Погоня за ветром - Олег Игоревич Яковлев

Читая грамоту, Маркольт холодел от ужаса. Он понял, что попал в ловушку, что оказался у магистра на крючке. Начались бессонные ночи, бесплодные попытки убедить князя Даниила идти в поход, страхи. Уже готовился Маркольт бежать из Холма, когда вдруг узнал он: магистр ордена погиб в бою с литовцами. Вроде на душе полегчало, но покоя не было. Опять пришёл к нему серый монах с грамотой, от нового магистра, опять всё повторялось. А тут ещё Констанция подслушала его разговор с монахом тёмной ночью. Коварная угринка выкрала у своего любовника грамоту и подбросила её Льву. Так, вторично Маркольт попал в ловушку. С той поры тайные свидания его с Констанцией прекратились, зато зачастил в терем на круче над шляхом суровый мрачный князь Лев. По его указке слал Маркольт письма магистру, под его диктовку сочинял послания знатным ливонским рыцарям. Одних Лев попросту обманывал, других делал своими союзниками, третьих зазывал к себе на службу. Проворил Маркольт и иные тёмные делишки, за что получал скупую похвалу. Так и повелось: Лев приказывал, Маркольт послушно исполнял, в душе проклиная княгиню Констанцию за её коварство и хитрость.

И вот теперь это дело... Опасная задумка у князя Льва. Нет, не особо верит он в Морица. Как бы не промахнуться, а то так и голову потерять недолго. Но другого не дано. Маркольт уныло вздыхал, тянул из кружки ол, качал седой головой.

32.

Быстро, незаметно летело время. Весна ворвалась в покои холмского замка свежим, тёплым ветром. Солнце било в слюдяные окна узенькой светлицы, освещая лицо. Альдона жмурилась, прикрывала ладонью глаза. Рядом с нею — маленькая дочурка, спит, тихонько посапывая, в зыбке. Княгиня улыбается, смотрит на крохотный розовый ротик девочки. Вдруг недоброй молнией ударяет в голову ей мысль: почему у дочери такие глаза — чёрные, большие? У Шварна — не такие, у неё в роду тоже все были светлоглазые. Покойный князь Даниил имел глаза цвета ила, такие желтоватые. Лев, правда, черноок, но он пошёл в мать — наполовину половчанку. Выходит, она родила от того... Альдона даже в мыслях по-прежнему запрещала себе называть Варлаама по имени.

Он тогда бежал, спасся, ушёл от её мести. Помогли ему татары, его побратим — Маучи. Вот он каков, переметчик, вот какие у него друзья! Альдона с презрением наморщила носик.

А может, он и вправду не ведал, что Войшелга хотят убить? В самом деле, похоже на то. Но... всё одно он — отметчик! Мерзкий человечишко, слуга у преступника!

Альдона заставила себя прекратить думать о Варлааме. Не до него нынче.

В покой залетела Юрата.

— Что лежишь тут, полоротая?! Дура ты! И муж твой тож придурок! Не можете наследника родить! — заворчала она, искоса

поглядывая на девочку. — Что мне топерича, самой под Шварна ложиться?! Ни на что не способна ты!

Альдона молчала, кусая уста. До чего отвратительна эта женщина, и как она помыкает её несчастным мужем!

«А ведь и она виновна в гибели Войшелга! — внезапно подумала молодая княгиня. — Вот если княжил бы сейчас Шварн в Перемышле, а Лев — в Холме, то жили бы мы в мире и согласии, верно. А так... Это она, Юрата, убедила Войшелга заступиться, поддержать Шварна, она втянула его в тёмное дело, в свару со Львом. И ненужный поход в Польшу потом. И злоба Льва. Не она ли причиною всех наших бед?»

Альдона почувствовала, что ненавидит свекровь.

Кликнув кормилицу, она велела ей покачать зыбку и последить за маленькой, а сама, бледная, ослабевшая после родов, поспешила в горницу, с недовольством слыша за спиной злобную ругань Юраты:

— Иди, иди отсюдова! Глаза б мои тя не видали!

В горнице было светло и шумно. Альдону тотчас окружили молодые боярыни в цветастых нарядных платьях, отовсюду неслись слова поздравлений. Немного смущённая общим вниманием, непривычная к такому шуму, Альдона растерянно остановилась посреди палаты. К ней один за другим подходили придворные щёголи в коротких и длинных кафтанах, они церемонно кланялись и целовали ей руку. Мориц фон Штаден, в жёлтом полукафтане с серебряными пуговицами, в узких портах ярко-голубого цвета, расширенных у колеи, в венгерских сапогах со шпорами, бросил вполголоса:

— Переговорить надо, светлая государыня!

Альдона удивлённо посмотрела на его длинные, разметавшиеся по плечам пшеничные волосы и на его уста, дёргающиеся в подобострастной, деланной улыбке. Было заметно, что молодой немчин сильно волнуется.

После она отыскала его на гульбище, где никого не было и можно было перетолковать, не вызывая ничьего назойливого любопытства.

— Молви, что хотел, — попросила Альдона, скрестив на животе руки. Она нервно перебирала перстами чётки.

— Государыня, мне больно слышать слова вашей свекрови. Почему вы позволяете так унижать себя? — неожиданно спросил Мориц. — Неужели вас некому защитить?

«Ты, что ль, защитишь?» — с усмешкой подумала Альдона, глядя на опасливо озирающегося по сторонам немца.

Она ничего не ответила, передёрнув плечами.

Мориц словно только того и ждал.

— Ваша свекровь и её любовник, боярин Григорий, имеют при дворе большую власть и не считаются ни с кем. Многие сыновья ваших бояр недовольны. Они не хотят больше мириться с таким положением. Я говорю от их имени.

— Это что ж, заговор? — удивлённо повела бровью Альдона. — Что ты тут болтаешь, боярин? Какой любовник?

— Я знаю точно, государыня, и могу вам доказать, что Григорий и княгиня Юрата близки друг другу настолько, что...

— Хватит! — перебила немчина молодая княгиня. — До сего мне нет дела...

— Они вдвоём, по сути, отстранили князя Шварна от власти, они помыкают им. Не довольно ли? — Мориц явно начинал распаляться.

И снова Альдона оборвала его:

— Что же ты хочешь? Что могу сделать я, слабая чужестранка, женщина?

— Поговорите с князем Шварном. Прошу, умоляю вас, государыня!

Заметив приближающихся к ним боярынь, Мориц поклонился ей в пояс и быстро отошёл.

Встревоженная разговором, Альдона сослалась на головную боль, покинула придворных и воротилась в бабинец. Юраты в её палатах уже не было, крохотная княжна проснулась, плакала, кормилица обнажила и поднесла к маленькому ротику грудь.

С умилением посмотрев на малышку, Альдона вздохнула. Ей хотелось покоя, счастья, но она знала и понимала: покоя ей покуда ждать не приходится. Сев на скамью у окна, она занялась вышиванием, стараясь отвлечься от неприятных будоражащих ум мыслей.

«Всё будет хорошо».