Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник) - Михаил Тырин

Губу она, разумеется, закусила, чтобы не расплакаться. Глаза у нее были совершенно сухие. Выцветшие и словно подернутые паутинкой, но все равно очень и очень красивые. Глаза любимой женщины. Самые красивые из всех, что доводилось видеть Диме.

– Так оно и есть, – сказал он, накрывая ладонь жены своей. – От нас самих в этой жизни зависит не так уж и много. Но если каждый будет заниматься своим делом, и делать это хорошо, то рано или поздно все изменится к лучшему. Мое дело – работать на комбинате, твое – растить нашего сына.

– Растить?

– Делать все, что положено, даже если на самом деле он и не растет, потому что…

Дима запнулся.

– Договаривай, чего уж, – невесело усмехнулась Юлька. – Потому что он неживой?

Дима удержался от того, чтобы досадливо поморщиться. Наоборот – улыбнулся в ответ, только открыто, искренне.

– Ну конечно же нет, милая. Я этого даже и в виду не имел. Мы – ты, я, Коленька – живые, независимо от того, бьется у нас в груди сердце или молчит, ожидая своего часа. Этот час непременно наступит – нам нужно только набраться терпения. Наука тоже не стоит на месте, и у нас нет повода сомневаться в добросовестности тех, кто двигает ее вперед. Они что-нибудь придумают. Все изменится, рано или поздно, так или иначе. Надо только ждать – и жить.

– Ты и правда в это веришь, – негромко, скорее для себя, чем для мужа, сказала Юлька.

– Конечно, – удивился Дима. – А разве может быть иначе? Верю, надеюсь и жду. Ведь самое плохое и страшное с нами уже случилось, и теперь все, что бы ни произошло в нашей жизни, будет менять ее только к лучшему. Разве не так?

– Наверное, так, – сказала Юлька. – Какой ты все-таки у меня… светлый.

Ответить Дима не успел – Николай Дмитриевич, он же Коленька, затряс коляску своими маленькими ручонками, отчего уцелевшие до поры погремушки загрохотали на все лады.

– Есть хочет, – сказала Юлька, наклоняясь над коляской. Малыш раскрывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. В бледном лице не было ни кровинки. Словно кукла, подумал Дима. Кукла, которая умеет открывать и закрывать рот и двигает руками и ногами. В каждом детмаге таких целые ряды. Таких же ненастоящих, как и его Коленька.

За время прогулки по парку им не раз попадались, встречно и попутно, молодые пары и мамочки с колясками – такие же неестественно бледные, как и они сами, с такими же тихими младенцами. Почти все мужчины – с увечьями. Дима обменивался с отцами семейств понимающими взглядами и сдержанными – кто знает, поймет – улыбками. Все они честно отдали свой долг Родине. Весь, до капли. Теперь с них уже не спросят – а вот они, став полноценными гражданами Отечества и сделав таковыми своих жен, спрашивать могут с кого угодно и что угодно.

«А что, и спросим с кого надо, – подумал Дима. – Да хоть с самих Отцов-благодетелей, если понадобится!»

Встрепенувшись, он отогнал прочь недостойные мысли. Мы же люди, напомнил он себе. И должны вести себя как люди – даже если в этом и нет особой нужды.

Жена, в отличие от него, не забывала об этом ни на миг. Что тут взять – мать есть мать. Все на инстинктах… Юлька держала сына на руке, другой расстегивая пуговицы пальто. Пальто было надето на голое тело – дань приличиям, а не погоде.

«Черт, даже не знаю, сколько бы трудобудней отдал бы за то, чтобы почувствовать, как прохладен осенний воздух», – подумал вдруг Дима, наблюдая за тем, как жена дает малышу грудь. Коленька тут же беззубо впился в нее деснами и замер не шевелясь. Юлька гладила его по голове и негромко напевала в самое ухо колыбельную.

В правую грудь жены после удаления ненужной больше молочной железы была имплантирована вечная батарея, контакты которой пластические некрохирурги вывели в ареолу и сосок. Чистая энергия, потребная для почти нормальной работы остановленных в мгновение смерти клеток, текла сейчас в тело сына. Во время любовных ласк Дима и сам нередко припадал к прекрасному сосуду, насыщаясь силами, которые возвращал любимой сторицей. Это было прекрасно – во всех отношениях.

Его семья так естественно смотрелась здесь, посреди аллеи осеннего парка, что, залюбовавшись ими, запросто можно было позабыть обо всех проблемах, былых и будущих, – что Дима и не преминул сделать.

– Какие же вы у меня красивые! – сказал в восхищении Дима.

Сын, услышав звук его голоса, оторвался от пустой Юлькиной груди и уставился на отца страшноватыми бельмами глаз. Дима погладил его по безволосой голове, и малыш растянул в улыбке бескровные губы. Потом отчего-то без перехода, как это умеют делать дети, скуксился и захныкал без слез, а минутой позже уже выдавал настоящую младенческую истерику, отчаянно суча в воздухе ручками и ножками и с неожиданной для крошечного тельца силой стараясь вырваться из рук встревоженной матери.

Материнские инстинкты сильны даже в мертвом женском теле, и, даже зная наверняка, что падение на брусчатку тротуара ничем не повредит ребенку, Юлька бережно, но настойчиво удерживала разбушевавшегося малыша, не обращая внимания на то, что его ноготочки рвут в клочья сухую, словно пергамент, кожу ее плеч.

Рот малютка раскрывал в беззвучном крике, не издавая ни звука. По малолетству он еще не понял, что для того, чтобы тебя услышали, нужно заставить себя дышать.

«Ничего, – подумал Дима. – Научится. Всему свое время».

Чего-чего, а времени у них впереди было сколько угодно.

Дима заставил свою грудную клетку расправиться, делая вдох.

– Я люблю тебя, – сказал он жене.

Заставлять себя улыбнуться в ответ на ее счастливую улыбку ему не пришлось.

Беззвучно орал благим матом их мертворожденный сын.

Жизнь продолжалась.

Посылку доставили вечером.

Чуть слышно звякнул колокольчик у входа, и настенный экран показал псоглавца, переминающегося с лапы на лапу перед дверью. Цветастая кепка службы доставки то и дело сползала с острых собачьих ушей, придавая посыльному залихватский и вместе с тем глуповатый вид.

Псоглавцы составляли мультиэтническое псевдобольшинство в гендемографической структуре населения старинного города Псовска, что стоял испокон веков на северо-западе Вольного Союза Российско-Скандинавских Территорий у слияния рек Великая и Псовка. Тадама, жившего в спальном пригороде Псовска и входившего, как и его жена, в одно из бесчисленных полирасовых псевдоменьшинств, происхождение названия приютившего его города никогда не удивляло. К засилью же во всех сферах жизни псоглавцев он относился совершенно спокойно. В наступившую эпоху всеобщей терпимости мирное сосуществование было совершенно естественным даже для кошек с собаками.