Эпиграммы - Марк Марциал

5 Стелла, Каний, Непот, Цериалий, Флакк, вы идете?

Ложе мое для семи: шесть нас, да Лупа прибавь.

Ключница мальв принесла, что тугой облегчает желудок,

И всевозможных приправ из огородов моих.

И низкорослый латук нам подан, и перья порея,

10 Мята, чтоб легче рыгать, для сладострастья трава.

Ломтики будут яиц к лацерте, приправленной рутой,

Будет рассол из тунцов с выменем подан свиным.

Это закуска. Обед будет скромный сразу нам подан:

Будет козленок у нас, волком зарезанный злым,

15 И колбаса, что ножом слуге не приходится резать,

Пища рабочих — бобы будут и свежий салат;

Будет цыпленок потом с ветчиной, уже поданной раньше

На три обеда. Кто сыт, яблоки тем я подам

Спелые вместе с вином из номентской бутыли без мути,

20 Что шестилетним застал, консулом бывши, Фронтин.

Шутки без желчи пойдут и веселые вольные речи:

Утром не станет никто каяться в том, что сказал.

Можно свободно у нас толковать о «зеленых» и «синих»,

И никого из гостей чаша не выдаст моя.

239

В аметистовом, Котта, друг мой, кубке

Черный допьяна пьешь опимиан ты,

А меня молодым сабинским поишь,

Говоря: «Золотой желаешь кубок?»

5 Кто ж из золота станет пить помои?

В горе пусть сломит свои идумейские пальмы Победа,

Голую грудь ты, Успех, бей беспощадной рукой!

Честь пусть изменит наряд, а в жертву пламени злому

Слава печальная, брось кудри с венчанной главы!

5 О преступление! Скорп, на пороге юности взятый,

Ты умираешь и вот черных впрягаешь коней,

На колеснице всегда твой путь был кратким и быстрым,

Но почему же так скор был и твой жизненный путь?

240

Вот уже Тирский Телец оглянулся на Фриксова Овна,

И уступает зима место свое Близнецам;

Радостен луг, зеленеет трава, зеленеют деревья,

И Филомелы звучит грустный по Итисе плач.

5 Дней-то каких, Фавстин, уголка-то какого лишен ты

Римом! О солнце! Какой в тунике мирный покой!

О вы, леса! О ручьи! Полоса прибрежия с влажным

Плотным песком и морской блещущий Анксур водой!

И не одна пред тобой волна открывается с ложа:

10 Видишь ты там на реке, видишь на море суда.

Но ни театров там нет Марцелла, Помпея, ни терм нет

Трех, да и нет четырех форумов, слитых в один;

Нет Капитолия там со святилищем в честь громовержца.

И не стремится достичь неба сверкающий храм,

15 Часто, я думаю, ты говоришь утомленный Квирину:

«Тем, что твое, ты владей, мне же мое возврати».

Как-то Телий-скопец явился в тоге, —

Нума шлюхой его поганой назвал.

Скорп я, о Рим, твоего я слава шумного цирка,

Были недолги твои рукоплескания мне.

Девять трехлетий прожив, я похищен завистной Лахесой:

Был я по счету моих пальм для нее стариком.

Столики, Ол, хороши у тебя, но они ведь закрыты.

Этак — потеха! — и мой столик-то будет хорош.

Всякий раз, как Марулла член стоящий

Взвесит пальцами, скажет, подсчитавши,

Сколько фунтов в нем, скрупулов и гранов;

А когда он, свое покончив дело,

5 Словно дряблый ремень висит, Марулла

Скажет точно, насколько стал он легче.

Лучше всяких весов рука Маруллы!

Галл, ты велишь, чтобы я служил тебе круглые сутки,

Трижды, четырежды в день на Авентин приходя.

Зуб вырывает больной иль его врачует Касцеллий,

Ты выжигаешь, Гигин, лезущий в глаз волосок.

5 Не вырезая, гнойник вылечивать Фанний умеет,

Мерзкие шрамы рабов уничтожает Эрот,

Гермес грыжу лечить умеет, что твой Подалирий…

Но надорвавшихся, Галл, кто же излечит, скажи?

Фунт серебра, что дарил ты всегда, превратился в полфунта

Перца! За перец я, Секст, дорого так не плачу.

В Анксуре мирном твоем, Фронтин, на морском побережье

В Байях, которые к нам ближе, — в дому у реки,

В роще, где даже и в зной, когда солнце в созвездии Рака,

Нет надоедных цикад, и у озер ключевых

5 Мог на досуге с тобой я верно служить Пиэридам,

Ныне же я изнурен Римом огромным вконец.

Есть ли здесь день хоть один мой собственный? Мечемся в море

Города мы, и в труде тщетном теряется жизнь

На содержанье клочка бесплодной земли подгородной

10 И городского жилья рядом с тобою, Квирин.

Но ведь не в том лишь любовь, чтобы денно и нощно пороги

Нам обивать у друзей — это не дело певца.

Службою Музам клянусь я священной и всеми богами:

Хоть нерадив я к тебе, все же тебя я люблю.

Коль эпиграмма длиной в страницу, ее пропускаешь:

Ценишь ты краткость стихов, а не достоинство их.

Подан тебе роскошный обед изо всяких припасов,

Но изо всех наших блюд любишь лакомства ты.

5 Нет нужды никакой в читателе мне привереде:

Мил и любезен для нас тот, кому нужен и хлеб.

Цезаря Мунна просил троих даровать ему право

Учеников: никогда нет у него больше двух.

Спит в преждевременной здесь могиле Эротия-крошка,

Что на шестой лишь зиме сгублена злою судьбой.

Кто бы ты ни был, моей наследник скромной усадьбы,

Ты ежегодно свершай маленькой тени обряд:

5 Да нерушим будет дом, и твои домочадцы здоровы,

И да печален тебе будет лишь камень ее.

Учитель школьный, сжалься над толпой юной.

Когда ты кудряшами осажден будешь,

И милым будет для всех них твой стол детский, —

Ни математик ловкий, ни писец скорый

5 Не будет окружен таким, как ты, кругом.

Сияют дни, когда восходит Лев знойный

И ниве желтой зреть дает июль жаркий:

Ременной плети из шершавых кож скифских,

Какой жестоко бит келенец был Марсий,

10 И беспощадный феруле — жезлу дядек —

До самых Ид октябрьских дай поспать крепко:

Здоровье — вот ученье для детей летом.

Мрамор мой с надписью мал, но он не уступит, прохожий,

Ни Мавзолея камням, ни пирамидам ни в чем.

Дважды я в жизни была на играх в римском Таренте

И до могильных костров счастливо я прожила.

5 Пять мне дала сыновей и столько же дочек Юнона:

Руки и тех и других очи закрыли мои.

Редкая выпала честь мне также и в брачном союзе:

Мужа за всю свою жизнь знала я лишь одного.

241

Коль попадутся тебе наши книжки, Полла-царица,

Шутки читая мои, лба своего ты не хмурь.

Твой знаменитый певец, Геликона нашего слава,

На пиэрийской трубе ужасы певший войны,

5 Не устыдился сказать, игривым стихом забавляясь:

«Коль Ганимедом не быть, Котта, на что я гожусь?»

242

Раз ты, Харменион, всегда кичишься,

Что коринфинян ты (никто не спорит),

Почему ты меня — гибера, кельта,

Горожанина Тага — кличешь «братец»?

5 Или кажемся мы лицом похожи?

Ты гуляешь, завит и напомажен,

Я хожу, как испанец, весь взъерошен;

Каждый день волоски ты вытравляешь,

У меня на ногах, щеках щетина;

10 Шепелявишь ты как косноязычный;

Моя дочка и та ясней лепечет!

У орла с голубицей больше сходства,

У пугливой газели с львом свирепым.

Не зови же меня ты больше «братцем»,

15 Чтоб не назвал тебя я вдруг «сестрицей».

Кто был настолько жесток, кто настолько, спрошу я, был дерзок,

Чтобы тебя, Феопомп, определить в повара?

Кто же такое лицо смеет черною сажею мазать,

Кудри такие марать жирным на кухне огнем?

5 Кто же искусней подаст хрустальные кубки и чаши?

Чья ароматней рука сможет фалерн растворить?

Ежели этот конец ожидает божественных кравчих,

То у Юпитера ты поваром будь, Ганимед!

Дочка Пирры и мачеха пилосца

При Ниобе-девчонке уж седая,

Бабкой бывшая старому Лаэрту,

А Приаму с Тиестом — мамкой, тещей,

5 Пережившая всех ворон на свете,

Похоть чувствует Плотия в могиле,

С лысым Мелантионом лежа рядом.

Хоть ни Эфес, ни Родос твоя родина, ни Митилена,

Но на Патрициев твой улице, Лелия, дом,

Хоть не знавала румян твоя мать из смуглых этрусков,

Хоть из Ариции твой родом суровый отец, —