Дорога дней - Хажак Месропович Гюльназарян

ХОРОШЕЕ И ПЛОХОЕ

Две недели газеты выходили в черных траурных рамках, с фотографиями Ленина, с посвященными ему речами и статьями.

У Газет-Маркара не было отбоя от покупателей. По утрам никто не проходил мимо его лавки, чтоб не купить газету.

Откуда-то Газет-Маркар вытаскивал сложенную вчетверо газету и говорил, любезно улыбаясь:

— Возьми вот, специально для тебя припрятал.

А на заводах и фабриках, в разных учреждениях, мастерских, школах и у железнодорожников проводились траурные митинги и собрания. Был еще один общегородской митинг, снова на площади перед бульваром, где поставили гладко отполированный камень с надписью: «Здесь будет установлен памятник вождю революции Владимиру Ильичу Ленину».

После смерти Ленина турки на нас не напали, как беспокоился мой отец, и цены не повысились, вопреки ожиданиям Србун, и, как того ни желала тикин Грануш, «манифеста» не было. Странно, но постепенно жизнь входила в свое русло. Так, например, дголчи Газар, как и прежде, отправлялся «на работу», а это означало, что в городе по-прежнему справляли свадьбы и крестины. Вдову Эрикназ Каринэ устроила на текстильную фабрику. Мой отец выучил на обувной фабрике несколько новых слов: «модельный», «рант»…

Зарик, Погос, Амо и другие пионеры принесли в наш квартал новую песню:

Что же касается меня, то я по-прежнему проводил вторую половину дня с товарищем Папаяном и с Егинэ. Мне хотелось сделать им что-нибудь приятное, как-то их отблагодарить. И вот наконец придумал.

У Газет-Маркара я купил портрет Ленина и сам повесил его на стене в гостиной.

— Молодец! — целуя меня в щеку, сказала Егинэ.

А товарищ Папаян заметил:

— У тебя хорошее сердце, мальчик, постарайся и дальше в жизни быть честным и учись — ведь именно этого хотел Ленин.

А вокруг, как обычно, происходили большие и маленькие перемены.

В марте товарищ Смбатян по старости оставил работу. Вместо него заведующей школой стала товарищ Шахнабатян. Шахнабатян сменила свое черное платье на новое, сшитое из зеленоватого материала. Спину ее стягивал широкий военный ремень, а на голове было мужское кепи. В то время многие девушки и женщины одевались так, и молодым это даже шло. Но товарищ Шахнабатян была не так уж молода, и в этом наряде ее нос, похожий на клюв, и маленькая птичья головка выглядели особенно смешными.

Став заведующей школой, товарищ Шахнабатян первым делом уволила нескольких учителей, в числе которых был и товарищ Папаян.

— Знаешь, Егинэ, — грустно улыбаясь, говорил Папаян, — знаешь, в чем наша вина — моя, Самвеляна и Нины? Ты даже представить себе не можешь! Я и Самвелян, оказывается, пережитки буржуазного прошлого. И знаешь почему? Смешно сказать: потому, что мы носим костюмы, галстуки, а у меня есть даже шляпа. А Нина, Нина — мещанка, она приходит в класс в шелковом платье…

Об увольнении товарища Папаяна я узнал раньше от моих бывших одноклассников.

— Понимаешь, — рассказывал мне Геворк, — однажды товарищ Папаян опоздал на урок. Мы, конечно, обрадовались, Торник от радости пляшет, кричит: «Джан-джан, мы свободны, ура!», как вдруг в эту минуту в класс входит товарищ Шахнабатян, и с ней знаешь кто? — Геворк рассмеялся. — Газет-Маркар. Товарищ Шахнабатян как посмотрела на Торника, тот тут же сел на место, мы все притихли. А товарищ Шахнабатян сказала: «С сегодняшнего дня вашим учителем будет товарищ Джанполадян. Он будет заниматься с вами по всем предметам и по музыке также. Торник, идем со мной».

Потом Торник рассказывал нам, что товарищ Шахнабатян в наказание заставила его весь урок просидеть в учительской.

— Ну, а что Газет-Маркар? — спросил я.

— Когда Шахнабатян ушла, Газет-Маркар покашлял и сказал: «Мальчики, вы дикари». Так и сказал: «дикари». Потом говорит: «А сейчас здравствуйте. Я вам расскажу про германские школы…»

После увольнения товарищ Папаян пошел к наркому просвещения. Возвратился оттуда взволнованный и рассказывал нам с Егинэ:

— Был там. Чудесный человек! Знает, оказывается, несколько моих песен, — застенчиво добавил мой учитель. — Сказал, что они займутся нашей школой, но что дело не только в Шахнабатян, а в том, что процесс обучения вообще еще плохо поставлен у нас… Потом он улыбнулся. Улыбнулся и сказал: «Я, товарищ Папаян, хочу поручить вам вот что…» Ты даже не можешь себе представить, Егинэ… Мне предлагают организовать музыкальное училище.

Такой новости никак не ожидали ни я, ни Егинэ.

— И что дальше? — нетерпеливо спросила Егинэ.

— Меня пригласили завтра на совещание.

Я даже не предполагал тогда, как близко меня касается этот разговор и что решается и моя судьба.

Товарищ Папаян говорил, что организовать музыкальное училище будет не так-то легко — нет подходящего помещения, нет музыкальных инструментов, нет преподавателей.

Но все-таки благодаря стараниям наркома и моего учителя в середине мая училище было открыто, а я стал одним из его первых учеников «по классу фортепьяно», как говорил товарищ Папаян.

Мой отец был доволен своей новой работой и получал уже столько, что я мог оставить мастерскую. Но я так свыкся с мастерской, так полюбил своих товарищей, что не отказался от работы в мастерской, тем более что занятия в училище, к счастью, начинались во второй половине дня.

Итак, я знакомился с токарным станком и выполнял уже разные несложные задания, обтачивая под наблюдением мастера Амазаспа детали машин, а потом под руководством товарища Папаяна, который теперь был директором нашего училища, обучался музыке.

А на нашем дворе происходили радостные события.

Как-то вечером к нам домой зашел товарищ Сурен. Отец и мать с соседями сидели под тутовым деревом, а я и Зарик, то и