Письма Йони: портрет героя - Йонатан Нетаньягу

Что касается Сирии, то известно, что она всегда хочет лишь одного – войны. О деятельности ее известно немногое. Совершенно очевидно, что она является главной базой диверсионных сил и энергично готовится к военным действиям.

Ливан однозначно присоединился к тем, кто разжигает войну с Израилем. Прежде оттуда раздавались более умеренные голоса. Еще до акции ЦАХАЛа в Бейруте силы террористов в Ливане начали обстреливать северные поселения Израиля, нанося большой урон гражданскому населению. И здесь, как и в Иордании, у палестинцев есть почти полная автономия и никакой власти они не подчинены. Ясно, что Ливан – наименьшая наша забота. На дан› ной стадии его военная мощь равна нулю. Но если он попросит военную помощь у арабских стран (например, у Ирака) или у Франции, то положение ухудшится и на этой границе.

Таково, более или менее, положение на разных фронтах. Немногие государства воевали так, как мы, одновременно на стольких фронтах. Проблема аль-Фатаха и прочих диверсионных сил известна, и нет смысла анализировать созданную ими ситуацию.

Атмосфера в стране напряженная, какой она была накануне войны. Никто не пропускает ни одной передачио

новостей – а то, не дай Бог… Я совершенно уверен, что мы движемся навстречу новой войне. Не мы начнем эту войну, а арабы. Прямых доказательств у меня нет, но все факты указывают на то, что будет именно так. Я это знаю, как знал, что начнется Шестидневная война. Тогда я в этом был совершенно уверен. Мне немножко больно вам об этом писать, но такова нынешняя ситуация.

В свете всего этого неудивительно, что штатская жизнь мне кажется невыносимой. Живя такой жизнью, я похож на человека, который игнорирует бочку с порохом в надежде, что она не взорвется, и тем выносит себе смертный приговор. Мне нестерпима мысль, что я живу за счет других, защищающих меня своим телом, играя, так сказать, роль штатского. А ведь это и впрямь игра, потому что на самом деле я не в состоянии в такое время находиться в таком качестве. Сейчас идет война. В это время, в эту минуту. Весь день сегодня и завтра. Я серьезно обдумываю возможность вернуться на некоторое время в армию. Хотя пока еще окончательно не решил, жду вашего об этом мнения и хочу, чтобы вы познакомились с моими аргументами.

Аргумент первый и самый главный – это тяжелое военное положение и твердая уверенность с моей стороны в том, что как сын этого народа и этой страны я обязан в такое время сделать максимум возможного. Хотя и важно быть хорошим гражданином в Израиле, но в настоящий момент не это самое важное. Желательно, конечно, кончить занятия и приобрести какую-нибудь специальность – и я вовсе не собираюсь не возвращаться к ученью. Но, как говорится, время не ждет.

Кроме того, я не способен ни на минуту сосредоточиться сейчас на занятиях. Каждый раз, взяв учебник, я вскоре обнаруживаю, что смотрю невидящими глазами в пространство комнаты и думаю или, погрузившись в кресло, читаю сегодняшнюю газету. И не потому, что мне надоело учиться или я не умею концентрироваться. Вы ведь знаете, что это не так. Я понимаю, как важны занятия, и знаю, на что я как студент способен. Именно отсюда мои сомнения. Главная трудность в смысле ухода в армию для меня не в том, чтобы бросить занятия, а в том, чтобы оставить дом. Мне трудно расставаться с Тути часто и подолгу, но, опять же, я не планирую такое положение навсегда. Мне кажется, я призван совершить действие, о котором я знаю, что оно необходимо. Ведь и ты, отец, пренебрегал своей личной жизнью и годами посвящал всего себя борьбе за государство. И это не аргумент, что к тому времени ты уже кончил университет. Потому что, если бы занятия стали на твоем пу1и, я уверен, что, взвесив все за и против, ты пренебрег бы занятиями. Ты знал, что ты должен делать, более того, верил, что должен это делать, и соответственно действовал.

Кстати, физически я полностью пригоден к военной службе. Рука меня не беспокоит. Три дня назад я даже прыгнул с парашютом, когда нас призвали в армию для возобновления прыжков.

Таковы мои аргументы или, по крайней мере, их часть. И, как я сказал, никаких практических шагов в этом направлении я не сделал и окончательного решения не принял. Хотел бы узнать ваше мнение.

Любимые папа и мама! 29. 1. 69

Сказать, что мы о вас беспокоимся, было бы недостаточно сильно. С тех пор, как больше трех недель назад мама уехала из Израиля, мы не получили ни одного письма. Не знаем даже, благополучно ли добралась. Ведь перед отъездом она была нездорова, не разболелась ли? Может, нездоров папа? Пожалуйста, напишите.

За последнюю неделю все здесь перевернулось вверх дном. Погода совсем взбесилась. Таких проливных дождей страна не знала много лет. Галилея почти полностью отрезана. К Хайфе нельзя подъехать с севера. С некоторыми поселениями нет связи по нескольку дней. Старая часть Акко под угрозой разрушения. В нескольких районах идет снег. Иерусалим покрыт снегом уже два дня. Наводнений опасаются даже в Иудейских горах. Уровень озера Кинерет поднялся до высоты, неведомой с начала его измерения (лет сорок назад). Все реки, в том числе и Иордан, переполнились и заливают целые районы. В Нага- рии и прочих северных поселениях исчезли шоссейные дороги и дома погрузились в воду.

Несколько дней назад получил твою книгу, папа. Я так рад. Пришло время мне ознакомиться поближе с предметами, которыми ты занят. Ведь то, что я не нахожу времени углубиться в твои работы, вредит, в основном, мне. Истинную радость доставил ты нам своей книгой. Поздравляю тебя!

Получение книги нас несколько успокоило, так как, если бы у вас что-нибудь случилось, ты бы не нашел времени ее послать. Но все равно мы очень волнуемся. Не похоже на вас – так долго не писать и не отвечать на наши письма.

Любимые папа и мама! 16.2.69

Мне кажется, папа, что в оценке шансов на войну в ближайшем будущем ты ошибся. Ошибка вызвана не тем, что ты судишь о событиях по их отражению в политике, а тем, что физически ты от происходящего далек. Израильские газеты хоть к вам и прибывают, но не ежедневно, а главное, вы не слушаете каждый час израильских передач. Поэтому вы не знаете обо всех случаях террора, обо всех диверсиях, убийствах и т. п. Я убежден, что моя аналогия с пороховой бочкой – совершенно правильна, к ' тому же, мне, как видно, известно больше фактов, которые говорят о скверном положении на границах. Мы движемся к войне, и шансов ее избежать, к сожалению, очень мало (хотя они все-таки имеются, естественно).

Но речь не об этом, а о том, что пока я штатский, я не могу быть в мире с собой. Я не только не нахожу покоя, но даже чувствую, что, продолжая свой нынешний образ жизни, я изменяю самому себе. Я разрывался между желанием жить по-прежнему и сознанием того, что мой долг перед моей страной, моим народом и более всего – перед самим собой – вернуться в армию. Продолжать мою нынешнюю штатскую жизнь – это в полном смысле бегство, хорошо замаскированное подобающими соображениями и аргументами. Не то чтобы у этих соображений и аргументов не было оснований. Очень возможно, что