Вор весны (ЛП) - Макдональд Кетрин

И это сработало.

И я… я не нахожу слов, чтобы объяснить, как я благодарна.

Или как я на самом деле не хочу, чтобы эта ночь кончалась.

Не знаю, как сказать спокойной ночи.

Я останавливаюсь у своей двери, любуясь венком, пробегая пальцами по лентам, сушеным апельсинам и пучкам корицы.

— Аид… — начинаю я.

Он наклоняется ближе.

— Да?

— Сегодня было… сегодня было действительно… — я останавливаюсь, собираясь с мыслями. — Это было идеально. Спасибо.

Аид моргает, словно мои слова удивили его. Словно он вообще не ожидал, что я что-нибудь скажу.

— Не за что.

Я наклоняюсь и целую его в щеку, задерживаясь дольше, чем следовало бы.

— Ты промахнулась, — говорит он, когда я отстраняюсь.

— Что?

— Мои губы. Они прямо здесь…

Я отталкиваю его от себя.

— В твоих снах!

В моих тоже.

— Часто, — говорит он. Он все еще улыбается, но в нем слышится тень вздоха. Он не умеет лгать.

Он мечтал поцеловать меня. На самом деле мечтал. И не один раз!

— Ну… — тяну я, — спокойной ночи.

Спотыкаясь, я вхожу в комнату и закрываю дверь до того, как успею слишко много себе надумать, и броспюсь на кровать. Я смотрю в потолок, прижимая к груди подушку, и мечтаю об омеле, и о том, как за один день ему удалось снова сделать мир волшебным, таким волшебным, что я хочу быть его частью.

Я не скучаю по дому, по крайней мере, сейчас. Вместо этого я испытываю тихий ужас от осознания того, как сильно я буду скучать по нему и по всему этому, когда вернусь в мир смертных.

Кажется, мне нигде не место, но тихий толчок в моем сердце говорит, что я могла бы остаться с ним.

И из всех темных и ужасных вещей, что я видела в Волшебном Царстве, это самое ужасное.

20. Перед Падения

Я все еще не оправилась от тяжести того, что он сделал для меня несколько дней назад, все еще не могу смотреть на него, не испытывая благодарности… смешанной с другими, более сложными чувствами. В конце концов я решаю, что мне нужно сделать что-то, чтобы сравнять счет, и большую часть дня, когда его нет дома, провожу за вязанием ему ужасного шарфа. Я пытаюсь вязать крючком маленьких собачек, перья и молнии, но успех сомнительный.

Мне почти стыдно отдавать его ему.

Однажды вечером он возвращается, когда я уже ужинаю, и я толкаю шарф через барную стойку, пока он роется в холодильнике. Он наливает себе бокал вина и делает большой глоток, прежде чем повернуться и посмотреть на подарок. Он красиво завернут в свободную ткань и одну из сотен лент, которые я нашла в своем шкафу.

Он хмурится.

— Что это?

— Запоздалый рождественский подарок, — говорю я, избегая встречаться с ним взглядом. — Раз уж ты так старался для меня.

Он берет его дрожащими пальцами.

— Для меня?

— Да, это просто…

Он разворачивает его без лишней паузы, его глаза расширяются, когда он поднимает его.

— Он дурацкий, — говорю я. — Не лучшая работа. Он неумелый и глупый, и я не ожидаю, что ты…

Аид практически катапультируется через стойку, прыгая в мои объятия.

— Он великолепен, — шепчет он мне в волосы. — Я буду носить его вечно.

— Даже не по сезону?

— Дорогая, я создаю сезон! — он ухмыляется, отстраняясь, чтобы обернуть его вокруг шеи. — Что думаешь?

— Я думаю, ты слишком привлекательный, чтобы носить такой уродливый шарф.

Его ухмылка становится шире.

— У меня тоже есть для тебя кое-что.

Он взмахивает рукой, и из ниоткуда появляется белая шелковая шкатулка.

— Я собирался подарить тебе это на Рождество, но не хотел переборщить.

Яхва аю коробку и открываю ее, подавляя вздох. На ложе из мха лежит ожерелье и золота, состоящее из лепестков, какая-то прекрасная химера природы и металла. Оно напоминает мне апрельские ливни, майские утра, сады после дождя. Оно точно вобрало в себя весеннюю росу.

— Это волшебство, но не похоже на очарование, — объясняет он. — Оно не исчезнет.

— Оно прекрасно, — я перекидываю волосы через плечо и надеваю цепочку на шею. Аид помогает с застежкой, его пальцы скользят по моей плоти. Его прикосновения шепчут на коже, как ветерок в разгар лета. — Спасибо.

— Шарф лучше.

— Это… ложь, так ведь?

Он качает головой.

— Шарф лучше, потому что ты его связала. А я лишь нашел.

— Мне оно нравится.

— Я рад.

Я допиваю остатки стоящего передо мной ежевичного вина. Мне нужно это, чтобы рассеять напряженность его взгляда.

— Чары не так хорошо работают, когда ты спишь, верно? — спрашиваю я, просто чтобы что-то — что угодно — сказать.

— Зависит от очарования, но да. Те чары, что на вещах или зданиях, держатся лучше, те, что на людях, тускнеют. Зависит и от силы заклинателя.

Часть меня постоянно задается вопросом, зачарована ли часть его внешности, что-то большее, чем тушь или черные ногти, которые иногда вихрились, словно звездный свет, но наблюдать, как он спит, было так же сокрушительно. Это, правда, несправедливо.

— Ты покраснела, — говорит он.

— Здесь так тепло.

Он делает долгий, медленный вдох, и воздух вокруг меня холодеет.

Я меняю тему.

— На вечеринке я заметила, что у всех членов Высшего Двора было оружие…

Он напрягся, но лишь слегка.

— Бессмертное оружие, — говорит он, — или Божественные Клинки. Изготовленные из божественного металла.

— Не все было клинками.