Неведомому Богу. Луна зашла - Джон Стейнбек

Элис встретила их на пороге дома своего отца.

— Я рада, что вы пришли, — сказала она. — Обеда нет, но это поправимо. Отцу с матерью пришлось уехать в Сан-Луис Обиспо, когда вернулся Хуанито.

Она была взволнована тем, что у неё такой важный гость. Усадив обоих мужчин на кухне за покрытый белоснежной скатертью стол, она угостила их красным вином, тонко испечёнными тортильями[18] и бобами с варёным рисом.

— Ох, давно вам не доводилось покушать моих бобов, мистер Уэйн.

Джозеф улыбнулся.

— Хорошие бобы. Элизабет говорила, что они самые лучшие на свете.

У Элис перехватило дыхание.

— Рада, что вы говорите о ней.

Её глаза наполнились слезами.

— А почему я не должен говорить о ней?

— Я думала, что это причинит вам слишком много страданий.

— Помолчи, Элис, — тихо сказал Хуанито. — Наш гость пришёл сюда поесть.

Джозеф съел свою тарелку бобов, вытер подливу тортильей и принялся за новую порцию кушанья.

— Он посмотрит ребёнка? — робко спросила Элис. — Дедушка зовёт его Chango, но у него другое имя.

— Он спит, — сказал Хуанито. — Разбуди его и принеси сюда.

Вынеся спящего ребёнка, она остановилась рядом с Джозефом.

— Смотрите, — сказала она. — У него будут серые глаза; потому что у Хуанито — голубые, а у меня — чёрные.

Джозеф с интересом посмотрел на ребёнка.

— Ишь, какой он здоровый и сильный. Меня это радует.

— Он знает названия десяти деревьев, и Хуанито хочет подарить ему пони, когда придёт время.

Хуанито умиротворённо кивнул.

— Chango, — вполне довольный собой, сказал он.

Джозеф встал из-за стола.

— Как его зовут?

Вспыхнув от смущения, Элис подняла руки, на которых лежал спящий ребёнок.

— Он — ваш тёзка, — сказала она. — Его имя Джозеф. Вы его благословите?

Джозеф недоверчиво посмотрел на неё.

— Благословить его? Мне? Да! — быстро сказал он. Он взял мальчика на руки и, отодвинув чёрные волосики, поцеловал его в лоб.

— Расти большим, — сказал он. — Расти большим и сильным.

Словно боясь потерять ребёнка навсегда, Элис забрала его назад.

— Пойду уложу его, а потом мы посидим в гостиной.

Но Джозеф решительно направился к двери.

— Мне надо ехать, — сказал он. — Спасибо за обед. Спасибо за моего тёзку.

Элис стала было возражать, но Хуанито велел ей замолчать. Он последовал за Джозефом во двор, подал ему поводья и вложил мундштук в рот лошади.

— Боюсь я за вас, сеньор, — пытался отговорить его Хуанито.

— Чего тебе бояться? Смотри, луна взошла.

Хуанито посмотрел и взволнованно воскликнул:

— Поглядите, вокруг луны кольцо.

Джозеф хрипло рассмеялся и сел в седло.

— Я давно усвоил, что, как здесь говорят, «в засушливые годы приметы не сбываются». Спокойной ночи, Хуанито.

Какое-то короткое время Хуанито шёл за лошадью.

— До свидания, сеньор. Будьте поосторожней.

Он подстегнул лошадь и зашагал обратно. Оборачиваясь, он провожал Джозефа взглядом до тех пор, пока тот не исчез в наполненной тусклым светом ночи.

Повернувшись к луне спиной, Джозеф поскакал прочь от неё, на запад. В тусклом, разлившемся тонкой полоской свете местность утрачивала реальные очертания; высохшие деревья казались порождением густеющего тумана. Покинув посёлок, он держал путь к реке, и всякая связь с селением постепенно исчезала. Не различая пыли, поднимавшейся из-под копыт лошади, он чувствовал её резкий запах. Позади, на севере, тускло мерцало во тьме полярное сияние, которое в южных широтах можно увидеть не часто. Холодная глыба луны, поднявшись, медленно двигалась вслед за ним. Вершины гор были словно намазаны фосфором, и бледно-холодное свечение, подобное тому, которое исходит от светлячков, казалось, пробивается через наружный покров земли. Воспоминания присущи ночи. Джозеф вспомнил, как отец давал ему благословение. Теперь, думая об этом, он захотел дать такое же благословение своему тёзке. Он вспоминал то время, когда дух его отца проник во всё вокруг, а каждая гора и каждый куст были близкими и дорогими. Он помнил, как пахла влажная земля, под самой поверхностью которой, словно нити в ткани, сплетались корни трав. Лошадь, склонив голову, которую на время перестала отягощать узда, неспешно бежала в гору. Утомлённое сознание Джозефа блуждало среди дней минувшего, и каждое событие было окрашено в цвет ночи. Теперь, отстранившись от всего окружающего, он подумал: «Грядёт какая-то перемена. До того, как здесь появится что-то новое, осталось совсем немного». Пока он размышлял так, задул ветер. Свист ветра, колючего и сильного, был слышен задолго до того, как, ударив с запада, он пронёсся, волоча низко над поверхностью земли обломки мёртвых деревьев и кустов. Ветер был резким от пыли. Острые песчинки кололи Джозефу глаза. Он ехал, а ветер, усилившись, мчался по залитым лунным светом холмам, неся длинные покрывала пыли. Впереди отрывисто завыл койот, и из-за дороги ему откликнулся другой. Затем оба воя слились в визгливый хохот, пересиливший лай с третьей стороны, и захохотали все трое. Джозеф слегка вздрогнул. «Они голодны, — сказал он, — даже падали осталось мало». Затем он услышал жалобное телячье мычанье, доносящееся из высоких зарослей, развернул лошадь и, пришпорив её, перемахнул через ломкий кустарник. В тот же момент он очутился в небольшой прогалине, находившейся среди зарослей. Мёртвая корова лежала на боку, а отощавший телёнок яростно тыкался головой, пытаясь найти сосок. Койоты снова захохотали, и, пережидая, отбежали прочь. Джозеф слез с лошади и подошёл к мёртвой корове. Её бёдра торчали подобно горным пикам, а рёбра напоминали похожие на шрамы следы, которые оставляют водные потоки на склонах холмов. Погибла она в конце концов от того, что остатки высохших кустов не смогли больше поддерживать её силы. Телёнок попробовал убежать, но, будучи слишком слабым от голода, споткнулся и, пытаясь встать, неуклюже барахтался на земле. Взяв верёвку, Джозеф связал его тонкие ножки. Затем он уложил телёнка на лошадь, а сам сел в седло позади него. «Теперь идите обедать! — крикнул он койотам. — Ешьте корову. Очень скоро есть будет нечего». Через плечо он бросил взгляд на луну, которая, ныряя в поднятой ветром пыли, приобрела цвет мёртвых костей. «Скоро она опустится, — сказал он, — и поглотит мир». Во время езды он щупал рукой тощего телёнка, касаясь пальцами его острых ребер и костлявых ног. Своей вздрагивающей в такт движению головой телёнок пытался опереться о спину лошади. Наконец, они достигли вершины, и Джозеф увидел сбившиеся в кучу белые дома ранчо. В свете луны чуть поблескивали крылья ветряной мельницы. Всё было полускрыто наполнившей воздух белой пылью, в долину залетел яростный ветер. Сторонясь домов, Джозеф обогнул холм, а когда он подъехал к тёмной роще, луна исчезла за западными холмами, и местность скрылась из вида. Ветер низко завывал на склонах и хрустел высохшими ветками деревьев. Под порывами ветра лошадь склонила голову. В полоске света от опускающейся за холмы луны Джозеф сумел разглядеть скрытую мраком рощу, только приблизившись к ней. До него донеслись скрежет беспокойно колышущихся веток, шорох колеблемых ветром сосновых игл, стон трущихся друг о друга сучьев. Тёмные ветви покачивались в свете зари. Лошадь устало плелась среди деревьев, ветер внезапно стих. В сумраке стояла тишина, которая казалась необыкновенной из-за шума, царившего вокруг. Джозеф спешился и опустил телёнка на землю. Он расседлал лошадь и засыпал двойную меру отборного ячменя ей в кормушку. Затем, преодолевая внутреннее сопротивление, повернулся к скале.

Таинственным образом проникнув на поляну, свет окрасил небо, деревья и скалу в серый цвет. Джозеф медленно пересёк поляну и опустился на колени перед ручейком.

Ручей пересох. Джозеф тихо опустился на землю и потрогал рукой его дно. Гравий был ещё влажным, но вода из расселины больше не вытекала.

Джозеф смертельно устал. Ветер, который веял вокруг рощи, и тихо подкрадывающаяся засуха были уже близки к схватке. Он подумал: «Вот и всё. Наверное, я знал, что так будет». Забрезжил рассвет. Полоски солнечного света засверкали в облаках пыли, заполнявших воздух, Джозеф встал на ноги, подошёл к скале и провел по ней рукой. Мох уже стал хрупким и ломким, начал увядать, теряя зелёную окраску. «Я могу взобраться на вершину и немного поспать», — подумал он. Из-за холмов засветило солнце, и его лучи, проникнув сквозь толщу сосновых стволов, ослепительными пятнами упали на землю. Позади себя Джозеф услышал слабые звуки борьбы — телёнок пытался освободить свои ноги от петель верёвки. Внезапно Джозеф подумал о старике с утёса. Его глаза возбуждённо засверкали. «А это, может быть, выход!» — воскликнул он.

Он перетащил телёнка к берегу ручейка, положил его голову на высохшее дно и своим карманным ножом перерезал ему горло; кровь, окрасив гравий, брызнула на дно ручейка и полилась в ведро. Всё закончилось очень быстро. «Так мало, — с грустью подумал Джозеф. — Бедная заморённая тварь, у неё так мало крови». Он наблюдал за красной струйкой, которая перестала течь и исчезла среди гравия. На его глазах она утратила блеск и потемнела. Сев рядом с мёртвым телёнком, он опять подумал о старике. «Его тайна подходила ему, — сказал он. — Для меня она не сработает».