Сотник. Не по чину - Евгений Красницкий

У Роськи такой ширмы не было, так что парню пришлось отдуваться и за себя и за крестного, который его строго-настрого предупредил, что язык надо держать за зубами даже с Ходоком («Тем более с этим пройдохой!»). Отрок изобразил самую честную физиономию, на которую оказался способен, и на все расспросы изнывающего от любопытства кормщика отвечал: «Не знаю! Боярич велел!»

Долго так продолжаться не могло, потому что все необходимые команды жадный до ученых слов начинающий филолог заучил так, что они у него от зубов отскакивали, и непременно прокололся бы, выдав свои заметно расширившиеся познания в водоплавательных терминах. Спас Роську, как ни странно, сам Ходок.

Облазив, насколько возможно, ладью, ощупав и рассмотрев все нововведения, он слегка угомонился и ехидно комментировал не вполне благообразный внешний вид гребущих отроков, их не всегда слаженные действия на крутом повороте реки, а также командующего всем этим плавучим циркусом Роську. При этом он картинно стоял одной ногой на скамье (для чего бесцеремонно подвинул сидящего там измученного мальчишку), а другой опирался на борт ладьи. Караван тем временем вышел на очередной прямой участок реки, ветер оказался попутным, и стоявший на вахте Роська дал команду поднять парус, не забыв предупредить острослова:

– Дядька Ходок, ты бы слез оттуда, не ровен час, гиком зашибет.

– Меня? Зашибет? – Кормщик выпятил грудь, огляделся по сторонам и презрительно протянул: – Да еще ги-и-иком.

Дальнейших подробностей Мишка не видел, ибо сам в этот момент отбивался от наседающего на него чуть не с кулаками разошедшегося дядюшки; заметил только мелькнувший конец гика, сопровождавшийся отчаянным воплем Роськи, а в следующий миг услышал невнятный возглас Ходока, тут же прервавшийся громким всплеском. То ли взбудораженный чересчур эмоциональной встречей со своим бывшим воспитателем Роська все-таки перепутал команды или запоздал с ними, то ли отроки, впечатленные выслушанными комментариями, действовали чересчур неловко – не суть. Для Ходока, которого развернувшийся гик вынес за борт, разницы не было никакой. Хорошо еще, что вторая ладья Никифора шла чуть ли не следом за княжеской, и там успели вовремя среагировать и вытащить неудачливого купальщика под громогласные насмешки:

– Робя, видали, как наш Ходок летел? Ну орел!

– Не-е, не орел – селезень.

– Ага, такой же сизый!

– Да-а, не глянулся наш селезень той утице, вона как крылом приголубила!

Вмиг окоченевший в мокрой одежде да на холодном ветру, Ходок мог в ответ только икать: «Ги-ик! Ги-ик! Ги-ик!», вызывая все новые взрывы хохота.

Правда, после такого эпохального полета на странную ладью он только косился да что-то выспрашивал у отроков, но те больше отнекивались, пока Демьян, разозлившись, не отлаял его, запретив даже на стоянках приближаться к княжескому судну и тревожить важных пассажиров.

Так и провел Мишка оставшееся до конца путешествия время, ежедневно заставляя команду тренироваться в управлении парусом, развлекая княгиню с «недокняжной», иногда – князя, когда тот не уединялся для напряженных и не всегда гладко протекающих переговоров с Никифором. Не забывал он и понемногу приходившего в себя Егора, который ни разу не подал голоса, но прислушивался очень внимательно и наверняка мотал на ус все услышанное, особенно новые и для него объяснения сотника во время тренировок.

В который раз Ратников радовался хорошей памяти, которая выручала его в школьные годы – не обладай он ею, то очень быстро исчерпал бы запас номеров для «показательных выступлений». Не подвела она и теперь: к его услугам оказались выученные когда-то практически наизусть сказки Пушкина, уже переложенные для слушателя XII века и опробованные на отроках в трапезной Михайловской крепости. Он правда чуть было не подпортил свое реноме ревнителя православной веры декламацией «Балды», но вовремя спохватился, что для подобного произведения место и слушатели не совсем подходящие. Не хватало потом еще Дунькины выговоры выслушивать. После этого, памятуя, что лучше перебдеть, чем недобдеть, Мишка потратил полночи, мысленно перебирая подходящую к случаю классику: «Ромео и Джульетту», например, и вовсе счел за лучшее не поминать, от греха подальше.

В общем, к тому времени, когда они добрались до Слуцка, княгиня Агафья взирала на молодого боярича вполне милостиво и почти что с умилением. Во всяком случае, имидж свой сотник Младшей стражи Погорынского войска в ее глазах исправил кардинальным образом, и то время, которое он буквально с кровью отрывал для великосветских посиделок от совершенно неотложных дел (в отличие от княгини, Мишке в дороге скучать не приходилось), окупилось сторицей.

Единственное, что несколько омрачало ситуацию, это совершенно не предусмотренное им последствие: Дуньку-отличницу, неотлучно находившуюся рядом с княгиней во время всех его разговоров с ней, наповал сразило его обаяние, хоть и не ей предназначавшееся.

Если уж быть совершенно честным, то первый сокрушительный удар по девичьему сердцу Мишка нанес еще при первом знакомстве: в образе в меру прекрасного и, без сомнения, отважного рыцаря в сверкающем доспехе подхватил ее на руки во время штурма, тем более что о насквозь приземленной мысленной реплике про «уронить деву задом» она понятия не имела. Все же прочее упало на хорошо подготовленную почву, так что свой план по очаровыванию светских дам Михаил Ратников перевыполнил, хоть Дунька до полноценной дамы по малолетству заметно недотягивала.

С остальным же, особенно с родословной, как выяснилось, у нее все было в полном порядке: девица оказалась сиротой, но приходилась какой-то дальней родней князю и потому воспитывалась при княжьем дворе и состояла при княгине. Ее отец, погибший несколько лет назад, числился у Всеволода Давыдовича в ближниках и вроде бы с детства состоял в друзьях, вот и взяли девчонку после смерти родителей на воспитание.

По другой версии – или, скорее, по бытующим в Городно слухам, от которых никому еще не удавалось застраховаться, а тем паче людям публичным и привлекающим всеобщее внимание – Евдокия объявлялась незаконнорожденной дочкой самого князя, так как слишком уж явно он девчонке благоволил, а княгиня, напротив, не особо ее жаловала. Впрочем, точно этого никто, кроме самого Всеволода и покойной Дунькиной мамаши, знать не мог. Матушка, по понятным причинам, уже никому не скажет, а у Всеволода спрашивать дурных не находилось.

Все это Мишке очень обстоятельно, но с ухмылкой поведал Никифор, заметивший метания княжеской воспитанницы. Как у любой девчонки ее возраста, все чувства явственно читались у нее на лице, но всем вокруг было не до отроковицы с ее переживаниями, а вот купец усмотрел в этом вполне определенные благоприятные намеки на будущее и, видимо, уже прикидывал, какие он сам сможет из этого извлечь выгоды.

– Не теряйся, племяш! – усмехнулся дядька в заключение разговора. – Дед-то твой в свое время сообразил, а ты чем хуже? Дочка – не дочка, тут уж не скажу, да и плевать, все равно князь к ней как к родной расположен. И выдавать ее замуж Всеволод сам будет, приданое даст, как положено. За князя ей невместно, конечно, а за боярина… Почему бы и нет?

– Так сговорил меня дед с дочкой боярина Федора. Да и не дадут мне самому это решать… – поморщился Мишка, вспомнив о своей докуке, но задумался.

«Называется, любовь нечаянно нагрянет. Самое время, в ваши-то годы, сэр. Но в общем и целом дядюшка прав – Дунька очень даже перспективный вариант. Да и опекун прекрасной дамы, то есть невинной девицы, спасенной вами от злодеев, а потом очарованной, нонче у вас в плену. Ну прям как в романе, блин! Осталось пасть в ноги князю, попросить руки «прекрасной Евдокии» вкупе с благословением, а получив таковое, развернуть флотилию и всей компанией рвануть в Городно гулять свадьбу, ибо невместно содержать в плену будущего родича. Или лучше вначале широким жестом отпустить князя, а потом уже просить руки – чтобы совсем по-благородному вышло?

Вот бы князь умилился такому небывалому счастью и такой невиданной дурости! Он-то рыцарских романов не читал, по причине их полного пока что отсутствия, и не знает, поди, что ему по правилам жанра полагается умилиться и благословить молодых, закатить пир на весь мир, врагов простить и одарить… и еще что-то подобное в том же духе. Короче, полный бред и розовые сопли в сиропе. Так что князь Всеволод сам до этого в жизни не додумается и Дуньку за такого придурка точно не выдаст.

Но в принципе дядя Никеша прав: есть над чем подумать в связи с намечающимися перспективами на светлое будущее. Конечно, ситуация пока что не располагает – вам бы, сэр Майкл, сейчас прочие проблемы разгрести, да еще Катерина свет Федоровна где-то в отдалении маячит, причем не одна, а с папенькой Федей в качестве группы поддержки. Блин, ну угораздило же тогда деда с этим сватовством!»