Обыкновенная семейная сцена - Максим Юрьевич Шелехов

Дмитрий Сергеевич хоть и не лишен был сочувствия, по внутреннему устройству своему, но всегда в нем обострялись и выходили на первый план его личные заботы и переживания; сейчас его слишком занимал один определенный конкретный вопрос, требующий в нем разрешения окончательного; все остальное было словно заволочено для него туманом.

–И что, приехали Бондаренки, передали тебе Данила, и что, с какими словами? – упорно интересовался он.

Андрей Константинович в одну минуту пересказал все подробности последнего своего свидания с супругами Бондаренко. Из его коротенького повествования следовало, что Анжелика Владимировна с Ильей Петровичем в это последнее их посещение тем только и ограничились, что выражением их искреннего соболезнования и твердой убежденности в том, что сложившееся неприятное обстоятельство, в котором они посчитали своим долгом принять участие, есть следствие одного только недоразумения, и еще поделились мыслью о том, что молодой человек – чему, по их замечанию, один вид его теперешний откровенным свидетелем выступает – к пагубному пристрастию не имеет склонности. Последние утешительные слова Ильей Семеновичем были произнесены уже перед самым выходом, как бы невзначай и между прочим, словом, самым деликатным образом.

–И все с тем? – полюбопытствовал Пряников, после того как Андрей Константинович интонацией поставил точку. – И более ничего они не добавили?

–Решительно ничего. А должны были?

–Нет-нет, вовсе нет?

–Почему ты так интересуешься?

–Да так, просто.

Пряникову как будто свободнее дышать стало. Он привстал, оправился, прошелся туда, назад. Бондаренки умолчали и пока, по крайней мере, ему полноценным другом представлялось оставаться, – с облегчением думал он. Все еще висел долг, но это уже был такой пустяк, в сравнении со всем произошедшим… Кстати о долге?.. Пряников, приостановившись (он продолжал расхаживать взад-вперед перед задумчивым и невнимательным к его маневрам Игнатовым), опробовал на ощупь карман, в котором лежали оставшиеся деньги, и прикинул, не хватит ли ему этого остатка, чтобы прямо сейчас ему с другом рассчитаться. Но он тут же отдернул от кармана руку, будто обжегшись, осознав, что это были за деньги и кому они принадлежали.

«Бондаренки не стали распространяться сегодня о том, где они застали Данила, с кем и при каких обстоятельствах, но что им помешает то сделать завтра? Да сам Андрей, придет немножко в себя, о подробностях у них поинтересуется, – пришло на ум Пряникову. – Это так и будет, это запросто, – порешил он. – Предупредить Бондаренок, рассказать все сейчас, самому, лично? Но как, но как? С чего тут начать можно?..»

–Андрей! Человек – всего лишь человек и по устройству своему он наклонен ошибаться, – философически вступил Пряников. – И ты как никто… Зная тебя, смею утверждать, что ты как никто… в общем…

Андрей Константинович посмотрел на замявшегося своего друга с удивлением.

–Я хочу сказать, – продолжал тот, – что и я тоже человек, и сверх уже сказанного мне добавить нечего!

–Я тебя не понимаю, ты хочешь что-то…

–Я хочу…

–У тебя есть что мне…

–Ничего кроме этого, – вымолвил Пряников, с ужасом наблюдая собственные действия.

–Что это, деньги?

–Это деньги, это мой долг? – утвердительно отвечал Пряников, про себя сокрушаясь мысленно: «Что я творю, полоумный!»

–Но откуда у тебя!.. то есть, я хочу сказать, – поправился Андрей Константинович, – я хочу сказать, разве тому сейчас время? Я подозревал, что ты мучишься своим обязательством, но…

–Вот слово в слово по Бондаренковски! Вы что с ним сговорились сегодня, с этим окунем? – раздражился неизвестно чему и удивляясь самому себе Дмитрий Сергеевич. – Это ни на что не похоже! Возьми, будь добр, – высказался он и выпучил глаза в недоумении, точно это был не он, а за него кто-то говорил все это.

Андрей Константинович, немного смутившись, согласился принять долг. Но, к удивлению своему, ему пришлось буквально высвобождать из руки Пряникова с такой настойчивостью предложенные ему деньги: тот как будто боялся расстаться со своим капиталом.

–Дима, мне сейчас вовсе это не обязательно, если ты нуждаешься?..

–Нет-нет, пожалуйста-пожалуйста! – опомнился Пряников и машинально разжал свою руку. – Это я так, трудный день, извини, Андрюша!

–Да, трудный день, – согласился Андрей Константинович, после чего он и Пряников, оба и каждый о своем на какое-то время задумались.

Первым нарушил молчание, как и следовало того ожидать, Пряников. Ему не терпелось высказаться, но, в виду известных причин, говорить со всем откровением с Андреем Константиновичем он не мог. То есть не мог он оправдаться перед другом своим в полной мере, как бы ему того не хотелось, и он еще заранее это предчувствовал. «Не следовало и начинать, а так, вон оно как получилось, с деньгами Даниловыми. Ужас! Чем дальше в лес…» – С этой минуты Пряниковым все оправдания были отосланы прямиком к черту! Потом он немножко одумался и решил, что, чтобы не быть слишком опрометчивым, удобнее ему будет, пожалуй, ввериться судьбе. Как бы там, в будущем, не получилось, а пока, во всяком случае, можно было поговорить о чем-то отвлеченном, но только с тем, чтобы «сердце изнывающее была возможность излить». К такому заключению пришел про себя Пряников.

–Знаешь, а мне ведь Бондаренко, Илья Семенович, достопочтенный, свое покровительство предложил, – пожаловался он Андрею Константиновичу. Тот проявил внимание.

–Предложил мне место, – продолжал Дмитрий Сергеевич, – на Предприятии.

–Какое?

–Да уж явно не руководящее.

–А ты бы хотел?..

–Нет, Андрей, я не работы боюсь! Я другого боюсь. Я боюсь без мечты остаться, без надежды на завтра. Я не вынесу каждый свой день наперед знать… Мое дело торговля, мне кажется, то есть, если хочешь, я твердо в этом уверен. А временные трудности? – что ж, они бывают у каждого. У меня сейчас период адаптации, я так себе свое теперешнее положение объяснять привык. Все эти инновации… Но, главное, люди, люди совершенно другими стали, и не только молодежь, но и старые барышники перестроились, а я никак не умею. Но ничего, ничего, я нащупаю, я найду свою стежку, как-нибудь в обход всей этой мамономании, – я так это называю; манономания все это и есть, что с ними со всеми сейчас происходит. Я был на одном семинаре… Тьфу, тошно вспомнить!

По лицу Пряникова действительно пробежала болезненная судорога, и лицо его сделалось неприятным.

–И раньше, и всегда люди деньги любили, но никто никогда не ставил в пример… не кичился этой своею любовью, – с раздражением продолжал он. – А теперь семинары… И это выше всякой у них религии, и так прямо, нагло, открыто, что и интереса к предпринимательству не остается почти никакого. Почти