И пришел доктор... - Михаил Орловский

ГЛАВА 53 МЕДИЦИНСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Все трюки в данной главе выполнены профессиональным каскадёром.

Не пытайтесь их повторить, это опасно для жизни.

Конечно, за время долгого отсутствия пленного доктора, на флоте много чего изменилось. Корабли стали совсем редко ходить в море, а подобные горные командировки, после этого кавказского случая сразу же свелись к нулю. Жизнь у подводников становилась неоправданно размеренной, и только отдельные любители военизма имели способность привнести хоть какие-то приключения.

Дабы можно было оправдать своё налогоплателщецкое существование, царские лодки нашего ЗАТО ходили в походы буквально на неделю-другую. Состояние их оставляло желать лучшего. Экипажи, аналогично им, имели далеко не полную комплектацию личным составом. Людей открыто не хватало. Поэтому врач во время автономного похода испытывал особенные скучающие муки. Такие муки, какие имели быть место у одного из наших товарищей, удостоившегося созерцать свой первый редкий выход в открытое море с начальных рядов. Рассказ данного товарища о походе настолько увлёк меня, что я совершенно забыл про военно-морской чай, который собирался испить непосредственно с ним, зайдя, в ясный полдень, к нему в гости.

Скука — это самое страшное, что может напасть на молодого доктора в автономном походе. Она повсюду. И в пятом отсеке, и в шестом, и на корме. Даже в мини-сауне она тоже не брезгует париться. Именно тётушка Скука и одолела моего академика, когда он вышел в море с половиной своего родного экипажа. Даже спать необвыкнувшемуся начмеду и то было в тягость. Тягость навалилась на него, как снежный ком. Бороться с проснувшимся недугом он решил проверенным методом: изучая медицину.

Перечитав пособия Бориса Ильича Шулутко и Юрия Леонидовича Шевченко, борец всё равно не смог победить эту самую назойливую скуку. Поняв, что интересней литературы таких именитых авторов на железе ему не сыскать, наш товарищ задумал себя, всё-таки, хоть чем-то развлечь. Помозговав с минуту, он решился на беспрецедентный доныне эксперимент. Я даже сказал бы не на эксперимент, а скорее на операцию. Точно, на операцию «Головной штурм».

Поскольку в данном коллеге с детских лет необычайно был развит гуманизм, то в роли подопытной мыши выступил не старший помощник, как многим хотелось бы, а он сам, личной персоной. Операция несла невидимую опасность. Риск для жизни чувствовался даже в амбулатории, где на шкафчике с лекарствами красовалась алюминиевая табличка с избитой, изречённой неизвестно кем фразой:

ЕСЛИ ДОКТОР СЫТ, ТО И БОЛЬНОМУ ЛЕГЧЕ

Но любознательный врач, с притуплённым осязанием, не обратив внимания на табличку и не ощутив духа дедушки Риска, ушёл «с головой» в эксперимент. Он понимал, что только настоящий аналитический медицинский ум мог затеять столь важный технологический процесс. Суть его была не сложна в реализации: как можно дольше не ложиться спать и всё. Всё гениальное — просто.

Затикали часики. Посыпался песочек. И пошёл отсчёт. Операция началась без наркоза, поскольку в присутствии оного, доктор-экспериментатор уснул бы в три секунды.

Первые сутки протекали гладко: спать нашему товарищу не хотелось, и он успел прочесть ещё полтома «Внутренней медицины», случайно помяв страницу номер тридцать семь. Вторые сутки также обошлись без эксцессов, если не считать тяжести в веках и убийственной сонливости, которая навалилась на организм, словно обширный инфаркт. Сверху давила неведомая сила, которая так и силилась прижать дока к кушетке. Голова стала невероятно тяжёлой и, если не держать равновесия, то она могла в любую минуту завалиться и уснуть, независимо от всего остального тела. Разумеется, как и полагается, ноги были ватные, об этом даже и упоминать не стоило. Но, больше всех беспокоили глаза. Они медленно и уверенно пытались отказать. Напускали на себя некую белую пелену, а когда хозяин этих самых глаз тщательно промывал их ледяной водой, они шли в контакт всё с теми же веками, которые увеличивали свою массу и наваливались что есть мочи. Выдержав и этот момент, не без помощи спичек, разумеется, наш товарищ плавно переступил порог третьих, бессонных, суток.

Вот на данном этапе ситуация изменилась в совершенно неожиданную сторону. Спать совершенно расхотелось. Он перестал чувствовать ещё недавно пудовые веки, а глаза, вместо пелены, силились выпрыгнуть из орбит, видимо для того, чтобы увидеть побольше окружающего их мира. Давление сверху прекратилось. Образовалась тонкая непередаваемая бодрость. Даже захотелось взмахнуть крыльями и взлететь.

Но, вскрикнуть от радости доктор не успел. Ниоткуда, вместе с бодростью, возник потусторонний таинственный голос. Осмотревшись вокруг, юный экспериментатор обнаружил источник нового голоса. Им оказался он сам. Раздвоение личности, знаете ли. Появившийся голос помимо того, что существовал, ещё и, попутно, умудрялся твердить всякую ерунду. Твердил без умолку и остановок. Нёс какую-то околесицу и пытался рассказать о несуществующих болезнях и неизвестных доныне фармакологических лекарственных средствах.

Тут-то товарищ наш и понял, что пора заканчивать с подобными опытами и пошёл баиньки (или на боковую). Но не там-то было. Голос, почуяв намерения хозяина, настойчиво стал мешать этому процессу, фактически не давая уснуть. Он пел песни, выкрикивал лозунги и многое — многое прочее. Одну из песен мой товарищ даже запомнил, частично:

«Как хотелось бы стать мне пинцетом,Р — ебристым, железным таким,Чтоб меня не сломали при этом,А я оставался простым.

Но, я бы, конечно, щипался,Холодных от роду людей,Щипался, к бесчинству цеплялся,Морских и военных зверей.

А лучше бы стать мне корнцангом,Он также велик, как и я,Тяжёлым, огромным атлантом,Я был бы сильнее огня!

А если бы стал я спринцовкой,Вот это случился бы шанс.Тогда б я боролся с перцовкойЧто травит народ славный наш!

А скальпелем быть — просто сказка,Перечить не станут тебе.Тогда обойдёмся без ласки,Тем паче с людьми не в себе.

Затем, удалив недостатки,Иголкой и ниткой бы стать.Зашить аккуратно остатки,Осталось бы что зашивать!

Идей, в голове твоей, где-то,За сто, ты почти что кипишь!Вот стать бы железным пинцетом…Ну, что же ты дохтер молчишь?»

Дальше пошла другая песенка, правда менее понятная. Но и этого оказалось больше чем достаточно. Экспериментатор, несмотря на завлекающее пение, всеми фибрами силился уснуть. Голос, словно прочитав его мысли, оборвался на середине второго куплета и открыто заявил: «Я тебе не дам уснуть, милый товарищ». И стал смеяться диким нечеловеческим голосом.

Но, на то товарищ мой и получил высшее образование, чтобы с подобными трудностями справляться. Пара таблеток «Феназепама» спасли плачевную ситуацию. Проспав следующие сутки напролёт, он уже не услышал ни навязчивый голос, ни его весёлых песен, ничего…

— Повезло, ничего не скажешь, — закончил рассказывать мне мой однокурсник, участник той самой операции. — Ведь голос мог и остаться, кто же знает. Как думаешь, Мишаня?

— Да-a, границы разума воистину не изучены, — поддержал его я. — В любом случае эксперимент показал свою бескчёмность. Ведь так? — задал я вопрос, который был более риторичен, нежели конкретен.

— Ага. Показал, — тяжёло вздохнул юный экспериментатор и поплёлся на кухню, разогреть нам военно-морской чай, который я и зашёл испить непосредственно с ним.

На улице таял снег. Смеркалось…

ГЛАВА 54 О НАБОЛЕВШЕМ

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Одно дело, когда эксперимент показывает свою никчёмность и совсем другое, когда это показывает административное управление. Ну, как такое может быть, чтобы в целом городе не существовало никакого хирургического отделения с операционной вместе? И ни одной, ни одной стеклянной ампулы для наркоза. Пусто!

Конечно, гражданские упорно надеются на морской госпиталь, но они ведь не могут не видеть, что творится на нынешнем флоте или, может, наоборот, старательно закрывают свои зенки на существующую действительность?

…Скорее всего, второе.

Я очень люблю дежурить по госпиталю, поскольку это именно то дело, которому меня учили. Поскольку больных у нас не просто мало, а безумно мало, то к каждому поступившему пациенту я отношусь с особым трепетом и вниманием. Самая любимая помощь — это помощь пострадавшим от алкогольного опьянения. По мере выхода из абстинентного синдрома с жутким сушняком данному контингенту товарищей я обычно делаю клизмы. В платной медицине суровая ректальная клизма обзывается красивым многообещающим словом — колоногидротерапия. Текст иной, но смысл остался. И таких «терапий» я оказываю каждому потерпевшему в больших количествах. Минимум — семь штук. Максимум… Пока мой скромный личный рекорд остановился на отметке двадцать два (пить бросают сразу). Уж так я люблю помогать больным морякам, и ничего тут не поделаешь. И даже когда я сам болею, я всё равно выхожу подежурить, чтобы позаботиться о чьём-нибудь драгоценном здоровье.