Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах - Спицын Евгений Юрьевич

Между тем, не забывая о «физическом идеализме», противники «академистов» на физфаке МГУ получили в руки новое «оружие» в виде установочного сборника статей «Против идеализма в современной физике», в котором резкой критике были подвергнуты многие члены Академии наук, в том числе академики Л.Д. Ландау, И.Е. Тамм, Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович, В.Л. Гинзбург, А.Ф. Иоффе и другие. Как утверждают целый ряд учёных, главным образом либерального толка (В.Д. Есаков, А.В. Андреев, Г.А. Сарданашвили[222]), в начале декабря 1948 г. «на самом верху» было принято решение о проведении в марте 1949 г. Всесоюзного совещания заведующих кафедрами физики ведущих университетов и вузов страны, предлогом для организации которого стали письма президента АН СССР академика С.И. Вавилова и министра высшего образования С.В. Кафтанова в ЦК ВКП(б) с просьбой разрешить созвать этот представительный форум для «усиления идеологического влияния на преподавание и научные исследования в вузах». Программа совещания, которая готовилась в личном аппарате нового начальника Отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Дмитрия Трофимовича Щепилова, предполагала центральный установочный доклад академика С.И. Вавилова и ещё девять тематических докладов по проблемам преподавания в технических вузах и мерам по его улучшению, а также выступления ряда ведущих учёных страны. Предполагалось также, что в центре внимания этой дискуссии будут рассмотрены вопросы исправления допущенных ошибок в учебной (как школьной, так и вузовской) литературе, отрыва ряда крупных советских физиков от основ диалектического материализма, а также «чрезмерное преклонение перед именами выдающихся зарубежных учёных в ущерб таких же выдающихся русских физиков» и т. д. Более того, особо ретивыми партийными аппаратчиками ставилась прямая задача полностью разгромить в советской физике «эйнштейнианство», поскольку именно тогда Альберт Эйнштейн стал одним из самых ярых проводников идей буржуазного мондиализма и превращения ООН в аналог мирового парламента и правительства. Эта откровенно проамериканская и антисоветская позиция признанного гуру мировой физики нашла достойную отповедь со стороны крупнейших советских физиков — академиков С.И. Вавилова, Н.Н. Семёнова, А.Ф. Иоффе и А. А. Фрумкина, которые в конце октября 1947 г. направили ему коллективное письмо, а также в статье «О беззаботности в политике и упорстве в заблуждениях», которая была опубликована в ноябре 1948 г. в журнале «Новое время».

Между тем для подготовки докладов и выступлений на совещании физиков его оргкомитет, который возглавили новый заместитель министра высшего образования академик А.В. Топчиев и академик-секретарь физико-математического отделения АН СССР А.Ф. Иоффе, провёл в декабре 1948 г. — марте 1949 г. подготовительную сессию, в рамках которой состоялось 42 заседания, где приняли участие более ста ведущих физиков и философов страны. Причём, как утверждают ряд историков науки (Г.А. Сарданашвили[223]), выступление в прениях по основному докладу академика С.И. Вавилова было поручено профессору Д.Д. Иваненко, которое он и сделал в январе 1949 г. Центральное место в этом выступлении было посвящено критике «физического идеализма», причём в довольно непривычном ракурсе. К удивлению многих коллег, он не подверг сомнению ни одно из направлений новой квантовой и релятивистской физики, но нещадно и бойко поносил идеалистическую трактовку разных положений квантовой теории и релятивизма исключительно в трудах зарубежных коллег. Поэтому обсуждение этого доклада его главными оппонентами, среди которых были И.Е. Тамм, В.А. Фок и М.А. Леонтович, по сути, вылилось в банальную склоку, накал которой говорил лишь о степени их давней и взаимной неприязни.

Вместе с тем в самом оргкомитете совещания под чутким руководством А.В. Топчиева был уже подготовлен проект заключительной резолюции, в которой гневно осуждались «всякие оттенки космополитизма», «популяризация концепций зарубежных физиков» и «серьёзные недостатки методологического характера», которые присутствуют в «подавляющем большинство наших учебников и учебных пособий по общей и теоретической физике», в том числе в «Теоретической физике» Л.Д. Ландау и Е.М. Лифшица, в «Механике» С.Э. Хайкина, в «Атомной физике» Э.В. Шпольского и в «Статистической физике» Я.И. Френкеля.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Однако вскоре вся пагубность и бесполезность намеченного совещания была осознана на самом верху. И тогдашний глава Спецкомитета по атомной энергии Лаврентий Павлович Берия, получив от академиков И.В. Курчатова и Ю.Б. Харитона довольно подробную информацию о ходе подготовки совещания, сразу дал команду прекратить этот «шабаш», который реально грозил непоправимыми последствиями для решения атомной проблемы.

в) Дискуссия по проблемам языкознания

Как известно, летом 1950 г. И.В. Сталин принял самое активное участие в знаменитой дискуссии по проблемам языкознания, которой в современной историографии посвящено немало различных монографий и статей, в том числе работы С.И. Романовского, В.М. Алпатова, П.А. Дружинина и Б.С. Илизарова;[224] однако при всей своей полярности в оценке как самой дискуссии, так её итогов они носят откровенно антисталинскую направленность, что в общем-то совсем не удивительно. Между тем мало кто из нынешних читателей реально знаком не столько с историей, сколько с предысторией самой этой дискуссии.

Так сложилось, что ещё в начале XIX века основоположники научной лингвистики, которые в своём учёном багаже стали активно использовать библейскую терминологию, очень скоро обнаружили, что целый ряд вроде бы разных языков, даже очень древних или уже мёртвых, на самом деле довольно близки между собой и по словарному составу, и по корневым основам многих слов, и по грамматическому строю, и по своей фонетике, и по другим параметрам. В результате этого открытия сложилось представление об отдельных «языковых семьях», то есть языках, произошедших от единого языкового предка, или праязыка. При этом довольно быстро были обозначены и две первые языковые группы, или семьи, — семитская и хамитская, получившие своё название по имени двух старших сыновей Ноя — Сима и Хама. Однако до языковой семьи, образованной от имени третьего сына Ноя — Иафета (Яфета), дело толком не дошло, поскольку главное внимание все тогдашние учёные уделяли изучению исключительно собственных (европейских) языков. Тогда же выяснилось и то обстоятельство, что многие европейские языки были очень близки к древнегреческому и латинскому языкам, которые в свою очередь имели общие черты с целым рядом восточных языков, в том числе персидским, скифо-сарматским, санскритом и другими. Так возникло представление об особой индогерманской языковой семье, которую затем постепенно расширили и до индоевропейской языковой семьи, имея в виду не только германские или романские, но также славянские, балтские и другие языки.

Естественно, проблемами лингвистики активно занимались и в России, где на рубеже веков сложилась собственная лингвистическая школа, представленная именами Ф.Ф. Фортунатова, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ, В.Р. Розена и других крупных учёных. В ряду этих учёных оказался и Николай Яковлевич Марр, учение которого и стало отправной точкой той самой языковедческой дискуссии, о которой пойдёт речь.

Хорошо известно, что ещё до революции академик Н.Я. Марр, изначально не имевший базового филологического образования, но знавший немало различных, в том числе восточных языков, приступил к поиску следов ещё одной библейской языковой семьи, ведущей своё происхождение от Иафета (Яфета). А поскольку он был уроженцем Кавказа, то его особое внимание сразу привлекли именно кавказские языки, которые тогда были практически не изучены. В ходе своих научных изысканий Н.Я. Марр без особого труда нашёл отдалённых отпрысков яфетской языковой семьи (армян и грузин), а затем и подыскал им «родственные души» как среди древних восточных народов (халдеев, хеттов, египтян-коптов и других), так и тех современных народов, языки которых не вписались в модель «индоевропеистики». В результате к яфетическим языкам он причислил языки испанских басков, коми, мордвы, ряда африканских и других народов. Кстати, как указал историк П.А. Дружинин,[225] вопреки традиционной версии, которую до сих пор тиражируют многие авторы, в том числе такие непримиримые оппоненты, как В.М. Алпатов и Б.С. Илизаров,[226] сам термин «яфетические языки» в научный оборот ввёл вовсе не академик Н.Я. Марр. Это сделал академик И.И. Срезневский в своей статье «Обозрение замечательнейших из современных словарей» (1854), почерпнувший этот термин из предисловия американского языковеда Н. Вебстера к его «Американскому словарю английского языка» (1828).