Против ветра! Русские против янки - Владимир Коваленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утро принесло дымы на горизонте.
Еще час тяжелой работы для одних и напряженного ожидания для других. И вот — можно считать. Раз, два… Два колесных парохода — легли поодаль, угольчатая башня монитора… Винтовой пароход… Еще один… Вчера эта сила смела бы любое сопротивление, и с призом поступила — по усмотрению. Скорее всего, точно так же, как капитан Сторм: подогнали мелкосидящий пароход борт о борт да сняли груз. Вот только за ночь на берегу кое-что переменилось. За пехотными позициями высится бруствер, из-за него сурово глядят жерла двухорудийной батареи. Главный аргумент Берты ла Уэрта. Она сама не умеет стрелять из пушек. Но люди, стоящие у этих орудий, — калибр у них странный: 6,4 дюйма или 16,2 сантиметра, если считать по-немецки, зачем-то отцу такая странность понадобилась, — «видали слона». И под Балтимором, и под Фредерикой, и везде. По кораблям им стрелять, наверное, немного непривычно. Но они справятся. Если янки не захватят пушки.
— Они их не возьмут, мисс Уэрта!
Лейтенант морщится. Мальчишка… ему вообще и не следовало бы здесь быть. Но… Должен кто-то перезаряжать револьверы однорукого солдата? Зато получает паек. Лишний рот долой с бедной семьи, отдавшей армии троих.
— Если нас не перемолотят с землей.
Лицо оруженосца сохраняет прежнюю восторженность. Да, быть разорванным на куски тяжелым снарядом кажется ему завидной долей. Не так давно ветрянкой переболел — так удовольствия получил больше, чем страданий. Кто сказал, что заболеть за Отечество менее почетно, чем получить рану?
Невооруженные корабли остановились. Еще несколько минут, и начнется. Девушка ушла на батарею. Да, платье с кринолином не для окопов. Даже в амазонке и на обширной артиллерийской позиции — не слишком удобно…
На бруствер из мешков — на сей раз с обычным песком — лег револьвер. Потом — подзорная труба.
— Буду смотреть. Право, если бы не артиллерия, мне следовало бы отворачиваться при любой схватке!
Здесь — свои. Привыкли, что «мисс Ла» может заявиться на стрельбы. Иные пользуются, что свободна, подходят поговорить. Заводские вопросы. Личные… На иных следует рассердиться, а сил злиться нет. Впрочем, безразличный тон пронимает даже лучше.
— Вас, мистер, следует метлой гнать с позиции. У вас через три дня свадьба, а вы изволите тут голову подставлять. Что скажет ваша Кэт, если вам немного не повезет? Что, подносчиков на замену не было? Ладно. Шестьсот, единовременно… Только извольте остаться в живых — на похороны не дам ни цента.
Шести портретов Люси Холкомб на хороший праздник хватит. Но вот про «гнать с позиции» сказала зря. Теперь завелся Джеймс. Вспомнил, что состоит не при отце…
— Отошли бы вы в тыл, мисс Берта. Жентмуны с завода про бой всё вам перескажут. Конь — это хорошо, но он не при вас, а с антилерийскими ломовыми… Что в городе-то болтать будут?
— Она у меня еще осталась, репутация? — Берта вздыхает. Каково старому слуге-то? То — тень самого массы Хораса теряет сознание, то ребенок лезет в пекло… И, что самое странное, имеет на это полное право.
— Она у вас выше небес Господних. Вы к Пикенсам каждую неделю ходите.
Ходила, так будет верней.
— На обеды, Джеймс. На обеды, не на ужины. К тому же… я вовсе не уверена, что меня пустят на порог в следующий раз. Хотя очень на это надеюсь. Ради завода…
Оглянулась на знакомый звук: орудия зарядили и накатывают для выстрела. Руки привычно зажали уши… Больно!
Батарея оказалась для мониторов неприятным сюрпризом. Подзорная труба позволяла разглядеть подробности — весьма обнадеживающие. Первый залп лег мимо, с перелетом… но второй попал.
Наставления русских ветеранов не прошли даром. Во втором парном залпе один снаряд взбил фонтан недолетом. Но еще один отрикошетил от волн и ударил в носовую часть монитора. Броня выдержала слабый удар. Потом было попадание в башню… опять рикошет, на сей раз в пользу янки. И еще.
Мониторы уверились в безнаказанности, легли лагом к берегу — и тут их фортуна кончилась. Снаряд — сотня с лишним фунтов стремительной стали — ударил не в башню — в едва заметную над водой полосу борта. Только прищурить глаза — встанут картины с полигона: развороченная железная плита, перемолотая в щепу деревянная подкладка занимается огнем… Там, на мониторе, дерева нет. И гореть, верно, нечему. Но тогда почему заслонки больше не обнажают готовые к выстрелу жерла?
А снаряды падают и на батарею. Там… лучше не отнимать от правого глаза подзорную трубу, а левый не открывать. Главное, что выстрелы и заряды оказываются в стволах вовремя, и наводить пока есть кому. Похоже, расчеты увлеклись — почти как во время испытаний на скорострельность. Это хорошо… и плохо. Хорошо, что увесистые снаряды и заряды к ним кажутся почти невесомыми, хорошо, что выстрелы чаще, чем раз в две минуты. И плохо. Почему… она не знала. Нет, знала. Командиры орудий перестали думать и продолжают упорно долбить одного и того же врага.
От пароходов вновь отделились многоножки шлюпок. Новая цель. Что там говорил отец? Томик Морского устава лежит в ящике стола… да и поздно его теперь перелистывать. А вот вспомнить…
День, когда старший брат, постаревший на половину десятилетия, выслушивал последние наставления. Когда отец ронял тяжело и коротко:
— И запомните, сэр, крепче молитвы Господней: сколько бы ни было вражеских боевых кораблей, вы атакуете транспорт с войсками. Их — всегда будет больше. Потому вам не следует играть в честный бой: корабль против корабля. Бейте тех, кто пришел захватить нашу землю. Теми, кто их желает защитить, вы сможете заняться потом. Если уцелеете.
Тогда мама не удержалась. Заплакала. И Берта запомнила невиданные в счастливом доме слезы — а заодно и слова. Слова, которым настало время превратиться в огонь и сталь.
Берта набрала в грудь побольше воздуха. Командовать не впервой: на полигоне мисс секретарю тоже доводилось отдавать распоряжения полуоглохшим людям. Ничего, слышали.
— Бить по шлюпкам! Бить по десанту!
Услышали. И, как привыкли на полигоне, послушались. Зазвучали команды — правильные, не девичьи выдумки.
Заряд — шрапнель… Трубка… Прицел… И вот под безоблачным небом вспухают мимолетные облачка, проливающиеся дождем из пуль. Залп. Залп. Залп…
Но вот и редкое, но солидное слово мониторов. Удар, словно молот Тора, вбивает в землю по уши. Тишина… Не оглядываться! И только сотрясение земли говорит, что одно орудие все-таки отвечает врагу. Столб воды поднимается вдали, у кораблей. А десант выпрыгивает из лодок…
— Бить по десанту!
Она больше ничего не знает. Кроме того, что ополченцев — рота, а по пляжу делает первые шаги… полк? Неважно. Их много! И шлюпки возвращаются к кораблям…
Прямо впереди — вышедшие из пены морской неровные синие цепи. Никаких линий, никакой попытки построиться под огнем из-за брустверов. Часть синего прибоя бежит, пригибаясь, вперед… но вот цепь остановилась. Винтовки показали зрачки. Замерцали огоньки, злые и неяркие, как утренние звезды. Но мимо — вперед, вперед — бегут те, кто только что шел позади.
Сменяющие друг друга волны… Прекрасно, как шторм за окном. Безудержно, как потоп. Не сдержать ни мужеством, ни дамбой, а ковчег ушел — с шестьюстами тоннами медной руды! Командовать — нечего. Только смотреть и встретить судьбу. В револьвере пять патронов… Врагу — только четыре.
Синие цепи растут. Видно, что в атаку идет морская пехота — по белым брюкам и белым же крестам перевязей. Белые косые кресты на синем фоне — русский флаг наоборот, в геральдике означает врага. А еще — в перекрестие удобно целиться.
Земля теперь вздрагивает лишь от отдачи. Янки боятся задеть своих. В мир начинают возвращаться звуки. Синие, верно, орут свое «Хуррэй!», но их же снаряды превратили грозный боевой клич в монотонное «Хэй-хэй-хэй…» — спокойное, уверенное и тем более страшное. За спиной истошное:
— Трубку на картечь! Двойной заряд!
Гром — и просека в неожиданно загустевших синих рядах. Кажется, к ним подбегают сзади. Но — линии встали. Пора. Рукоять «кольта» холодит руки. Упереться поудобней, как учил Юджин-сухопутный. Задержать дыхание. И спокойно, стараясь не дернуть, выжать спусковой крючок. Раз, другой, третий, четвертый. «Кольт» с последним патроном снова лег на мешок. Больше она ничего не может сделать. Лишь смотреть, как синие шеренги вскидывают оружие. Слушать треск выстрелов, глухой стук — о мешки с рудой. Вскрики позади. Смотреть, как напротив из рядов вываливаются убитые и раненые, их место занимают другие… Как против линии из песка, болотных кустов и мешковины встает другая — из мужества и презрения к смерти.
Она не видела струйки, вытекающей из виска того, кто недавно сжимал в руках подходящее оружие, — иначе пришлось бы падать в обморок. Глаза научились лгать. Во спасение? На погибель? Не важно. Главное — в руках старая добрая «Кентукки», точно такая, как та, из которой отец и братья учили ее стрелять. Семья когда-то, в шестнадцатом веке, начинала жизнь в Новом Свете охотой на крокодилов. Кто знал, что девочка будет в азарте боя выцеливать самую опасную дичь — ту, у которой тоже есть винтовка? Главное, «Кентукки» — не револьвер. Стреляет один раз, но заряжается быстро. Так, вынуть шомпол. Проверить, не заряжено ли уже оружие. Не то рванет… Нет, пусто. Засыпать порох в ствол. Быстро и осторожно затолкать обшитую кожей пулю. Кожа — вместо поясков. Быстро порвется? Да. По сравнению с настоящей армейской винтовкой «Кентукки» бьет слабо и недалеко. Зато она полегче… И точная! Из нее можно попасть белке в глаз за триста шагов, а синяя линия замерла в полусотне.