Мой сводный хулиган - Маша Малиновская

молод – около тридцати пяти лет, но без семьи. Точнее, у него не было жены и детей, только брат. Но я ни разу не видела этого брата, наверное, он не навещал Павла, отчего становилось совсем грустно.

Паша тоже был волонтёром, помогал подросткам, живущим на улицах, но не все оказались благодарны. Однажды они его просто избили. Паша едва не умер. Выжил, но остался инвалидом.

С ним я общалась больше всех. Он много шутил, улыбался, даже когда было заметно, что боль пожирает его. Мы болтали с ним обо всём: о погоде, о политике, об истории, в которой он хорошо разбирался и много знал. Я заслушивалась его рассказами о Наполеоне, о Древнем Египте, о русской царской семье. Он был очень эрудированным. Но однажды признался, что не любит художественную литературу, что она бессмысленна. То ли дело научная.

Для меня оказалось делом чести разубедить его. Павел согласился после моих уговоров на короткие чтения. Я зачитывала ему сначала поэзию, потом отрывки из любимых произведений. Потом мы стали обсуждать героев и их поступки. Оказалось, у нас получились совершенно полярные взгляды на Печорина и Онегина.

В общем, мне нравилось с ним общаться. Мы стали даже друзьями. А потом Паша исчез. Я испугалась, что пришло его время, но медсестра сказала, что его просто перевели в другое учреждение, что было странным, ведь улучшений у него не наблюдалось. Никто толком в хосписе не могу мне сказать, куда его перевели. Но потом мне перезвонила медсестра, которую я очень-очень просила хоть что-то разузнать, и сообщила, что Паша теперь содержится в частной клинике и готовится к операции, что, оказывается, его брат вернулся и нашёл средства оплатить лечение, которое должно поставить Пашу на ноги.

А я была такого плохого мнения о его брате, а оказалось, что он изыскивал возможности для лечения. За что был заочно мною прощён, хотя я его ни разу и не видела.

И Паша очень обрадовался, когда я нашла его. Мы продолжили наши литературные беседы, а потом они как-то переросли и в личные разговоры. И говорилось мне с ним легко. Недавно я пришла в таком угнетённом состоянии, что даже не смогла читать, точнее дошла до сцены признания в любви в “Бедной Лизе” и вдруг разрыдалась, не сдержавшись. А потом всё рассказала Паше.

Да, вот так, как на духу, совершенно чужому человеку. Извинялась потом, что вывалила на него ворох своих проблем, когда ему и так нехорошо – лечение давало побочные эффекты, и Паша с трудом с ними справлялся. Но он как-то странно и очень по-доброму улыбнулся и сказал, что рад помочь, выслушав.

И вот сегодня тоже заметил, что моя ночь не прошла без слёз. А всё потому что вчера Артур привёл Лиду (Ладу? Снова забыла)

Прямо на ужин. Познакомил с родителями, ухаживал за ней за столом как настоящий джентльмен. Мне не то что еда не лезла в глотку, казалось, что съеденное на обед просилось обратно. А рыжая ещё и села ближе ко мне, улыбалась, будто мы старые знакомые. Попросила показать, где у нас уборная, болтала там что-то. А моё сознание её трёп никак не воспринимало, уши словно заложило и туманом перед глазами всё заволокло.

Я написала Эдику, попросила приехать за мной. Он был тут как тут уже через двадцать минут, и папа и его пригласил к столу. Вот где был ужин мечты. Дышать было просто нечем от напряжения, будто все мои мышцы, что приводят в движение грудную клетку, одеревенели, застыли в болезненном спазме, с трудом пропуская каждый вдох.

Артур и рыжая потом уехали, а у меня сил не хватило ехать куда-то с Эдиком. Мы погуляли немного в саду, а потом я закрылась у себя в комнате и долго-долго плакала.

Не знаю, за что мне эти муки и что такого я сделала. Врали все эти поэты и писатели о любви как о прекрасном чувстве. На самом деле она жутко изматывает и пожирает изнутри.

– Переживу, – усмехнулась я, не став врать и отпираться. Кстати, только Паше я разрешала переиначивать моё имя и это не коробило. Даже казалось милым.

– Конечно, переживёшь, – он улыбнулся. – Всё образуется, вот увидишь. Я точно знаю.

Ах, если бы это было действительно так, если бы он и вправду мог знать. Но он не мог. Никто не мог. Если только сам Господь Бог, но он точно мне не скажет, что задумал.

Мы ещё какое-то время поболтали. Паше на днях предстояла очень важная операция, и я очень волновалась за него. Мне так хотелось, чтобы он встал на ноги, чтобы поправился. Может даже нашёл девушку, с которой у них получилось создать семью. Из его разговоров я поняла, что он очень любил детей.

Я пообещала навестить его сразу, как только врач разрешит посещения после операции, попрощалась и вышла из палаты. Прошла по коридору, но у поста медсестры резко затормозила, потому что там, к моему большому удивления, стоял Артур. Сердце привычно пропустило удар, а ладони вспотели. Я уже привыкла к таким реакциям своего тела на близость Артура, но всё равно каждый раз им поддавалась.

– Павел Якушев, палата сорок четыре, – сказал он девушке, назвав номер палаты Павла, с которым мы только что распрощались.

А потом расписался в журнале и обернулся, натолкнувшись взглядом на меня. Кусочки пазла сошлись, и я вдруг поняла, что Павел и есть брат Артура. Этот факт меня поразил и озадачил.

– Что ты здесь делаешь? – холодно спросил он.

– Навещала подопечного, – растерянно ответила я.

– Если ты о моём брате, то он больше не нуждается в твоей опеке.

Получается, он знал, что мы с Павлом знакомы? Интересно, как давно?

Мне вспомнилась его необъяснимо острая реакция на моё предложение принять участие в волонтёрской акции для трудных подростков. И теперь она стала понятна, ведь Павел тоже был волонтёром и пострадал от этого.

– А это не тебе решать, – я сложила руки на груди. – Павел – взрослый человек, если ему будет некомфортно со мной общаться, он сам скажет.

– Паша слишком культурный для этого, – хмыкнул Артур. – Да и тебе ни к чему время