Охота на льва - Лариса Петровичева

– Сказал же тебе: уйди… – и оттянул воротник рубашки, подставляя шею под удар милосердия: – Ну давай.

– Нет! – закричала Несса во всю мощь легких, но Кембери уже перехватывал саблю для нанесения удара, а Шани закрыл глаза, не желая ничего видеть. А потом негромко хлопнула пистоль.

Кембери растерянно посмотрел на Нессу, и сабля выскользнула из его ослабевших пальцев. Из пулевого отверстия в животе пульсирующими толчками выливалась кровь. Шани перевел пистоль выше и улыбнулся:

– Всего доброго, мой друг.

Вторая пуля вошла бывшему амьенскому послу в левый глаз, и он умер, как говорится, не успев понять, что умирает. Тело Кембери грузно рухнуло в траву и застыло там, и Нессе почудилось вдруг, что это она умерла, это ее застрелили из припрятанного оружия – именно тогда, когда она меньше всего этого ожидала. Ей хотелось заплакать, закричать, любым способом избавиться от нахлынувшей пустоты с привкусом крови, но, застыв соляным столпом, она не могла и пошевелиться. Шани отбросил пистоль и осторожно поднялся на ноги. В свете луны его лицо теперь не выглядело зловещим – просто бесконечно усталым. Он провел ладонью по окровавленной рубашке и произнес:

– Собирайся. Ты уезжаешь.

Иногда мертвые говорят с нами, но мы их не слышим. Их негромкая сбивчивая речь растворяется в шепоте листвы, в шорохе ночного дождя, в человеческих шагах – и, просыпаясь среди ночи, вряд ли можно точно сказать, просто ли приснился этот невнятный лепет или это давно отлетевшая душа в самом деле пришла, чтобы присесть на край ложа и сказать несказанное при жизни.

Шани осторожно опустился на скамью возле скромного надгробия и некоторое время молчал, а потом произнес:

– Привет.

В пышных кустах щелкала ночная птичка. Шани подумал, что не за горами первые дожди, непроницаемый туман и долгая-долгая осень. Бабье лето почти покинуло столицу. Буквы на надгробии были неразличимы в темноте.

В последний раз Шани приходил сюда сразу после войны. Десять лет назад, когда восторженная столица встречала и чествовала победителей, он в точности так же сел на эту скамью и долго молчал, ни о чем не думая и вслушиваясь в голоса мертвых. Теперь же здесь царила тишина. Та, что давным-давно стала землей и травой, хранила молчание.

В конце концов, чего он ждет? Пусть мертвые и говорят, но это не имеет отношения к нему нынешнему. Судьба множество раз проходилась по нему асфальтовым катком, он в отместку перекроил и свою жизнь, и чужие, да чего мелочиться – всю историю планеты перекромсал на свой вкус, чтобы теперь окончательно распрощаться с собственным прошлым.

Протянув руку, Шани дотронулся до выбитых на надгробии букв. Случись все иначе, их с Хельгой дети сейчас были бы совсем взрослыми. Да что дети – уже внуки были бы. И войны бы не случилось.

Сейчас он словно находился вне времени. В его личной стране не было ничего, кроме одиночества и тяжелых мыслей. Шани очень редко вспоминал свою юношескую любовь, но если память оживала – то вот так, почти до физической боли. Ленты тумана скользили среди надгробий, тьма казалась почти ощутимой, а пригоршня городских огней, видимых отсюда, рассыпалась редкими искрами и медленно гасла. Все жители Аальхарна от мала до велика были свято уверены в том, что ночью на кладбище страшно до одури, Шани же отлично знал, что бояться надо живых. Самого себя – в первую очередь.

Мертвые молчали. Шани провел ладонями по лицу и негромко произнес:

– Хельга, прости меня.

Никто не ответил: мертвые редко говорят вслух.

Глава 10

Дзёндари

Отец Тауш, священник маленькой церкви на окраине столицы, уже собирался отправляться домой – погода была просто отвратительная, дождь лил стеной, и вряд ли кто-то решился бы сегодня прийти сюда. Горожанам приятнее думать о здоровье и сухих сапогах, чем о Заступнике. Однако, когда отец Тауш уже поднялся со своей скамьи, в исповедальной кабинке хлопнула дверца, и тихий, чуть надтреснутый мужской голос произнес:

– Примите мою исповедь, отче. Я грешен.

– В чем же твои грехи, дитя мое? – ласково произнес священник, усаживаясь обратно. Из соседней кабинки пахло дождем, табаком и дорогим одеколоном. Пришедший на исповедь вздохнул и произнес:

– Я убивал.

– Ты был на войне?

– Был.

– Любой воин любой армии несет покаяние и трижды три года не допускается в храм. Но искреннее и чистосердечное раскаяние угодно Небу, и я верю, что ты искренен. Именем, милостью и славой Заступника отпускаю тебе этот грех.

– Хорошо, – вздохнул исповедуемый, но отец Тауш не услышал в его голосе ни радости, ни облегчения.

– Я чувствую, что тебе тяжело, дитя мое, – проговорил он, – и на сердце у тебя великий груз. Расскажи обо всем так же откровенно, как начал исповедь, и Заступник простит тебя.

В кабинке стало тихо. Если бы не запах, пришедший вместе с кающимся, то отец Тауш решил бы, что снова остался один.

– Я убивал, отче, – донеслось, наконец, из кабинки. – Наверно, в этом все дело.

Он заговорил, и отец Тауш замер: на исповедь к нему пришел печально известный убийца рыжих дев. Он неторопливо и подробно рассказал о каждом убийстве, о том, как уничтожал улики и расправлялся с телами; отец Тауш оцепенел от подобного неслыханного злодейства и не знал, что же ему делать дальше. Наконец исповедь закончилась, и убийца терпеливо ждал ответа.

– Заступник милостив, – в конце концов с трудом произнес священник. Язык едва его слушался. – Он простит тебя. Ступай с миром и не греши больше.

Ему стало страшно. Очень страшно. Казалось, воздух в храме сгустился и вязнет в легких, не позволяя дышать, а в животе противно стынет ледяной комок. Однако вскоре наваждение исчезло, и отец Тауш понял, что он действительно один. Исповедальная кабинка опустела.

Он быстро вышел из храма и посмотрел вслед уходящему – высокому светловолосому мужчине в дорогом темно-сером плаще. На углу Канавной и Обводной улицы того ждала карета, мужчина открыл дверцу, и на короткое мгновение отец Тауш увидел его в профиль.

– Заступник всемилостивый… – прошептал священник, в ужасе обводя лицо кругом. – Это же… Заступник, помоги мне…

Хлопнула дверца, кучер хлестнул лошадей, и неприметная карета покатила вдоль по Канавной. Когда она исчезла из виду, отец Тауш вернулся в храм и обессиленно рухнул на ближайшую скамью. Боль и разочарование переполняли его, и гнев вскипал в крови колкими пузырьками. Священник не знал, сколько просидел так, то сжимая кулаки в отчаянии, то бормоча что-то, пока тихий писк из исповедальной кабинки не привел его в сознание.

Поднявшись, отец Тауш прошел к кабинке и открыл дверцу. На скамье, на которой совсем недавно сидел убийца девушек, лежала бомба с часовым механизмом.

«Вчера вечером в храме во имя Запольской иконы Заступника на улице Канавной произошел взрыв. На месте трагедии работает следственная бригада министерства охранных дел. Установлено, что во время взрыва в храме находился священник отец Тауш, в миру Таушенц Бодур, бывший подрывник Второго крыла аальхарнской армии. Во время войны отец Тауш проявил подлинный героизм на самых тяжелых участках фронта, удостоен высоких государственных и церковных наград. Паства и бывшие однополчане скорбят по погибшему».

– Я знал Таушенца, – произнес Супесок. – Очень хорошо знал.

Мари, сидевшая чуть поодаль, вопросительно изогнула бровь и спросила:

– Он действительно был хорошим подрывником?

– Еще каким. Мастер своего дела.

Дереву, под которым они с Супеском расположились для простенького импровизированного пикника, было не меньше трех сотен лет. Стругая на ломти твердый белый сыр, Супесок думал, что оно повидало уйму интересных событий из бурной истории Загорья. Наверняка под ним сиживал и знаменитый бунташный князь Чеквела, что пытался вернуть в родной край языческую религию, и великий разбойник Бирта, что грабил богатых и раздавал награбленное бедным, и прекрасная княжна Джела, что полюбила простолюдина и сбежала к нему из башни отцовского замка, сплетя лестницу из собственных кос. До красавицы Джелы Мари явно недотягивала, но Супеска сейчас не слишком интересовал прелестный пол, особенно изрядно побывавший в употреблении. Андрей, видя, что отношения у дзёндари и бывшего главы охранного отделения не складываются, искренне попросил Супеска взять себя в руки и попробовать найти общий язык с Мари. Тот не придумал ничего лучше, чем пригласить ее на прогулку, и девушка, к его удивлению, согласилась.

– Кто же хотел так с ним разделать? – поинтересовалась Мари. – Вот послушайте дальше: «Специалисты установили, что взрыв был произведен при помощи амьенской подрывной машины, оставленной в одной из исповедальных кабинок. По всей видимости, отец Тауш пытался обезвредить ее, но не успел. Предположительно взрывное устройство было оставлено одним из прихожан. Ведется следствие».