Что такое историческая социология? - Ричард Лахман

основываясь на своем анализе заявлений и документов, излагающих позиции политиков и государственных официальных лиц в переломные 1963–1965 годы, утверждает, что решение по выводу войск из Вьетнама, не вызвав значительного сопротивления со стороны американских военных, Государственного департамента или Конгресса, мог бы принять либо Кеннеди, либо Джонсон — даже несмотря на то, что это вылилось бы в победу коммунистов. Логеволл считает, что конфиденциальные документы или публичные заявления были точным отражением действительных взглядов акторов, а следовательно, с их помощью можно предсказать те политические позиции, которые занимали бы акторы, реагируя на последующие события. Кунц избирает иной подход, прогнозируя будущие гипотетические публичные позиции как отражение давних политических и институциональных интересов, и поэтому приходит к противоположному заключению.

Очевидно, что вместе взятые противоположные контрфактические утверждения Логеволла и Кунц не позволяют ответить на вопросы, что в отношении Вьетнама предпринял бы Кеннеди во второй срок своего президентства и был ли Джонсон зачинщиком войны или, скорее, пассивной жертвой геополитических сил, запущенных задолго до того, как он стал президентом. Как бы то ни было, позиция двух этих авторов служит тому, что на первый план выдвигаются именно те факторы, которые и должны стоять в центре исследований об истоках войны США во Вьетнаме в частности и о формировании американской внешней политики в общем. Благодаря Кунц мы понимаем необходимость прояснения того, как и в какой мере общественное мнение сказывается на политических решениях. Ее утверждение, что ни Кеннеди, ни Джонсон не смогли бы отказаться от этой войны, показывает необходимость прояснения этапов и причинно-следственной направленности взаимодействия между президентской поддержкой (presidential advocacy), формированием политического курса, реализацией политического курса и общественным мнением. Контрфактическое утверждение Логеволла показывает важность точного определения того, как конфликтующие интересы элит и институциональные требования выливаются в политический курс и как и когда президенты оказываются способны воспользоваться размежеваниями подобных групп интересов, неуклонно проводя свою собственную излюбленную политику. Оба эти контрфактических утверждения представляют в ясном свете, но не решают фундаментальный вопрос о том, каким относительным весом в формировании политического курса обладали собственные предпочтения президента, общественное мнение, интересы элит и институциональные интересы. Впрочем, если в будущем мы сможем решить этот вопрос относительно войны во Вьетнаме, мы усилим свой аналитический арсенал при рассмотрении и решении похожих вопросов, касающихся политических решений в другие моменты истории США, а также создадим новую рубрику для постановки подобных вопросов, затрагивающих процесс принятия политических решений в других государствах.

Как мы увидели на страницах этой книги, большинство поворотных точек истории не является результатом решений отдельных лидеров. Напротив, историческое изменение создается, скорее, серией контингентных действий множественных акторов, зачастую в сочетании с событиями и явлениями, неподконтрольными человеку, такими, например, как экономические и демографические циклы. Контрфактические утверждения позволяют нам увидеть, на самом ли деле акторам в ключевых поворотных точках открывались другие варианты. Наблюдая следствия этих альтернативных решений, мы можем точнее оценить масштаб изначальной поворотной точки. В конце третьей главы мы разбирали работу Маркоффа (Markoff, 1996b) о Великой французской революции. Он показал, что решение Национального собрания об отмене феодализма не было очевидным ответом на явные требования бунтующих крестьян. Скорее, Национальное собрание отзывалось на неявные сигналы, и его законотворческая деятельность не слишком помогла в успокоении крестьянства. Маркофф не детализирует другие возможные законодательные ответы; не проясняет он также и следствия альтернативной политики подобного рода с точки зрения позднейшего политического или социально-экономического развития Франции. И все же его тщательный и подробный анализ крестьянских жалоб, динамики народных протестов и внутренней политики Национального собрания служит основой для конструирования контрфактического утверждения подобного рода. Конечно же, эти альтернативные пути остались не пройдены. Впрочем, наблюдая последствия такой политики, мы смогли бы точнее указать, как эти реальные решения послужили ограничению простора для позднейшей активности крестьян и других акторов, создавая при этом благоприятные возможности для тех, кто направил Францию по путям, ведущим совсем не в том направлении, какое могло бы открыться, если бы законодательные ответы на крестьянские восстания были иными.

Модель выявления практически осуществимых альтернативных политических путей и построения затем аргументации, касающейся последствий освоения этих неизведанных перспектив, дает Бэррингтон Мур (Moore, 1978, р. 376–397). Мур доказывает, что поражение Германии в Первой мировой войне и восстание рабочих в конце войны настолько ослабили старый режим, что Социал-демократической партии Германии не нужно было идти на те компромиссы с армейской и прочими элитами, на которые она пошла. Объективные условия для образования либерального социалистического государства, которое могло бы обладать силой, чтобы противостоять нацистскому вызову десятилетием спустя, уже существовали. «В 1918 году у социал-демократов был выбор и была возможность. Они же и не увидели этого, и не воспользовались этим, потому что оказались неспособны к этому в силу своего исторического опыта» (Ibid., р. 394). Искушенность Мура в контрфактической истории позволяет ему конкретизировать ту роль, какую партийные лидеры сыграли в формировании облика германского государства, и выявить те биографические и исторические факторы, в силу которых данные лидеры остались слепы к открытым для них реальным возможностям. Огромным вкладом Мура — и это должно быть одной из принципиальных целей контрфактической истории — является не только прояснение альтернатив, но и выявление тех факторов, из-за которых современники оставались слепы в отношении этих альтернативных (и потенциально более плодотворных) путей или же не были готовы их принять.

Контрфактические утверждения похожи на те анализы негативных случаев (Emigh, 1997а), с которыми мы встречались, в прошлых главах, или на «метод различия» Джона Стюарта Милля, где «сопоставляются случаи, в которых присутствуют подлежащие объяснению феномены и гипотетические причины, с другими (“негативными”) случаями, в которых эти феномены и причины отсутствуют, притом что в прочих отношениях они максимально схожи с “позитивными” случаями» (Skocpol and Somers, 1980, р. 183). Во всех этих методах спрашивается, почему факторы, которые могли бы привести к некоему конкретному исходу (капитализму в Тоскане эпохи Возрождения, стабильному социал-демократическому правительству в Германии после Первой мировой войны или социальным революциям в Англии или Японии), так и не стали реальностью. Подобным же образом межвременной анализ — это способ показать, как нечто (переход к капитализму, введение социальных программ, таких как всеобщее страхование здоровья в США) долгое время может не случаться, а потом внезапно оказывается случившимся. В этих случаях мы не занимаемся контрфактическим анализом, так как событие случается на самом деле; однако мы имеем возможность увидеть, что изменилось непосредственно перед этим событием, и таким образом выявить причины или последовательность контингентных событий, вызвавших данный исход.

Прогнозирование будущего