Убью кого хочу - Алексей Тарновицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Саня, давай лучше я…
– Что ты?
– Ну… – он отвел глаза. – Давай лучше звонить буду я. У нас ведь знаешь, какой телефон. Параллельный. Причем тот, который у меня в комнате…
– …сломался, – закончила за него я. – Лихо. Что мне нравится в твоей маме, так это жесткая предсказуемость ее действий. И больше, пожалуй, ничего. Ты уж не обижайся.
– Ничего, ничего, – заторопился Лоська. – Главное, что пока все идет по плану.
– Пока… – кивнула я.
– Ну да, пока. Пока нужно усыпить ее бдительность. Пусть думает, что я… что мы… – он замялся. – Но это всё неважно. Важно, что девятого ноября мы подаем заявление и ставим ее перед фактом. А потом уже будет намного легче. Конечно, придется пережить первую волну. Но волна пройдет, а факт останется. Моя мама все-таки человек практичный. Она смирится, вот увидишь.
– Понятно, – снова кивнула я. – Пока не звонить.
Он схватил меня за обе руки:
– Ну да, лучше не надо. Ради усыпления. Я сам тебе буду названивать, хорошо? С улицы, из автомата.
– Больно, – сказала я.
– Что?
– Больно! Отпусти руки, а то синяки останутся. Что ты вцепился в меня, как козел в брюкву?
– Извини… – виновато проговорил он, ослабляя хватку.
– Ничего. Ну, давай, звони.
На прощание я потрепала его по лицу. Хотя, нет – это у Бимули лицо, а у травоядных парнокопытных – морда.
Я шла по Садовой, и мне хотелось реветь. Именно так – не плакать, а реветь, выть, рычать от рыданий. Бывают же такие поганые дни… Я шла и думала, как это все-таки хорошо, что дома меня ждет Бима, опытная сучка и дорогая подруга. Вот уж кто не предаст ни за какую сосиску. Ну, разве что, за две.
12
«Почтовый ящик» № 758 находился в Мариинском проезде, недалеко от Таврического сада. Полуподвальное помещение, несколько стоптанных ступенек вниз, причем, не из подъезда, а прямо с улицы… – всё это поразительно напоминало ту рюмочную, куда мы с Лоськой зашли сразу после получения мною направления на преддипломную практику. Как видно, неспроста меня потянуло тогда именно под землю.
В молодые годы этого красивого особняка здесь, наверно, помещалась дворницкая и склады, предназначенные для хранения дров и инвентаря. Затем прежние хозяева переехали если не в Париж, то на небеса, а дворник с семьей – наверх, в господские покои. Как говорит моя мама, «кто был никем, тот стал всем, но о-о-очень ненадолго»: вскоре пришла пора уплотнений, и опустевший было полуподвал вновь принял жильцов в свои заплесневелые стены. Раньше тут явно была коммунальная квартира коридорного типа; ее серолицые обитатели непременно кашляли и чихали если не ежедневно, то большую часть времени, ибо трудно представить иное положение дел там, где болотная сырость и гнилые грунтовые воды без труда одолевают любое отопление.
Судя по тому, что в итоге коммуналку признали непригодной для жилья даже в ситуации острого квартирного дефицита, она действительно представляла собой натуральный гроб. Ну, а поскольку гроб – тоже в некотором роде ящик, то после выселения серолицых туберкулезо-бронхитников оставалось лишь присвоить этому ящику номер и превратить его, таким образом, в «почтовый». «Почтовый ящик» № 758, отдельная лаборатория при некоем номерном НИИ, известном в миру под именем «почтовый ящик» № 2045.
Эту душераздирающую историю рассказал мне сам заведующий лабораторией Грачев на предварительном инструктаже.
– Я неспроста сразу извещаю вас об этом, – сказал он с унылым выражением на лице. – Взгляните на меня, Саша. Я кажусь вам нездоровым человеком? Взгляните, взгляните…
Я с готовностью исполнила его просьбу. Передо мной сидел мужчина среднего роста, средних лет, средней полноты с зачесанными на боковой пробор жидкими прямыми волосами. Худощавое лицо пергаментного цвета – как видно, проблемы с печенью. Карие глаза с красными прожилками на белке, глубокие складки у рта, на лбу и вокруг глаз. Нос слегка заостренный, с красным кончиком… – ага, это может указывать на причину, по которой печень недовольна своим хозяином.
– Ну? – с некоторой тревогой поторопил меня Грачев.
– Что вы! – с чувством соврала я. – Вы кажетесь мне абсолютно здоровым.
– Ну, вот видите! – Грачев удовлетворенно откинулся на спинку кресла. – Здоровье. Загар. Аппетит. Высокая работоспособность. Хорошее настроение. Все это не очень-то вяжется с таким местом работы, не так ли? Отвечайте, Саша, не бойтесь. Смелее, смелее!
Я неуверенно пожала плечами.
– Не знаю…
– Позвольте объяснить вам причину этого вопиющего несоответствия, дорогая Сашенька… вы ведь позволите вас так называть?
– Пожалуйста, называйте…
Грачев широко улыбнулся, показав мелкие прокуренные зубы.
– Причина, Сашенька такова: мы стараемся бывать здесь как можно реже.
Я усилием воли подтянула на место отвисшую челюсть.
– Это как? У лаборатории есть еще помещение?
– В том-то и дело, что нет… – вздохнул он. – Но рядом имеется Таврический сад, кафе-мороженое, неплохой пивной бар… – правда, бар тоже в полуподвале, но, все-таки, не таком нездоровом. Работа здесь творческая, мыслительная. А где же и мыслить, как не на садовой скамье или за столиком кафе, не так ли? Смелее, смелее!
Я снова пожала плечами. Мыслить? Гм… Честно говоря, я сильно сомневалась, что к моей скромной персоне можно применить столь серьезный глагол. Мыслят основоположники… или, в крайнем случае, завлабы. Но вряд ли следует требовать того же от простой практикантки. Будет ужасно неудобно, если выяснится, что они ждут от меня каких-то научных открытий.
– Видите ли, э-э… – я замялась, потому что при знакомстве он назвал только свою фамилию, без имени-отчества.
– Грачев, – подсказал завлаб. – Зовите меня просто Грачев. Такая уж тут традиция, ничего не попишешь.
– Видите ли, товарищ Грачев…
– Грачев, – снова перебил он, – просто Грачев. Ну, смелее, смелее!
– Грачев… – осторожно повторила я. – Видите ли, Грачев, я едва окончила пятый курс и не уверена, что смогу… ээ-э… в полной мере соответствовать ожиданиям насчет… ээ-э… мыслительной работы.
Грачев замахал руками:
– Ерунда, Сашенька! Полнейшая ерунда! Вам непременно помогут! У нас здесь замечательный коллектив! Скоро вы и сами в этом убедитесь… – он вытянул шею в направлении распахнутой двери кабинета и принялся кричать: – Вера Пална!.. Вера Пална!.. Вера Пална!..
Невидимая Вера Пална откликнулась далеко не сразу, зато ее ответ был куда лаконичней начальничьего запроса:
– А?!
– Вера Пална! Покажи Сашеньке ее стол! – проорал завлаб.
– А где он? – донеслось из туманных глубин полуподвала.
– Вот ты и найди!
В лаборатории воцарилось молчание, затем из коридора послышался возмущенный перестук каблуков, и в кабинет влетела густо накрашенная деваха лет двадцати в мини-юбке и высоченных сапогах из разряда тех, какие моя подруга Катька именует «охотничьими», то есть предназначенными не для хождения, а сугубо для охоты на мужиков.
– Послушай, Грачев!
Она набрала в грудь воздуху и уже готова была разразиться гневной тирадой, но завлаб хладнокровно перехватил свою сотрудницу на полуслове, как опытный ловец бродячих животных перехватывает сачком дикую кошку:
– Душенька, Вера Пална, помоги человеку. Вот, знакомься: это Саша Романова, наша новая практикантка. Ее к нам прислали на три месяца. Сашенька, а это Вера Пална, секретарша лаборатории… – Грачев льстиво улыбнулся. – Она у нас тут за главную. Правда, Вера Пална?
Деваха взглянула на меня и смягчилась.
– В самом деле, молоденькая, – сказала она. – Ну ладно, так уж и быть. Пойдем, молоденькая.
Помимо уже знакомого мне кабинета Грачева, лаборатория включала в себя кухню, ванную, туалет, каморку разбитной кошки в охотничьих сапогах и два больших помещения со столами сотрудников. Сами сотрудники отсутствовали как класс, и я сразу вспомнила слова завлаба о здоровых принципах мыслительного процесса. Некоторые столы хранили на себе следы рабочего беспорядка, остальные были девственно чисты.
– Выбирай! – сказала Вера Пална, останавливаясь в дверях. – Хочешь – здесь, хочешь – в соседнем зале.
– В смысле? – не поняла я.
– В смысле – куда сядешь, то и твое, – пояснила секретарша. – Короче, добро пожаловать.
– Погоди, Вера…
– Вера Пална, – поправила она. – Зови меня, как все зовут, чтоб без путаницы. Порядок есть порядок. Я Вера Пална, а ты теперь – Сашенька.
– Понятно, – сказала я. – А где все?
Деваха фыркнула:
– Где-где… кто где. Мне-то почем знать? Я на телефоне.
Словно услышав ее, в секретарской каморке зазвонил телефон, и Вера Пална ретировалась, оставив меня наедине с пустыми комнатами. На часах было двадцать минут одиннадцатого. Я выбрала себе стол – такой, чтобы лицом к окну, села и стала ждать, глядя на ноги редких прохожих. В плане интенсивности движения Мариинский проезд явно уступал району Сенной площади. Спустя полчаса, одурев от безделья, я решилась побеспокоить по этому поводу начальство, но дверь грачевского кабинета оказалась заперта – как видно, завлаб уже ушел мыслить. Во всей лаборатории оставались теперь лишь мы вдвоем с Верой Палной – к ней-то я и отправилась за разъяснениями.