Ганибалл - Томас Харрис

У доктора Лектера, по всей видимости, были хорошие документы и немало денег. Он блестяще умел изменять свою внешность, умел скрываться. Взять хотя бы элегантную простоту его первого укрытия после побега из Мемфиса: он снял номер в четырехзвездочном отеле по соседству с огромной клиникой пластической хирургии в Сент-Луисе. У половины постояльцев были забинтованы лица. Он забинтовал себе лицо и роскошествовал там на деньги убитого им человека.

Среди сотен собранных ею бумажек были квитанции об оплате гостиничных услуг в Сент-Луисе. Цифры астрономические! Бутылка «Батар-Монтраше» за сто двадцать пять долларов. Как замечательно было почувствовать вкус такого вина после стольких лет тюремной баланды.

Она запросила из Флоренции копии всех его счетов, и итальянцы с готовностью откликнулись на просьбу. Судя по качеству копий, подумала Клэрис, они, должно быть, делались печной сажей.

Ни в чем никакого порядка. Вот личные бумаги доктора Лектера из Палаццо Каппони. Несколько заметок о Данте, от руки, – знакомый каллиграфический почерк; записка уборщице; квитанция из флорентийского магазина деликатесов «Вера даль 1926» об оплате двух бутылок «Батар-Монтраше» и каких-то tartufi bianchi. То же самое вино, а что же такое эти tartufi? «Новый школьный итало-английский словарь» сообщил Старлинг, что tartufi bianchi – это грибы – белые трюфели. Она позвонила шеф-повару одного из лучших итальянских ресторанов Вашингтона и расспросила его о трюфелях. Ей пришлось слезно просить разрешения закончить телефонный разговор, так долго он с восторгом описывал их вкус.

Вкус. Вино. Трюфели. Вкус к определенным вещам был неизменной чертой доктора Лектера, жил ли он в Америке или в Европе, преуспевал ли как практикующий врач или как сбежавшее из тюрьмы чудовище. Лицо ему, вероятно, удалось изменить, но вкусы его не изменились: не тот он был человек, чтобы в чем-то себе отказывать.

Вкус был для Старлинг темой весьма болезненной, ведь, именно говоря о вкусе, доктор Лектер впервые сумел задеть ее за живое, похвалив элегантную сумочку и высмеяв за дешевые туфли. Как он тогда ее назвал? Тщательно отмытой и отчищенной пробивной деревенщиной с капелькой вкуса.

Именно вкус мешал ей до конца принять ежедневную рутину существования в самых разных общежитиях и учреждениях, с их функциональным оборудованием и сугубо утилитарной обстановкой.

В то же время ее глубокая вера в отточенность технических приемов умирала, уступая место чему-то совершенно иному.

Старлинг устала от технических приемов. Вера в отточенную технику – религия всех опасных профессий. Чтобы выйти против вооруженного преступника, противостоять ему в перестрелке или схватиться с ним в скользкой грязи – для этого необходима уверенность в том, что совершенное владение техническими приемами, непрерывная напряженная тренировка делают тебя непобедимым. Но это неправда, особенно в перестрелках. Конечно, перевес может оказаться на твоей стороне, но, если приходится участвовать во многих таких схватках, в одной из них тебя обязательно убьют.

Старлинг видела это собственными глазами.

Усомнившись в этой религии, к чему могла она теперь обратиться?

В разъедающем душу однообразии горестных дней Старлинг стала вглядываться в образы вещей. Старалась доверять собственным инстинктивным реакциям на различные вещи, не квантифицируя их, не сводя их к словам. Примерно в это же время она заметила изменения в собственной манере читать. Раньше она сначала прочитывала подпись, потом уже смотрела на саму иллюстрацию. Теперь все стало по-другому. Иногда она вообще подписей не читала.

Многие годы она читала публикации «от кутюр» тайком, испытывая чувство вины, будто это была порнография. Теперь она признавала, что было в этих публикациях нечто, заставлявшее ее испытывать жажду. При ее складе ума, напичканного лютеранскими принципами, предостерегающими от всяческой скверны, она чувствовала себя так, будто уступает восхитительному соблазну.

Старлинг со временем так или иначе пришла бы к избранной ею теперь тактике, но ее подтолкнула к находке мощная волна изменений в себе самой: подтолкнула к мысли, что вкус доктора Лектера к раритетам, предметам весьма ограниченного спроса, может оказаться тем самым спинным плавником, что, словно плавник акулы, взрезает поверхность вод и делает чудовище видимым.

Используя внесенные в компьютер списки покупателей, сравнивая их, она, возможно, сумеет отыскать одну из его меняющихся личин. Чтобы добиться этого, ей нужно знать, что он предпочитает. Ей нужно знать его лучше, чем кто-либо другой на свете его знает.

Что я знаю о том, что он любит? Он любит музыку, вино, книги, еду. И ему нравлюсь я.

Первый шаг в развитии вкуса – научиться доверять собственному мнению. В том, что касается еды, вина и музыки, Старлинг придется следовать вкусам доктора, выясняя, что он предпочитал раньше. Но хотя бы в одном она могла считать себя равной ему. Автомобили. Она была влюблена в автомобили и знала о них все: всякий, кто видел ее машину, мог с уверенностью судить об этом.

У доктора Лектера, до его позора, был «бентли» с мощным двигателем. С наддувом, но не турбо. Сделанный на заказ, оснащенный поршневым нагнетателем воздуха, с прямым механическим приводом от двигателя, он не страдал инерционностью – недостатком, характерным для машин с турбонаддувом. Она быстро сообразила, что спрос на заказные «бентли» столь мал, что вернуться к этому предпочтению было бы слишком рискованно.

Что же он может теперь купить? Она прекрасно понимала, какие ощущения он должен испытывать, ведя машину. Восьмицилиндровый двигатель большого объема, с большой мощностью на малых оборотах, не требующий сильной акселерации. А что бы она сама выбрала на сегодняшнем рынке автомобилей?

Что за вопрос, разумеется «ягуар-седан» модели XJR c наддувом. Она тут же разослала факсы фирмам, торгующим «ягуарами» на Восточном и Западном побережьях Америки, запросив недельные сводки продаж.

К каким еще вещам был у доктора вкус, насколько она знала?

«Ему нравлюсь я», – снова подумала она.

Как быстро он прореагировал на известие о ее беде. Даже учитывая задержку из-за необходимости воспользоваться службой пересылки, чтобы ей написать. Плохо только, что почтовый штемпель смазан, вокруг франкировальной машины всегда полно народу, любой жулик может ею воспользоваться.

Как быстро «Нэшнл Тэтлер» попадает в Италию? Именно оттуда он узнал про ее неприятности – экземпляр газеты нашли в Палаццо Каппони. Есть ли у скандальной газетенки свой сайт в Интернете? И еще – если у него в Италии был компьютер, он мог прочесть краткое описание схватки на открытом массовому доступу сайте ФБР. Что можно было бы узнать из компьютера доктора Лектера?

В описи личных вещей доктора Лектера в Палаццо Каппони никакого компьютера не числилось.

Но ведь раньше Старлинг что-то такое заметила. Она взялась за фотоснимки библиотеки в Палаццо Каппони. Вот снимок замечательно красивого письменного стола, за которым он ей писал. И здесь, на столе, стоял компьютер. Портативный – ноутбук «Филлипс». На более поздних фотоснимках компьютера уже не было.

С помощью словаря Старлинг с огромным трудом составила факс в Квестуру города Флоренции:

«Fra le cose personali del doctor Lecter, c'?e un computer portatile?»

Так, шажок за шажком, Клэрис Старлинг следовала за доктором Лектером коридорами его вкусов и предпочтений, с ничем не оправданной уверенностью в том, что под ногами у нее твердая почва.

ГЛАВА 43

Служитель Мэйсона Верже – Корделл, взглянув на образец, что стоял в рамке на письменном столе, сразу же узнал характерный почерк. Конверт и бумага гласили: «Отель „Эксцельсиор“, Флоренция, Италия».

В эпоху Юнабомбера все больше и больше людей, достаточно богатых, обзаводились собственными флуороскопами для проверки почты, такими же, как на Главном почтамте США.

Корделл натянул перчатки и проверил письмо. Флуороскоп не показал ни проводков, ни батареек. В строгом соответствии с указаниями Мэйсона он скопировал письмо и конверт на копировальной машине, осторожно беря бумагу пинцетом, и сменил перчатки, прежде чем взяться за копию и передать ее Мэйсону.

Знакомый, четкий, каллиграфический почерк:

"Дорогой Мэйсон,

Спасибо, что прислали мне такой невероятно щедрый дар, назначив столь высокую цену за мою поимку. Хотелось бы, чтобы Вы расщедрились еще больше. В качестве системы раннего оповещения такой дар работает много лучше, чем любой радар. Он заставляет представителей полицейских властей, в какой бы стране они ни находились, забывать свой непосредственный долг и в одиночку бросаться за мной вдогонку. Результат вы видите сами.

На самом-то деле я пишу, чтобы освежить в Вашей памяти сюжет, касающийся Вашего прежнего носа. В Вашем недавнем и весьма вдохновляющем интервью «Женскому домашнему журналу», посвященном борьбе с наркотиками, Вы утверждаете, что скормили свой нос – вместе с остальным лицом – двум собачкам, Скиппи и Споту, умильно вилявшим хвостами у Ваших ног. Вовсе нет! Вы скушали его сами, в качестве легкой закуски. Судя по тому, как он похрустывал у Вас на зубах, я сказал бы, что по консистенции он походил на куриную гузку; да и Ваш комментарий в тот момент был примерно таким: «На вкус – ну прямо жареный цыпленок!» Мне это напомнило звуки, которые когда-то я слышал в бистро, где некий француз c жадностью поглощал салат-g ?esier.