Пеший город - Феликс Кривин

А газета? Сколько опасностей таит в себе газета, которую вы так неосторожно выписываете! Случайно забившись в раковину при случайно открытом кране, она вам устроит в квартире потоп. Дотянувшись до случайно зажженной спички, она подожжет вашу квартиру. А если вы случайно ее прочитаете, она устроит у вас в голове такое, что в лучшем случае можно будет повеситься.

А из дома хоть не выходи. Опасности подстерегают даже там, где еще не ступала нога человека. Сто лет нога ступать не будет, двести лет ступать не будет, и все это время опасности будут терпеливо ждать, чтобы накинуться на вас при первом же вашем появлении.

Допустим, вы живете в маленьком городе, где о вас не знают даже на расстоянии нескольких километров. Но в далеком городе Нью-Йорке на сто двадцатом этаже великолепного небоскреба вас уже подстерегает опасность вывалиться из окна. Но туда нужно еще попасть, в Америку вас не пускают, да и билет на самолет стоит дорого (кстати, в самолете вас подстерегает сразу несколько опасностей: столкнуться с другим самолетом, быть угнанным совсем в другую страну и просто разбиться о землю при неудачной посадке). И надо еще в этом Нью-Йорке найти нужный небоскреб, подняться на сто двадцатый этаж, отыскать то единственное окошко… Но вы упорно оформляете документы, собираете деньги на билет, пишете во все инстанции, умоляя о разрешении на выезд. И наконец, по прошествии долгих месяцев, а возможно, и лет, вы наконец осуществляете свою мечту, прилетаете, поднимаетесь, высовываетесь и летите вниз, теперь уже не на самолете. И приземляетесь на голову своему соотечественнику, которого тоже мурыжили, не выпускали из страны, понимая, что это добром не кончится.

Все. Теперь можно быть спокойным: опасности больше вас не подстерегают — ни в этом окошке, ни во всех остальных. Они подстерегают кого-то другого.

Между прочим: вы никогда не бывали в Африке? Учтите, там тоже вас ждут. Нужно только найти того крокодила и попасть к нему в обеденное время. После этого обеда у вас навсегда исчезнет опасность быть съеденным.

По местам, где вас подстерегают опасности, можно путешествовать всю жизнь, но для этого желательно не выходить из дома. Запаситесь атласами, альбомами, справочниками, энциклопедиями и путешествуйте на здоровье. Только когда будете класть справочник в холодильник помните, что холодильник лучше закрывать с внешней, а нё с внутренней стороны, иначе опасность заживо замерзнуть будет для вас навеки ликвидирована.

Мы ведь живем до тех пор, пока нас подстерегают опасности. И плохо наше дело, когда они перестают нас подстерегать.

В прошлом светает

Мы исповедовали теорию марксизма, теорию коммунизма, социализма, а теперь остается исповедовать только теорию относительности.

Согласно этой теории, все хорошее существует лишь по сравнению с плохим, все большое — лишь по сравнению с маленьким. Из двух зол выбирают меньшее и меньшее считают добром. Чем больше ассортимент зла, тем больше возможностей для добра, потому что есть с чем сравнивать.

Закон убавочной стоимости, по которому цены систематически должны снижаться, у нас не работает, вместо него работает закон прибавочной стоимости, по которому цены неуклонно растут. Но теория относительности помогает примириться и с этим законом. Если цены на хлеб сравнивать с ценами на телевизор, цены на хлеб покажутся совсем маленькими.

Эта теория, приписываемая Эйнштейну, зрела еще во времена Ньютона, но была открыта не им, а его современником. И в результате возник Гулливер, великан среди лилипутов и лилипут среди великанов. Сегодня это понятно каждому человеку — с разъяснением, что нормальный человек в ненормальной стране равнозначен ненормальному в стране нормальной. И если ненормального объявить нормальным, он может сделать ненормальной всю страну, будучи поднят на высоту, на которой он, лилипут, почувствует себя Гулливером. И тогда все в его стране станут лилипутами. А для тех, кто попытается подняться над общим уровнем, будет действовать специальный аппарат принижения, чтобы в стране ненормального Гулливера каждый нормальный был лилипут.

С помощью теории относительности каждый может построить счастливую жизнь. Берется несчастье, даже не в смысле горя или беды, а в смысле простой недостаточности, серости, неинтересности жизни, и на этом фоне возводится собственная счастливая жизнь.

Очень помогает бездарная, серая, неинтересная литература. Литература, которую не хочется читать, но нужно заставлять себя читать, чтобы потом, отбросив ее, почувствовать полноту своего бесхитростного житейского счастья.

А чтоб собственная жизнь не казалась такой страшной (она иногда бывает страшной), рекомендуется читать страшную литературу. Про средневековые пытки, казни. Особенно хороша Варфоломеевская ночь. В известном романе «Ой ты, ноченька!» парень говорит девушке: «Эта ночь будет наша! Только наша!»

Но эта ночь не стала ночью влюбленных. Потому что ее поглотила другая, более темная. Варфоломеевская ночь. Именно в эту ночь они собирались любить друг друга.

Ой ты, ноченька, Варфоломеевская ноченька! Трудно было представить, что такая ночь может дождаться рассвета. Но она дождалась. В двадцатом веке в ней стало светать. Появились звезды, луна. Запели соловьи — соловьи Варфоломеевской ночи…

В прошлом светает… Как может в прошлом светать? Как может в нем вообще что-то происходить, если его больше нет, если оно — прошлое?

Представьте себе, прошлое не мертво, в нем постоянно что-то происходит. Можно даже сказать, что прошлое живет, хотя и не так, как мы с вами, по-своему.

Жизнь прошлого целиком зависит от жизни в настоящем. Когда в настоящем светает, в прошлом сгущаются сумерки, а когда ночь опускается над настоящим, в прошлом наступает рассвет. Теория относительности Свифта — Эйнштейна.

Век вандалов казался мрачным в десятом веке, но в двадцатом в нем стало светать. Оказывается, вандалы были не такие уж плохие люди, они не сжигали гуннов миллионами в газовых камерах, да и где было взять столько гуннов в те немноголюдные времена!

Сократу разрешили самому выбрать смерть. Тогда это казалось ужасным, а в наш век могло бы служить примером гуманности.

Данте жил в изгнании, это была тяжелая кара. Но во времена Достоевского в жизни Данте стало светать. А в двадцатом веке стало светать в жизни Достоевского. Для теории Свифта — Эйнштейна нет запретных или неблагоприятных времен.

Неужели и в двадцатом веке когда-нибудь наступит рассвет? В это трудно поверить. На фоне этого века даже у троглодитов, наверное, рассвело. Даже у питекантропов рассвело.

Но двадцатый век верит в свое светлое будущее. Когда-нибудь, он верит, и в нем рассветет.

Неужели рассветет? Рассветет или не рассветет?

Двадцатый век подходит к концу. Жизнь его в прошлом только начинается.

Свидетели по особо важным делам

Никто не знает, откуда берутся свидетели. Ночь. На безлюдной улице встречаются двое, и между Ними происходит нечто, предусмотренное статьей уголовного кодекса. Вокруг ни души. И вдруг — свидетель. Оказывается, ему не спалось, он встал, чтобы принять снотворное, и в этот самый момент услышал звук, похожий на удар ножом в грудь человека. Да, вот этим самым ножом.

Они тет-а-тет, а он тут как тут. Непрофессиональные показания. Надо бы свидетелей где-то готовить, обучать. Выдавать им соответствующие дипломы, удостоверения, открывающие доступ не только в государственные учреждения, но и в частные квартиры. Вы приходите и говорите: — Я свидетель, вот мое удостоверение. Посижу тут у вас на всякий случай, вдруг придется давать показания.

Конечно, жильцы квартиры будут недовольны. Все-таки посторонний человек, хотя и с удостоверением. Но вы им объясните, что вы в самом деле профессионал и в совершенстве овладели этой профессией. Кстати, овладеть профессией — совсем не то, что, к примеру, овладеть женщиной. Женщиной раз-два и овладел, а профессией нужно овладевать долго.

Разговор о женщине, конечно, вызовет вопрос, а как же им быть с личной жизнью? Неужели и личную жизнь придется совершать при свидетелях?

На это вы ответите, что женщина в семье — большая удача для следствия, в инструкции так и записано: ищите женщину

Конечно, всех свидетелей не обучишь, не снабдишь удостоверениями. Их в стране слишком много, практически все население. Все, что в стране происходит, происходит как правило при свидетелях, хотя показаний от них не всегда можно добиться. Тем более по особо важным делам. Свидетели по особо важным делам дают показания на расстоянии, удалившись от события во времени или пространстве. Так свидетельствовал против римского императора Домициана великий сатирик Ювенал, так свидетельствовал Курбский против Грозного, так свидетельствовали против Сталина вся наша история и литература.