Обет мести. Ратник Михаила Святого - Алексей Соловьев

– Не допусти Господь! А только знай, что и тогда на тебя у меня рука не поднимется, пусть лучше отсохнет!

Они крепко обнялись на прощание. Любаня, сидевшая верхом неподалеку, смахнула из уголка глаза непрошеную слезу.

Глава 31

Всю дорогу до родного дома Иван старался не тревожить лишний раз воспоминаниями израненную память Любани. Лишь в деревне, после поминок по отцу и сестре Анне, когда захмелевшая женщина сидела за столом, пристально глядя на прыгающий огонек лучины, парень решился узнать давно его волновавшее:

– Послушай, Любонька! Это дела давно минувших лет, и все трое твоих обидчиков и убийц брата уже не ходят по земле. Но скажи все же, кто из этих троих пустил тогда стрелу в Андрея? Как все произошло?

Любаня медленно повернула голову, брови слегка приподнялись.

– Из татар? Никто. Они тогда сидели на лошадях в стороне и лишь смотрели, как все творилось. Андрюшеньку моего убил четвертый, русский. Тот, что их на охоту вывез, с соколом все ездил. Он же меня этим иродам в качестве главного подарка и преподнес. Поймал на лугу, схватил за волосы и силком к Амылею приволок. А те потом…

Голос женщины прервался, глаза расширились. Словно она вновь увидела то страшное «потом», что сотворили с ней три брата. Три насильника, заехавших в северный улус Золотой Орды погулять, попировать и потешиться, уверенные в своей вседозволенности и безнаказанности…

– Русский? Ты уверена? Как он выглядел? Имя не слышала?

– Богатый, из бояр. Я его потом в Орде три раза еще видела, к Амылею заезжал, тоже соколов привозил. Охотились они в степи. Татары его Борисом звали.

– В Орде? Соколов? Погодь, погодь… Невысокий, кряжистый, глаза черные, нос с горбатинкой? На щеке длинный узкий шрам, то ли от когтя, то ли от ножа?

Предчувствуя недоброе, Иван описал внешность княжего сокольничьего Бориса Романца, позднее предавшего Михаила и едва не перехваченного под Рузой с посланием от Юрия Московского. Романец не был найден на поле брани под Торжком. А значит, он мог оказаться как у своего нового хозяина на Москве-реке, так и… в Орде?! Неужели действительно он?

Сердце кольнуло, когда Любаня схватила Ивана за запястье и торопливо подтвердила:

– Он, он, окаянный!! Господи, неужели ты и его тоже?..

– Значит, Бориска… – сквозь зубы вымолвил Иван. – Значит, вот кто это был! И меня потом признал, как брата Андрюхиного, извести все пытался! На охоте княжьей, вином отравленным… А стрельнул стрелой крашеной специально, тать, для отвода глаз, чтоб мы потом на татар подумали! С татар спросу нет, это верно. Но и на басурманина можно найти Божий суд! Я в это теперь верю, Любаня!

Женщина в тот поздний вечер подробно рассказала одному брату о смерти другого…

…Они встретились на лугу, как и условились ранее. Не сговариваясь, упали в одну из многочисленных копен, стоявших неподалеку от реки. Самозабвенно целовались, словно не виделись долгие годы. Улетели на миг в никуда в тесном телосплетении, а потом Любаня безмятежно отдыхала на Андреевом плече, он же строил планы относительно того, как им уговорить отцов для совершения таинства обряда венчания и самой свадьбы.

– Смотри, смотри, что делает! Он же сейчас забьет ее! – встрепенулась Любаня, завидев почти над собой отбивающуюся от быстрого сокола большую серую цаплю. Поднимаясь за облака, она отражала его атаки выпадом длинного клюва и неловкими зигзагами вправо-влево. Но сокол, промазав один раз, опять заходил для атаки.

После удара клювом в голову цапля сложила крылья и камнем пала вниз. Она еще надеялась перейти в полет у самой земли и ускользнуть в заросли камыша, обрамляющие берега реки и стариц. Но хищник был опытен, быстро шел за нею вслед и не позволил выполнить задуманное.

– Ой, Андрейка, отгони его! Может, еще жива?! Я домой ее возьму, выхожу. Жалко-то как, Господи!

Андрей подбежал к соколу, оседлавшему добычу, и отогнал его взмахами рук. Поднял птицу, чтобы убедиться, что той забота Любани уже ни к чему.

В этот момент из-за кустов ивняка разом выскочили четверо конных, явно стремившихся к месту падения своей добычи. Дорогие кони, богатые сбруи, одежда, оружие. Любой русич в троих сразу бы признал истинных хозяев своей земли в то тяжелое время. Четвертый был славянин, и заговорил он на чистом русском, с бранью подлетев к Андрею:

– Ты что, смерд вонючий, чужую дичь лапаешь?! Твою мать! Положь, где взял, лапотник, не то запорю на месте!!

Тяжелая плеть взвилась в воздух и опустилась на белую рубаху крестьянина, разорвав ее и окровянив кожу. Парень упал на колени, пытаясь откатиться в сторону. Новый удар настиг его уже на земле.

– Андрейка-а-а-а!!! Беги к лесу! – выскочила из-за копны спрятавшаяся было Любаня. – Забьет он тебя до смерти!!

– О, гляньте! Соколик-то мой не одну, а двух лебедушек добыл! Ощипаем? – полуобернувшись, выкрикнул явно хмельной Романец.

Со стороны татар послышались оживленные выкрики. Сокольничий отвлекся, и это дало возможность Андрею вскочить на ноги и броситься вместе с женщиной к недалекому ельнику. Но передышка была слишком краткой.

Конный легко обогнал их и поставил лошадь на пути. Тесня их назад, насмешливо произнес:

– Ты что ж это? За нашу лебедушку подержался, а свою прочь уводишь? Нехорошо, гости обидеться могут! Иди пока погуляй, а она, лапушка, с нами чуток покатается. Не боись, красавица, не забидим, потом отвезем, куда скажешь. Понравишься, еще и серебра получишь!

Он нагнулся, намереваясь втащить Любаню на коня.

Андрей сунулся к ближайшей копне. Он помнил, что отец в какой-то из них оставил вилы, чтобы ворошить подсыхающее сено. Но рука ничего не нащупала…

Романец краем глаза заметил это движение. Зло ощерился:

– Ах ты, сучонок! Вона как решил повернуть?! Получи же!

Он сорвал привычным движением со спины лук, вложил стрелу. Потом отчего-то замешкался, достал другую, с красными перьями. И в упор всадил острие прямо в горло бросившегося в отчаянной попытке к коню юноши…

Дальнейшее слилось для Любани в один сплошной комок ужаса и боли. Убийца догнал ее, схватил за волосы и силком подтащил к татарам. Под одобрительный хохот передал ее старшему, Амылею. Ее растелешили прямо на стерне и долго овладевали по очереди. Потом это продолжилось и под стенами стольного города, куда ее отвезли уже в глубоких сумерках…

Любаня готова была наложить на себя руки от позора и бессилия. Но далее случилось необъяснимое. Амылей начал навещать полонянку один. Уже не грубо, уже пытаясь добиться действительно любви, а не равнодушного тела, общался с ней, приносил неведомые сладости, шутил на непонятном тогда еще языке. А однажды схватил ее, связал руки, силой усадил на коня и с сотней своих нукеров вместе с братьями поспешно покинул подворье, бросив слуг и многое из ценных вещей. Причина этого бегства Любане так и осталась неизвестна.

Потом были степи, кочевки, властолюбивая Галия, непривычно мягкие пуховики, неожиданное признание в любви от Амылея. К тому времени Любаня уже знала наверняка – забеременела она от Андрея, своего бывшего любого. Но сознательно пошла на обман, сказав о будущем ребенке хозяину как о его собственном. Амылей явно отдавал ей предпочтение перед остальными двумя женами. Женщина решила, что быть женой степного князька все же лучше, чем невольницей, и у ребенка через несколько месяцев будет больше шансов выжить вдали от родных лесов! Она ответила взаимностью, потом даже привязалась к Амылею. «Дело забывчиво, а тело заплывчиво…»

– Когда родились близнецы, Амылей был от счастья на седьмом небе. До этого у него появлялись лишь девки. Он завалил меня подарками. Поставил вместо юрты шатер, был щедр и добр как никогда. Назвал ребят Талтаном и Тимуром в честь каких-то своих предков. А я лишний раз убедилась, что в них течет кровь Андрея, достаточно было лишь взглянуть каждому из них на левое плечо.

– А что там? – не удержался внимательно слушавший бывшую полонянку Иван.

– То же самое, что и у вас с братом, ваш родовой знак. Родимое пятно величиной с перепелиное яйцо. Кто-то в вашем колене оставил о себе долгую память!

Иван рывком стащил с плеча рубаху и уставился на коричневатую отметину так, словно впервые ее видел.

– Значит, Тимура теперь можно будет распознать среди татар даже взрослого?

– Выходит, так.

– А что же Амылей? Не заметил?

– Я сказала, что такое пятно было у моего отца, поверил. И на то, что по срокам не совсем совпало, тоже не обратил внимания, настолько рад был мужикам-наследникам.

Любаня поднесла кулак ко рту и мучительно закашляла. На коже руки осталось несколько алых пятнышек.

– Давно это у тебя? – нахмурил брови Иван.

– Года два уже. Сначала просто подкашливала, потом все хуже и хуже. Амылей как заметил, так сразу и охладел. В отдельную юрту перевел, до детей допускать перестал. С тех пор я и стала черной женой, к которой вместо любви и уважения лишь брань да грязная работа. А мать его толстая совсем заклевала. Не дети – давно б на нож бросилась! Они только и держали меня на этом свете.