Сотник. Не по чину - Евгений Красницкий

А занятно, однако: дядюшке отсутствие, так сказать, теоретической базы совсем не мешает на голой интуиции возить меня мордой за то, что мы у зарубежных партнеров имидж его бизнесу испохабили. Как будто снова в Думу попал, ей-богу, только декорации сменились. Как ни крути, я сейчас не только и не столько политик, вынужденный все это учитывать и разруливать (хотя придется – никуда не денешься), сколько тот самый вояка, которого за его же эффективные действия вместо заслуженной награды и поощрения готовы чуть ли не выдать со всеми потрохами побежденным – во имя политической целесообразности и общечеловеческих ценностей, так сказать. Выдали же ТОГДА по запросу чеченской стороны списки офицеров, принимавших участие в «антитеррористической операции». М-да-а, любопытные аналогии напрашиваются. И чего удивляться, что решение про неудачный исход операции, которое я озвучил княгине, и спустя тысячу лет вполне актуально для нормального командира, отвечающего за своих людей.

В чем, собственно, разница между Мономашичами, безусловно не простившими бы ОСВОБОДИТЕЛЯМ неудачный выстрел или стечение обстоятельств, пролившее, пусть и без умысла, кровь заложников ЗДЕСЬ, и толпой «правозащитников», гневно кидающихся на спецназовцев, с потерями освободивших заложников ТАМ? Причем ответственность террористов и их пособников за не туда прилетевшую пулю или болт даже не рассматривается. Да ни в чем! Только ТУТ – честнее. По крайней мере, захватчикам не спустят: никакими соображениями о «борьбе за независимость» или «протестами против тоталитаризма» они не оправдаются.

Однако это меня в сторону понесло… Что там дядюшка?»

А Никифор про торг как будто забыл и распалялся все сильнее. И как-то так у него интересно получалось, что именно Мишка виноват во всем сразу, если не сам лично, так вместе с дедом и всей сотней.

– Пусть на Ратное напали, ну так вы тех находников покарали – ваше право, а в княжьи споры-то зачем встревать? На кого наш князь укажет, с тем вам и ратиться, а ляхи это или еще кто – не вашего ума дело! Вон сам Мономах сколь раз половцев призывал!

«Выходит, наше дело – кровь проливать, а думать – ни-ни? Уж не ты ли, анкл Ник, за нас головой работать станешь, с немалой выгодой для себя, надо полагать? Ну-ну, попробуй, родимый, хоть раз объегорить племянничка, который в бизнесе разбирается на-амного хуже тебя… Тут уж не я сам – тут добрый дедушка Корней за обиженного внучка вступится. Впрочем, ты, дядюшка, не дурак, сам все понимаешь.

…Значит, ляхов бить мы, оказывается, право имели, а вот городненцев – никак. Потому что свои. А то, что «свои» в данном случае заодно с ляхами выступали, совсем не важно – принудили их, понимаешь».

Мишка от такого выверта, живо напомнившего ему истеричные панегирики защитникам всевозможных «борцов за свободу и права угнетенных» (они так же не дружили с логикой, когда с экранов и газетных страниц доказывали, что «несчастных» убийц женщин и детей вынудили к этому «жестокий гнет тоталитаризма» и «диктат Кремля»), аж опешил. Правда, ненадолго, ибо ему вдруг стали совершенно понятны все заходы и настойчивые посылы Никифора, и он едва не рассмеялся прямо ему в лицо. Про сделку, значит, купец забыл? Как же, забудет он!

Дядюшка-то наезжал на племянника с вполне определенной целью: внушив тому чувство вины, он намеревался выторговать скидку, а то и вообще получить «рецепт» в качестве компенсации!

«Ага, и это мы проходили. И тоже аналогия ОТТУДА напрашивается. Втемяшить целому народу чувство вины непонятно за что, укоренить это чувство в головах обывателей с помощью многократного повторения, когда из каждого утюга призывают к покаянию и раскаянию – а все ради чего? Да чтобы банально развести его на бабки! Ну-ну, дядюшка, я тебе не Горбачев в Берлине, за Победу извиняться! Хрен тебе, а не вывод войск и крушение Берлинской стены на халяву!»

– Так в убытки тебя похитители втравили, а не я. Или ты считаешь, что я твою мошну пуще долга своего перед князем Туровским должен беречь?! – вызверился в ответ Мишка, не на шутку разозлившись на родственника. – А тебе я сейчас предлагаю способ, коим ты такое положение себе же на пользу и обернешь. Князю в удовольствие и не противореча долгу и чести…

– Шустер ты, племяш, как я погляжу, – прищурился Никифор, мгновенно растеряв обличительный пафос и переходя на деловой тон. – Откуда я тебе столько возьму-то? Да и где это видано – не поглядев товара, за него платить? Ну гривен пятьдесят я бы, может, и дал – и то только чтобы тебя от скуки послушать.

– Грамоту пиши, а расплатишься в Турове. А про пятьдесят гривен… – осклабился Мишка, – ты никому не проговорись случаем, что такое мне предлагал. За жизнь князя меньше четырех сотен невместно!

– Вот с князя тогда и спрашивал бы…

– Так ты же сам только что говорил, что не по рылу мне крыльцо – с князем про выкуп даже и заикаться!

– Вот и не заикайся!

– Так я не про выкуп, а про то, что научу тебя, как князю полезным оказаться. Ты же сам мне говорил про ключик золотой, что любые двери отмыкает! А коли те двери по волшебному слову сами раскроются?

– Ишь ты, как повернул мудрено! То за жизнь князя, то за волшебное слово… Что же тогда, как раньше, за десятину не сговариваешься?

– Но-но! За пятину у нас тот прошлый-то договор… – напомнил Мишка. – А мне сейчас нужно убытки покрывать, так что тебе же дешевле обойдется.

– Ну да, дешевле! Кто тебя продешевить вынудит – остальных и вовсе без портов оставит. Сто – и то потому только, что ты мне племяш! – Никифор уже не злился и не обличал, а работал – торговался.

Ничего другого Мишка от него и не ожидал, а потому и цену сразу заломил с учетом того, что в процессе торга придется скинуть. Так и вышло – сошлись на трех сотнях и ударили по рукам. Никифор, ворча и сетуя, что слову родича и делового партнера надобно верить, все-таки составил грамоту – за неимением под рукой гербовой, то есть пергамента, как и в прошлый раз, на бересте. То, что дядюшка неспроста согласился с грабительскими расценками на спасение князей, молодой сотник, воодушевленный успехом торга, сообразил, к сожалению, гораздо позднее.

Идея же состояла в следующем: хотя не то что Мишке, но и даже Корнею невместно получать выкуп с князя – да еще со своего, пусть и пребывающего ныне в статусе пленника, но тем не менее спасение его жизни и освобождение детей и княгини чего-то да стоило. И тут боярич с князем оба оказывались в парадоксальной ситуации: и Всеволоду невместно не отблагодарить и остаться в долгу перед сопляком, и Мишке никак нельзя с него получать, а тем паче потребовать – хотя не принять награду, будь она предложена, и таким образом оставлять князя должником тоже чревато. Просто опасно – хотя бы потому, что такие долги обычно дольше помнят одалживающиеся, чем одалживающие. И уж во всяком случае – не прощают.

Но на что-то же да существует тонкое искусство дипломатии? Ежели нельзя сказать прямо в лоб: гони, дескать, княже, гривны, то вполне возможно мягко и ненавязчиво заговорить о таможенных скидках и особых условиях для бизнеса. А бизнесом как раз дядюшка Никеша и заведует. И почему бы не попросить за это для родного дядьки (не для себя же!) семь лет беспошлинной торговли в Городненском княжестве? А чтобы князь и внакладе не остался, и свое удовольствие поимел, пообещать за это время, пользуясь подобными преференциями, приманить смердов с сопредельных территорий, чтобы они привыкли ездить за товаром не в Пинск, а в Городно. А там уж пусть сам Всеволод не плошает и постарается столь соблазнительные земли подгрести под себя.

Все эти соображения Мишка доходчиво и убедительно изложил Никифору, совершенно обалдевшему от открывшихся ему перспектив и нового выверта хитроумного племянника. Правда, учитывая результативность их предыдущих деловых разговоров, дядюшка стал понемногу привыкать к подобным откровениям.

Но перед тем как затевать с князем Городненским переговоры на столь щекотливую тему, предстояло как-то нейтрализовать его супругу и соправительницу. Если с супругой особых проблем не возникло бы – «мужеские дела решаются, и не лезь, баба!», то с соправительницей такой номер не проходил.

«Угораздило же Всеволода жениться на здешнем варианте бизнес-леди, да еще и сестре гендиректора ЗАО «Мономашичи». Ведь любые кулуарные беседы воспримет как покушение на ее деловые интересы!»

Не то чтобы результаты переговоров предполагалось утаить от княгини, но вот сам процесс ее присутствия не предусматривал, а на ладье уединиться на сколько-нибудь долгое время представлялось затруднительным – не отсылать же, в конце концов, соправительницу и сестру великого князя Киевского прочь, как простую бабу?