене — ни один человек на земле, кроме него, не имел права быть так похож на античного бога. Джессика глянула на него, закатила глаза и покинула нас.

— Пока, Белла, — сказала она с намеком. Наверное, придется вечером отключить звонок на телефоне.

— Привет, — в его голосе слышались и смех, и раздражение одновременно. Он подслушивал, это было ясно как день.

— Привет.

Я никак не могла придумать, что бы еще сказать, и он тоже молчал — тянул время, я полагаю. В молчании мы дошли до столовой. Идти рядом с Эдвардом в суетливой предобеденной толпе оказалось все равно, что в первый раз появиться в школе — на нас пялились все подряд.

Все так же молча он пристроился в конец очереди. То и дело пробегая взглядом по моему лицу, он словно строил какие-то отвлеченные умозаключения на мой счет. Судя по всему, раздражение в нем все-таки взяло верх. Я нервно дергала язычок молнии на жакете.

Он подошел к раздаче и стал заваливать едой свой поднос.

— Что ты делаешь? — запротестовала я. — Это что, все для меня?

Он покачал головой и пошел к кассе.

— Половина для меня, разумеется.

Я подняла бровь.

Он прошел сквозь толпу к тому самому столу, где мы сидели недавно. На противоположной стороне расположилась группа старшеклассников, и они с изумлением наблюдали, как мы заняли места друг напротив друга. Эдвард выглядел рассеянным.

— Выбирай что хочешь, — предложил он и подтолкнул ко мне поднос.

— Вот интересно, — начала я, взяв с подноса яблоко и вертя его в ладонях. — Что будет, если заставить тебя есть обычную пищу?

— Все-то тебе интересно, — он поморщился и покачал головой.

Не сводя с меня сердитого взгляда, он взял кусок пиццы, решительно откусил от него, быстро прожевал и проглотил. Я наблюдала за этим, широко раскрыв глаза.

— Если тебя заставить есть землю, ты ведь сможешь, правда? — снисходительно спросил он.

Я сморщила нос и призналась:

— Я пробовала… на спор. Не так уж и противно.

Он засмеялся.

— Кажется, я даже не удивлен.

Что-то за моей спиной привлекло его внимание.

— Джессика анализирует каждое мое движение и готовится потом выложить все это тебе.

Он подтолкнул ко мне остаток пиццы. При упоминании Джессики тень растаявшего было раздражения вновь появилась на его лице.

Я положила яблоко и взяла пиццу, откусила кусок и отвела глаза, понимая, что сейчас начнется допрос.

— Так официантка была красивая, да? — небрежно спросил он.

— А ты правда не заметил?

— Нет. Даже не обратил внимания. Мне и без того было о чем подумать.

— Бедная девушка! — сейчас я могла позволить себе немного великодушия.

— Кое-что из того, что ты сказала Джессике… мне не нравится.

Он не поддался на мою попытку отвлечь его от главного. В его голосе появились жесткие хрипловатые нотки, глаза тревожно смотрели на меня из-под ресниц.

— Неудивительно, что ты узнал нечто, что тебе не понравилось. Сам знаешь, что говорят о тех, кто подслушивает, — напомнила я ему.

— Я же предупреждал тебя, что буду подслушивать.

— А я тебе говорила, что на самом деле ты не хочешь знать всего, что я думаю.

— Говорила, — хотя он соглашался со мной, его голос не смягчился. — Но ты, пожалуй, не совсем права. Я на самом деле хочу знать все, что ты думаешь. Просто мне не хочется… чтобы некоторые вещи приходили тебе в голову.

Я смерила его сердитым взглядом:

— Вот в этом вся разница.

— Но сейчас меня волнует другое.

— Что именно?

Мы наклонились друг к другу через стол. Крупные белые кисти его рук подпирали подбородок сплетенными пальцами. Я, подавшись вперед, положила на шею ладонь правой руки. Мне приходилось постоянно напоминать себе, что мы находимся в людном месте, где за нами, возможно, наблюдает множество любопытных глаз. Было слишком легко нырнуть с головой в наш непростой интимный треп и забыть об окружающих.

— Ты на самом деле думаешь, что я значу для тебя больше, чем ты для меня? — тихо спросил он, наклоняясь ко мне ближе и пронзая взглядом золотисто-темных глаз.

Я снова забыла, как дышать. Пришлось отвернуться, чтобы вспомнить.

— Ты опять… — проворчала я.

Он раскрыл глаза от удивления.

— Что опять?

— Ты просто ослепляешь меня взглядом, — призналась я, и, стараясь не терять самоконтроль, снова взглянула на него.

— Хм, — он нахмурился.

— Ты не виноват, — вздохнула я. — Наверное, иначе просто не можешь.

— Так ты будешь отвечать?

Я опустила глаза.

— Да.

— Да, ты будешь отвечать, или да, ты так думаешь? — судя по раздраженному тону, у него кончалось терпение.

— Да, я так думаю.

Я смотрела на стол, следуя глазами за нарисованными изгибами древесных волокон на его пластиковой поверхности. Повисло молчание. Я упрямо не хотела нарушать его первой, жестоко подавляя искушение хоть мельком увидеть выражение его лица.

Он наконец заговорил, и в голосе больше не было ни гнева, ни суровости.

— Ты ошибаешься.

Я подняла голову — его взгляд был мягким и спокойным.