Зеленые тени, Белый Кит - Рэй Брэдбери

— Не-а, — сказал я наконец.

— Это что за ответ? Это даже вопреки принятым правилам грамматики.

— «Не-а»? А по мне, так нормально. Не-а.

— Черт бы тебя побрал! — вскричал Джон. — С кем я связался? С трусишкой? С дрестуном? С мокрицей?

— Все в точку, — признался я. — Чем и горжусь.

— Моби Дик плюнул бы тебе в рожу.

— Вполне возможно.

— Мелвилла стошнило бы от тебя.

— Не сомневаюсь.

— Хемингуэй не сел бы рядом с тобой в двухместном нужнике из-за несоответствия мужского опыта.

— Это я не стал бы делить с ним свой нужник.

— Ты полюбуйся на него, Джейк.

— Любуюсь.

— Он отказывается!

— Обделался.

— Именно, — сказал я и встал.

К тому времени у меня разболелся живот. Я достал телеграмму из кармана. Это был чистый лист бумаги. Без единого слова. Всего за один этот жуткий час им удалось выжечь, вытравить, стереть и уничтожить слова, новость, радость.

Мне понадобится уединиться в тихой комнате в Дублине с чистым клочком бумаги, поднести к нему зажженные спички, чтобы проступили слова: «Тебе присудили премию. Ты что-то значишь. Ты в порядке» — или что там еще было написано сегодня утром в девять часов. Что бы там ни было, теперь я не мог этого прочесть.

Я мог бы бросить бумажку на пол, но увидел, как Джон дожидается, когда ему доставят это удовольствие. Я скомкал телеграмму и запихнул в карман.

— К твоему сведению, — сказал я, — я все обдумал. Взвесил. И на ближайших скачках в Примроз-парке я поставлю все свои шальные деньги… на… Оскара Уайльда!!!

Потом я взял «кровавую Мэри» и, медленно прогуливаясь — не резкой походкой, а именно прогуливаясь, — прошел мимо Джона и Джейка и поднял стакан.

Вышел за дверь.

Рики нашла меня на заднем каменном крыльце «Кортаун-хауса» спустя десять минут. С кончика моего носа капали слезы.

— Черт, какой же ты восхитительный сукин сын.

— Хотел бы я это ощущать, — пробормотал я.

Я протянул ей скомканную телеграмму:

— Текст еще не появился?

— Что?

— Слова. Премия. Извещение.

Он посмотрела на листок при тусклом свете:

— Да, — а потом тихо, увидев мое лицо, сказала: — Да!

Слова вернулись, потому что она прочитала их мне.

И я поверил.

Я телеграфировал в Нью-Йорк, что прибуду туда 24 мая получать премию из рук Джона Херси, Роберта Шервуда, Нормана Казинса, Лилиан Хелман и прочих. Больше про телеграмму я не заикался.

Как, впрочем, и Джон с Джейком.

Глава 25

Во сне я услышал дикий стук в дверь моего номера. Я встал, пошатываясь, и нетвердыми шагами пошел открывать. Широко распахнув дверь, я обнаружил за ней ухмыляющегося Джона собственной персоной, одетого в черный водолазный костюм, с трубкой и маской в руках, ярко-желтым кислородным баллоном и пневматическим подводным ружьем.

— Давай, малыш! — закричал он. — Я научу тебя нырять с аквалангом!

— В три часа ночи? — заорал я.

— Давай, давай, не трусь! — вопил он.

И я как последний идиот поплелся за ним.

Чтобы пойти ко дну.

И проснуться от кошмара, утопая в поту.

Глава 26

Финн тряс меня за локоть.

— Сынок, — ласково сказал он, — тебе пора уходить.

— Что? — спросил я.

— Все это время ты просидел в философической кабинке. Тебя доконала последняя доза спиртного. Меня заела бы совесть, если б я тебя разбудил. Так что я оставил тебя скрежетать зубами и мучиться во сне.

— Скрежетать? Мучиться? — Я высвободился из тесных объятий отдельной кабинки.

— Как ты себя чувствуешь? — взволнованно поинтересовался Финн.

— Безумно.

— Это потому, что ты проснулся, или потому, что сон неправдоподобный?

— И то и другое.

— Однажды я колошматил жену и проснулся. При том, что я за всю свою жизнь ни одну женщину пальцем не тронул, пробуждение было ужасающим. Иногда не мешает поквитаться…

— А твоя жена кричала в этом сне?

— Она приняла наказание безмолвно, из-за чего все мои усилия пошли прахом. К тому же я не мог глаз поднять днем, потому что она в моем кошмарном сне жаловалась Богу.

— Который час?

— Поздно. Звонил твой босс, интересовался если не твоей душой, то хотя бы телом. Я сказал, что тебя нет, что в некотором роде соответствовало истине, особенно после того, как увидел тебя не столько обезумевшим, сколько опечаленным, когда ты вошел. Это печаль лишила тебя рассудка?

— Да.

— Могу ли я предложить тебе что-то кроме выпивки?

— Что, к примеру, Финн?

— Большую ложь, замешенную на малюсенькой правде. Еще одно столкновение с гением: великий старик в автомобиле и я, начинающий петух. Давным-давно.

Финн замолчал.

Я оживился:

— И о чем же пойдет речь?

— Обо всем по порядку…

— Расскажи ему все как было, Финн.

— Ты и вправду хочешь знать? — Финн смерил меня взглядом, и стал шарить в своей памяти.

— Хочу. Мне нужно встряхнуться. Финн, а то голова забита попрошайками и слякотью!

— Время у тебя есть?

— Есть. Есть!

Финн освежил содержимое моего стакана, затем всем корпусом облокотился на стойку бара и уставился взглядом в тот далекий, блистательный, яркий год.

— Ну тогда, — сказал он, — слушай…

Говорят, непостижимы деяния Господни. Он не всегда заметит околевшего воробушка, зато от Него не скроются разлад и несуразица. А это значит, порой Господь может быть склонен занять кремень у Люцифера, кресало — у Вельзевула, дабы осветить кому-нибудь дорогу, которая приведет к крушению.

В тот день, подобно любому ирландскому богу, готовому по воскресеньям лезть на стенку от скуки, Господь выгнул дугой шоссе и все подготовил для прибытия странствующего автомобиля, заплутавшего по дороге из Дублина и страдавшего от гениальности своего пассажира.

Автомобиль, повернувший не в ту сторону по воле Господней, да к тому же с пьяным водителем, прикатил в нашу округу в половине третьего, в то воскресенье, когда обещало светить солнце, а вместо этого хлынул дождь. Буря прервалась ровно настолько, чтобы у рыскающего автомобиля лопнула шина; он осел, словно подстреленный слон на колени.

Грохот раздался такой, что толпа из паба высыпала наружу в поисках жертвы выстрела, но обнаружила пьяного шофера, бродившего вокруг подбитой машины и пинавшего уцелевшие шины, как будто от этого их сдувшаяся товарка могла воскреснуть без насоса.

Затем как чертик из табакерки в заднем окне показался какой-то старикан. Его горящие колючие глаза засверкали, он разгладил свою рыжеватую бородку и выпалил: