Поспорить с судьбой - Оксана Панкеева

— Да ну, скажешь тоже. Я же теперь на работу не хожу, завтра высплюсь. Ты сам смотри. А то мы просидим, проболтаем часок-другой, а потом еще трахаться начнем, спать совсем ничего останется. Тебе когда надо уходить?

— Не знаю. Как мой приятель проснется. Он постучит в дверь, я выйду… Ты только сама не открывай, тебе нельзя его видеть.

— Да, пожалуйста, — Ольга засмеялась и спрыгнула на пол. — Пойдем на кухню. Ты точно не обиделся? Если что-то не так, скажи сразу. Может, ты мне не веришь и по-прежнему думаешь, что я втихомолку с королем трахаюсь? Или считаешь, что я должна как-то по-другому себя вести? Что с тобой? Ты какой-то отмороженный стал, вся мистралийская страсть куда-то делась.

— Просто устал и расстроился, — через силу улыбнулся Кантор. — Пойдем. Ты мне расскажешь про какие-нибудь свои пикантные похождения в этом платье по дворцу и еще что-нибудь в этом роде… и я сразу утешусь и отдохну.

На самом деле он сильно сомневался, что у него сегодня вообще что-либо получится после такого диалога с его величеством, и это было столь позорно и стыдно, что признаться в этом он бы ни за что не рискнул.

— Дались тебе эти пикантные похождения! — снова засмеялась Ольга. — Твоя сексуальная озабоченность начинает уже пугать. Ничего страшного, если мы на сегодня обойдемся тем одним разом на кухонном столе. Или для тебя это вопрос чести — затрахать свою даму так, чтобы она потом встать не могла? Нет, я не в том смысле, что ты именно это делаешь, это я так образно выразилась. Просто интересно, интенсивность секса для мистралийцев — вопрос престижа?

— Для кого как, — улыбнулся Кантор, на этот раз уже естественно. — Я просто редко тебя вижу, а других женщин у нас там нет.

История о военном совете, на котором Ольга присутствовала в развратном платье, Элмар в нетрезвом состоянии, король залез в неподобающие долги, а придворный маг гонял Этель посохом по столовой, была действительно длинной, забавной и слегка пикантной, но не более. Гораздо интереснее оказалось повествование о королевской охоте, которую Ольга рассказала под честное слово, что Элмар об этом никогда не узнает. Особенно утренние покаянные вопли его высочества и беседа короля с кавалером Лаврисом. Но, как ни странно, никакой ревности по отношению к Элмару Кантор не ощутил. А вот несерьезный королевский поцелуй, по сути, единственное, что было между Ольгой и его величеством, почему-то воспринимался ненормально болезненно.

— А с Жаком у вас тоже что-то подобное было? — поинтересовался Кантор, в надежде выслушать еще одну пикантную историю и еще раз проверить, действительно ли его ревность носит столь избирательный характер.

— С Жаком у нас ничего подобного не было, — развела руками Ольга. — Я в него была влюблена до беспамятства, так что между нами сразу установилась некая дистанция… Ты же обратил внимание — король меня обнимает, Элмар вообще на руках таскает, а Жак — никогда. Как-то так вышло… Любовь прошла, а дистанция так и осталась.

Упоминание о страстной любви к Жаку тоже почему-то не вызвало никаких намеков на ревность. Значит, дело не в Ольге, а собственно в короле? Но почему? Потому, что Элмар и Жак вроде как пристроены, а он свободен? Или потому, что он король, и все тут? Или это просто подсознательное ощущение, что его величество так и не успокоился после первого отказа? Да откуда? Он ведь сам сказал, что никаких намерений на этот счет не имеет, что у него другая на примете… Не врет же он, в самом деле, с чего бы? Если бы у него были намерения побороться, он бы тут же и попытался. Можно подумать, для него проблема устранить соперника… даже если король обязан ему короной и, возможно, жизнью…

— Диего, — позвала Ольга, поскольку тот опять замолчал, отвлекшись от разговора. — О чем ты задумался? Ты что же теперь, ко всем меня ревновать будешь?

— Да нет, — отозвался Кантор, спохватившись. — Почему-то мне не дает покоя только король. Не знаю почему. Я вообще не ревнив, и меня совершенно как-то не взволновали ни Элмар, ни Жак, ни тот невезучий кавалер, мой собрат по несчастью… Умеет же его величество наповал сразить двумя словами! Но вот он сам почему-то по-прежнему не дает мне покоя, не могу понять, в чем дело.

— Потому, что он и тебя наповал сразил двумя словами, — улыбнулась Ольга. — А это задело твое самолюбие.

— Нет. Не поэтому.

— Ты опасаешься пакостей с его стороны?

— Да нет, это может быть следствием, а я пытаюсь понять причину.

— Тогда тебе к психоаналитику, — сделала вывод Ольга. — Пошли спать.

— Пошли, — согласился Кантор. — Только сначала давай еще раз покурим, и ты мне расскажешь, кто такой психоаналитик и заодно что такое «комплекс неполноценности».

— А где ты это услышал? Король сказал?

— Почему ты решила, что король?

— Потому что я больше никому об этом не говорила. Никто не интересовался.

В результате Кантор сначала расстроился, придя к выводу, что король был прав насчет комплекса неполноценности, затем утешился, узнав, что его величество страдает тем же в отношении своей внешности. А еще мистралийца удивило, что метод беседовать с зеркалами давно известен в психологии Ольгиного мира и даже имеет заковыристое научное название. Потом они обсудили королевские проблемы и пришли к единодушному выводу, что его величество изволит маяться дурью и страдать фигней, потому как он просто подарок для любой женщины, чего сам не понимает. Потом они посвятили некоторое время музыкальным кристаллам и комментариям к текстам. А где-то к утру Кантор почувствовал, что его опасения остаться на всю жизнь импотентом после беседы с королем совершенно беспочвенны, и на радостях поспешил продемонстрировать своей даме, как это удобно делать в кресле. В том же кресле они и задремали. А через полчасика сонный Кантор отпирал дверь, протирая глаза и соображая, с чего это шефа понесло домой в пять утра.

Товарищ Пассионарио, такой же сонный и протирающий глаза, вяло сообщил, что если бы он сейчас лег спать, то проспал бы до полудня, поэтому лучше вернуться сразу и доспать уже дома. Так что пришлось спешно прощаться, одеваться и отбывать обратно. При телепортации у этого недоученного горе-мага опять произошел какой-то сбой, видимо, по причине бессонной ночи, и прибыли они не в малинник, из которого отправлялись, а на самую вершину отвесной скалы, с которой, впрочем, хорошо было видно и базу, и заветный малинник.

— Тьфу ты, опять промахнулся… — с досадой сказал Пассионарио, присаживаясь на камень, слишком высокий и узкий, чтобы на нем сидеть. — Давай отдохнем здесь, может, немного сон разгоним.

На вершине было по-утреннему свежо и, разумеется, не менее ветрено, чем на Центральной башне королевского дворца, так что предложение было вполне резонным.