Игры с судьбой. Книга вторая - Наталья Баранова

— Скажи мне тогда, коего дьявола Энкеле-то в бунт понесло?! Раз он Локите служит?

— Дурак ты, Аторис. Умничка, но дурак. Кто сказал, что Локита за Лигу болеет? Она ее рвет на кусочки, что бы Эрмэ сожрать смогла не подавившись! Думаю, без ее участия не обошлось. Она это умеет. Неявно, исподволь. Вспомни, кто контрабандистов сюда пригласил. Ты? Или Энкеле? Кто за бесценок все богатства разбазаривать начал? Теперь вот служить Эрмэ тебя склоняет. Как бы мне в пику. Ну, давай, давай, купись на его посулы еще разок! Если Эрмэ сюда придет, для рэан места не останется. Вспомнишь не раз, что тебе говорю, только поздно будет!

— Так какая теперь разница? Ты же сам служишь Эрмэ.

— Меня Судьба умом не обидела, Аторис. Я не Эрмэ, я себе служу.

Повисла пауза. Вздохнув, Да-Деган прикрыл глаза. И так сказано больше, чем нужно. Осторожно поменял позу в кресле, чувствуя, как испарина выступает на лбу, аккуратно отер пот тыльной стороной ладони.

Добавить бы пару ласковых, только… усталость. Бьет усталость по натянутым нервам, скручивает в бараний рог.

Закусить губу.

Открыв посмотреть на Ордо. А он близок. Стоит в двух шагах, на лице сочувствие.

— Больно, Дагги?

«Больно, что ты такой дурак…»

— Это что-то изменит?

— Где Илант?

Улыбнуться одними губами. Слегка.

— Надеюсь, что сбежал, Аторис. Я б на его месте точно б сбежал, судьбу не искушая.

Усмехнуться, отметив тень на лице сына, преодолевая боль и усталость, встать. Подойти к окну, не утратив твердости шага, упереться рукой в подоконник, глядя на скользящие в мареве знойной дымки острова где-то у горизонта.

Когда-то давно, так же любовался, готов был парить в лучезарной сини, в играющей лазури, окунаться в ультрамарин, растворяясь под ливнем солнечных лучей. И парила душа. Спокойно летала на широких крыльях. Мечта и любовь. Как окрыляли они его! Каким счастьем наполняли бытие! Нет теперь того. И поменялось само понимание счастья.

Счастье, что можно стоять рядом с сыном. Счастье, что Ордо не послал его сразу. Счастье, что слушает! Прислушается, может быть…. А не прислушается, что ж… придется тогда совсем по-другому.

— Давай договоримся, Аторис, — тих голос, сам боится своих слов. — Ты поможешь мне. А уж я сделаю все, что б Эрмэ на Рэну ни ногой. Устроит? У тебя все равно, весьма ограничен выбор. Либо Эрмэ, либо Иллнуанари. Но со мной ты договориться можешь, а вот с Императором….

— Не видел я Императора. Сравнивать не с чем….

«Видел, мальчик мой, видел. До трех лет во дворце его жил. Не помнишь, просто. Счастливец! Вот и я бы забыл…»

— Кстати, — сух голос Ордо, вновь ушел к деловому тону. — Я Рейнара вечером жду. Не забудь.

— Перетопчешься. Не любит он твой дом. Корхиду, что к тебе зачастил, на дух не выносит. Как хочешь, но я тебе мальчишку не отдам.

— Опять споришь?

Обернуться медленно, улыбнуться зло, показав белоснежные зубки хищника.

— Сможешь — отбери. Только учти, после этого флот Иллнуанари устроит здесь образцово — показательные учения. Разнесу к чертовой матери все, что еще осталось. За мной не только Вэйян числится. Не хочешь по-хорошему, по-плохому тебе Иллнуанари навяжу. Будешь землю жрать, и благодарить за науку!

Никогда не говорил так. И такого бешенства на лице Ордо не видел. И растерянности, что самого заколотила до дрожи.

Вздохнул, унимая сердцебиение, чувствуя, как мутится сознание, как застилает разум пелена. Сцепив зубы, заставил себя устоять на ногах.

Дрогнула рука Ордо. Не удержался! Потянулся за оружием, доставая бластер из кобуры. Мальчик. Какой же мальчик!!! Не рассуждает, не думает. Все такой же, как был — огонь и порох! Чертенок.

Улыбка коснулась губ. Смягчился взгляд и чуть затуманился. Только и хватило сил, что откинуть голову, наблюдая. Куда делось ехидство? Да и страха не было. Словно смотрел знакомую постановку незатейливой пьесы.

— Не шути со мной, Дагги, убью!

— Убей, — тих голос, шуршит опавшей листвой. — Можешь прямо сейчас начинать. Думаешь, я пугача твоего боюсь? Или тебя? Стреляй. Что ж ты?

Сделать самому шаг навстречу, взглянуть серыми искренними в темные глаза.

Отпрянуть, заслышав хохот. Нет, не Ордо смеялся, но и он вздрогнул, услышав этот смех.

— Держите меня четверо, трое не удержат! Мальчики, ну вас на полчаса оставить двоих нельзя! Вы еще подеритесь!

Обернуться на знакомый голос, на этот язвительный смех, краем глаза отмечая, как поспешно прячет оружие Аторис. Улыбнуться чуть виноватой улыбкой, узнав.

Высокий, стройный, несмотря на возраст, несмотря на морщинки избороздившие лицо и седину в волосах. И каким-то поистине королевским величием веет от фигуры и добротой от взгляда глубоченных зеленых рэанских глаз.

— Да нет, вы продолжайте, пожалуйста. Я мешать не собираюсь. Это что у нас? Дуэль?

— Это у нас беседа, драку ты пропустил, Вероэс, — отозвался Да-Деган, чувствуя, как ватными и непослушными становятся ноги. Словно у старой тряпичной куклы. — Проходи. Какими судьбами?

— Здрасьте! Хочешь сказать, не ты за мной посылал?

Посылал. Но в какой это было жизни? Только улыбнуться, отводя взгляд. Не думал, что Илант — таки выполнил поручение. Развел осторожно руками. По воздуху плыл запах табака. Ордо курил у окна, и руки его чуть заметно дрожали.

24

В воздухе витал легкий аромат кофе, щекотал обоняние, дразнил нюх. На солнечно — золотом, медового цвета столе, на благородном дереве, в живописном беспорядке на тарелочках нежились лакомства.

Втекал через открытое окно воздух, колыхал нежнейшее кружево занавесей. То замирал, то вздыхал, прижимаясь к уставшим от зноя людским телам. Нес далекие голоса, шорох взбудораженной листвы, крики чаек.

Чудилось в вольном его разгуле нечто, как обещание близкой быстрой грозы, скорого ливня, недолгого ненастья.

Да и просила душа — бури, вихря, молний и грома, упоения единением со стихией!

Вымыть бы всю грязь из души! Выплеснуть вон, забыть обо всем, что накопилось неприятного, давящего, душащего, чуждого. Стоять бы под упругими потоками, промокая насквозь. До озноба впитывая, до бодреньких мурашек по коже, аромат озона, смешавшийся с буйством хищно — ласковой, неистово — живой воды!

Хотелось…. Бежать, сломя голову, не разбирая дороги, как носился по юности, пугая молоденьких девушек необузданностью своей — дикой, шальной. И что б влага капала с волос на нос. И не солью пахла — свежестью мира, свежестью радости, бодрящей терпкостью счастья.

А вместо этого — сдерживать себя. Улыбаться кончиками губ, устало разглядывая синь за окном, в которой плыли мягкие, словно подушки, пухлобокие облака.