Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник) - Михаил Тырин

А что уж тогда говорить о существах разумных?

В длинных обезьяньих руках посыльный крепко держал весьма увесистую на первый взгляд коробку, сплошь заклеенную пестрыми марками и обильно покрытую разноцветными штемпелями.

– Лис! – взревел Тадам, едва взглянув на экран. – Лис! Это она! Ее доставили! Скорее, Лис!

Он бросился отпирать замок, слыша, как по дому перестуком острых копытец раскатывается частая дробь шагов спешащей на его зов жены. Его руки дрожали от волнения, и замок все не поддавался. Вибриссы дрожали в нетерпении, бакенбарды топорщились, круглые уши прижимались к лобастой голове, а утробный рык рвался из горла, разбиваясь о норовящие оскалиться клыки. Тадам чувствовал, как хлещет по ногам хвост, – несомненный признак сильнейшего возбуждения, охватившего все его существо. Черно-рыжая шерсть на руках поднялась дыбом, спутав рисунок полос.

Прежде, чем он сумел открыть дверь, Лис оказалась рядом. Он почувствовал жар ее учащенного дыхания на своей шее, а мгновение спустя его уха коснулся горячий и влажный язычок супруги.

Лис волновалась ничуть не меньше его самого.

Долгие месяцы ожидания подошли к концу.

Посыльный радостно оскалился им навстречу слюнявой пастью, приветственно вывалив язык и радостно помахивая хвостом.

– Чета Гойцовых? – приветливо спросил он. Получив утвердительный ответ, посыльный торжественно вручил Тадаму коробку. Она и впрямь оказалась тяжелой.

– Распишитесь, сударыня. – Из перекинутой через плечо сумки появился планшет со световым пером, и Лис дрожащей рукой вывела закорючку их фамилии в нужной графе.

Глаза ее блестели от едва сдерживаемых слез радости.

– Поздравляю вас с пополнением, – учтиво откозырял курьер, и Тадам смог лишь благодарно кивнуть ему в ответ. Дар речи на время оставил его, в горле пересохло, и он мог лишь глупо улыбаться, чувствуя, как черты лица посыльного подозрительно расплываются перед его взглядом.

Курьер улыбнулся напоследок, пустив длинную нитку слюны с вислых черных губ, вскочил на служебный скутер и укатил прочь, поднимая в воздух золотые вороха опавшей листвы.

И только тогда Тадам понял, что тоже плачет от счастья.

Коробка была полна противоперегрузочной пластипены. Ее спиральные завитки прыснули во все стороны, стоило вскрыть предохранительные печати, и в гостиной начался почти настоящий снегопад. Не дожидаясь его окончания, Тадам и Лис нетерпеливо склонились над коробкой.

Там, в уютном гнездышке из пены, лежал округлый серебристый контейнер.

– Какой маленький… – прошептала Лис над ухом у Тадама.

– Так и должно быть, – прошептал он в ответ.

Он никак не мог решиться прикоснуться к нему. Такое чудо…

Контейнер вздрогнул и шевельнулся на своем ложе. Тогда Тадам протянул руку и почувствовал открытой ладонью исходящее от шара тепло.

Жена обняла его сзади и тихо рассмеялась, уткнувшись в его широкую спину.

– Наш… – услышал он.

– Да, – отозвался он и взял контейнер в руки. Взял осторожно, словно хрупкую драгоценность.

Это и была самая большая драгоценность на свете.

Тадам стоял посреди гостиной в вихре кружащихся хлопьев ненастоящего снега, держа на руках упруго пульсирующий горячий шар. Лис накрыла его руки своими. Глаза ее сияли.

Тадам чувствовал, что счастлив.

Этой ночью они не занимались любовью. Просто лежали на супружеском ложе, завороженно глядя на пришедшее по почте чудо, которое жемчужно сияло в лучах заглянувшей в окно луны, покоясь на шелке простыней между ними.

По поверхности шара ритмично пробегали волны ряби, и, если прислушаться, можно было различить частые негромкие удары: тук-тук-тук-тук…

В тишине ночи в их доме билось новое крошечное сердце.

Затаив дыхание, супруги вслушивались в его стук.

Утро разбудило Тадама, коснувшись его щеки теплыми щупальцами лучей. Открыв глаза, он встретился взглядом с женой. Лис, нагая, склонялась над серебряным шаром, опираясь на локти и колени. Одна из пар ее сосцов касалась гладкой поверхности шара, скрываясь в ней без четкой границы между живой плотью и полупроницаемой мембраной скорлупы яйца. Шар издавал негромкие сосущие звуки. Глаза Лис возбужденно горели, розовый язычок то и дело облизывал пересохшие губы, а остававшиеся свободными пары сосцов потемнели и напряглись.

Нежно и осторожно Тадам взял ее сзади, держась за ветви рогов и подстраивая свои движения под первобытную дикость ритма кормления. Рыча и оставляя в страсти следы когтей на изогнувшейся в экстазе спине жены и ее покатых боках, он чувствовал себя неизмеримо более животным, чем когда-либо ранее за всю свою жизнь, и знал наверняка, что его любимая чувствует то же, что и он сам. Наконец их вздохи, стоны и возгласы слились в единую мелодию, подчиненную тактам удовольствия сосущего груди малыша, и они насытились друг другом одновременно – все трое.

Потом они долго лежали, обнимая друг друга, и каждый из них согревал теплом своего тела сонно урчащий плод их взаимной любви.

Начиналась новая жизнь.

В суете первых месяцев отцовства Тадам едва не пропустил день, когда треснула разбитая ударом изнутри скорлупа.

Неделя за неделей пролетали так быстро, что он не успевал замечать течение мимолетных дней. Работы прибавилось – хотя состав семьи увеличился формально лишь на треть, ее потребности возросли вдвое. Лис была всецело поглощена ребенком. Она не оставляла его одного ни на минуту и не сводила глаз с прочной оболочки яйца, словно силясь рассмотреть за ее матовой поверхностью родные черты.

– Как ты думаешь, любимый. На кого из нас он будет похож больше? – спрашивала она мужа по десятку раз за день.

– На тебя, – отвечал Тадам, видя, как лицо жены освещается счастьем после каждого такого ответа. Он знал, что это не может быть правдой, но любил делать свою женщину счастливее. Иногда для этого было достаточно совсем немногого – как и на этот раз.

Они нечасто появлялись теперь вместе на людях – гораздо реже, чем обычно, и даже реже, чем в период беременности Лис, которая ужасно стеснялась своей погрузневшей фигуры и практически перестала покидать дом до того момента, когда пришел наконец ее срок. Лис боялась простудить малыша, и все попытки объяснить ей, что внутри сверхпрочной оболочки их дитя находится в совершеннейшей безопасности до той самой поры, пока не окрепнет достаточно для того, чтобы от нее освободиться, натыкались на категорическое «нет» с ее стороны.

– Всему свое время, – строго говорила она, и взгляд ее оленьих глаз был полон укора. В конце концов Тадам смирился. Однако ему постоянно приходилось пресекать попытки жены сломя голову – сейчас же, немедленно! – в лучших традициях чисто женской логики кинуться за одеждами для их чада в ближайший магазин товаров для новорожденных. Доходило до ссор, основным – и единственным работающим наверняка – аргументом со стороны Тадама было то, что не стоит приобретать одежду для малыша хотя бы до той поры, пока его пол не будет точно определен.