Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник) - Михаил Тырин

Одновременно с этим полчища наномашин наращивали на внутренней поверхности полых органов новые слизистые оболочки взамен погибших, а дренажные зонды выводили из тел шлаки и продукты тканевого распада.

Скрипичный квартет играл крещендо. Игорь чувствовал нарастающее с каждым мгновением напряжение, охватившее все его существо. Лавина неуправляемых эмоций захлестнула его волной сильнейшего оргазма, и он словно умер и воскрес вновь.

Всплеск.

Взрыв.

Апофеоз.

И вдруг оказалось, что все закончилось. Покрытые кровью и брызгами биологических жидкостей инструментальные стойки разом отпрянули от столов и втянулись в свои гнезда за потолочными панелями.

Омытые антисептиком тела неподвижно лежали на столах. Скрипки умолкли.

Какое-то время спустя Игорь вновь осознал себя всего лишь человеком.

Вдохновение творца, державшее его в предельном напряжении полтора часа, пронесшиеся как один миг, разом схлынуло, оставив после себя чувство опустошенности и дикую, до дрожи в ногах, усталость.

Так было всегда.

И ради именно этих ощущений он работал здесь, ежедневно умирая и возрождаясь вновь вместе со своими пациентами.

Пошатываясь, он повернулся и направился было к шлюзу, но замер на полушаге, словно вспомнив о чем-то важном.

– Ах да, – пробормотал он, криво усмехнувшись. И щелкнул в воздухе пальцами.

Иглы электродов сорвались с потолка и отвесно упали на тела, глубоко вонзившись в плоть. Электрические разряды прошли по ним, наполнив воздух запахом озона.

Входя в шлюз, Игорь услышал за спиной два судорожных, похожих на всхлипы, вздоха.

Фамилии на свидетельствах, которые заполнял Игорь, были разными.

Ну, это ненадолго, подумал он, прислушиваясь к гулу голосов за дверями ритуального зала, который еще совсем недавно именовался не иначе как залом прощаний.

Времена меняются, подумал он. Интересно, что мы будем делать, когда все человечество восстанет из праха? Ведь, если разобраться, это лишь дело времени, которого у каждого из нас скоро будет хоть отбавляй.

Переквалифицироваться в клиницисты? Но в свете последних достижений медицинской науки совсем скоро нечего будет делать и там. Если мы победили смерть – что нам какие-то жалкие болезни? Тем более что скоро воскресить человека будет проще и дешевле, чем лечить его. Вот ведь парадокс….

В дверь несмело постучали.

– Да-да! – отозвался Игорь, выводя размашистый росчерк подписи.

Дверь приоткрылась, впустив в кабинет волну шума. Взволнованные голоса, звон хрусталя, звуки настраивающего инструменты оркестра… В образовавшуюся щель протиснулся представительного вида немолодой мужчина.

Впрочем, понятие возраста тоже скоро станет весьма субъективным, одернул себя Игорь, профессиональным взглядом отметив некоторую неестественность румянца и часто моргающие глаза вошедшего. Тоже из воскрешенных, и воскрешенных недавно – искусственная кровь предельно насыщена кислородом, органы все еще активно регенерируют, слизистые сохнут, не войдя в рабочий режим, железы еще не в норме – иначе как еще объяснить отсутствие даже следов слез радости в этих лучащихся счастьем глазах?

Он протянул мужчине заполненные бумаги.

– Все готово, – сказал Игорь. – Дайте психотерапевтам еще несколько минут, и можете начинать. Им понадобится некоторое время, чтобы смириться с тем, что жизнь продолжается. В это, оказывается, не так уж просто поверить.

Игорь улыбнулся, и мужчина улыбнулся ему в ответ.

– Вот и мне все еще не верится, – сказал он. – Все время кажется, что это лишь сон, и я очень боюсь проснуться.

– Мертвые снов не видят, – сказал Игорь. – Так что, как ни крути, вы живы. И это надолго. Возможно, что и навсегда.

– Спасибо вам, доктор! – Мужчина пожал ему руку.

– Вам пора, – снова улыбнулся Игорь. – Вы ждали этой церемонии двадцать лет.

– И из них половину – в земле, – сказал мужчина, направляясь к двери. – Никогда бы не подумал, что снова окажусь в роли отца невесты.

– То ли еще будет, – сказал ему в спину Игорь.

Сквозь дверной проем он увидел, как в зал, убранный цветами и гирляндами воздушных шаров, полный торжественно одетых людей, по красной ковровой дорожке служители Центра осторожно ведут двоих – молодых женщину и мужчину.

Отныне – вечно молодых.

Он еще успел заметить живую розу в петлице строгого костюма жениха и чистоту белоснежного атласа платья невесты. Потом дверь закрылась, милосердно отрезая его от поднявшегося в зале оглушительного шума, в котором мешались приветственные крики, аплодисменты и хлопки пробок шампанского.

Игорь устало присел на угол стола, достал сигареты из кармана халата и закурил.

– Совет да любовь, – сказал он в пространство, выдыхая табачный дым.

Оркестр за дверью заиграл марш Мендельсона.

Отчий дом Дима увидел издалека, стоило трамваксу, гремя сцепками, вынырнуть из сумрака туннеля на солнечный свет.

Дом был старым. Он стоял на перекрестке улиц Московской и Комсомольской, возвышаясь над тополями сквера, словно обелиск четырем поколениям своих жильцов. По прихоти градоустроителей дому был присвоен двойной номер. По улице памяти несуществующей молодежной организации он числился за номером 18/2, а со стороны улицы имени бывшей столицы гордо нес на беленом кирпиче кладки табличку с тремя единицами на ней.

Здесь, в квартире номер пятьдесят три на четвертом этаже третьего подъезда (окнами на Московскую) Дима провел всю свою жизнь – до самой армии.

Выходя из туннеля под Кольцевой, трамваксные пути проходили по Московской парой сдвоенных нитей тусклого серебра, утопленных в брусчатке мостовой. Исторический центр Новомосковска стойко держал осаду наступающих из-за Кольцевой деловых кварталов. Исполины из бетонных балок и зеркального стекла заглядывали в спокойное течение жизни на тихих старинных улочках, перегибая свои долговязые тела через багрец и золото крон окружного парка. В их тонированных стенах отражалась голубизна сентябрьского неба и пестрые вороха листвы на дубах и кленах аллей, протянувшихся вдоль парковых прудов.

Дима спросил у майора разрешения проехать лишнюю остановку лишь для того, чтобы полюбоваться отчим домом сквозь трамваксное окно. Майор не возражал. Коротко, как на плацу, лязгнул динамиком, и только. Было в этом лязге что-то одобрительное, и Дима благодарно кивнул, глядя в бесстрастные плошки фотоумножителей там, где у майора когда-то были глаза.

Весь облик майора вызывал в Диме бурю противоречивых чувств.

Майор был из офицеров старой еще закалки. Такие, как он, фанатично преданы своему делу, и какие-то пустяки, вроде увечий и смерти, не способны помешать им служить Отечеству верой и правдой.