Гражданские войны - Аппиан

146. Сказав это, Антоний поднял одежду, как одержимый, и, подпоясавшись, чтобы освободить руки, стоял у катафалка, как на сцене, припадая к нему и снова поднимаясь, воспевал его сначала как небесного бога и в знак веры в рождение бога поднял руки, перечисляя при этом скороговоркой войны Цезаря, его сражения и победы, напоминая, сколько он присоединил к отечеству народов и сколько он прислал добычи, высказывал восхищение всем этим и непрерывно выкрикивал: "Он был один непобедим из всех, кто с ним сражался. Ты, единственный за триста лет, защищал поруганное отечество; когда единственный раз дикие народы напали на Рим и сожгли его, ты их поставил на колени".[291] Еще много другого он сказал в своем священнословии и, перестроив свой голос с торжественного на грустный лад, оплакивал Цезаря как друга, потерпевшего несправедливости, поклялся, что желает отдать свою жизнь за жизнь Цезаря. Затем, легко перейдя в тон, выражающий скорбь, Антоний обнажил труп Цезаря и на кончике копья размахивал его одеждой, растерзанной ударами и обагренной его кровью. Тут народ вторил Антонию большим плачем, как хор, а излив скорбь, преисполнился опять гневом. Когда после этих слов, по обычаю отцов, хоры стали петь другие заплачки, посвященные ему, и перечислять снова деяния и страдания Цезаря, во, время этого плача сам Цезарь, казалось, заговорил, упоминая поименно, сколько врагов своих он облагодетельствовал и, как бы удивившись, говорил о самих убийцах: "Зачем я спас своих будущих убийц?"[292] Тогда народ больше не выдержал: он не мог понять, что все его убийцы, кроме одного Децима, будучи пленными после мятежа Помпея, вместо того, чтобы понести наказания, были выдвинуты Цезарем на высокие должности и места начальников провинций и войск и, тем не менее, злоумышляли против него, а Децим был удостоен даже стать нареченным сыном его.

147. В таком состоянии, когда дело было близко к рукопашной, кто-то поднял над ложем сделанную из воска статую Цезаря: тела его, так как оно лежало на ложе, не было видно. При помощи механизма статуя поворачивалась во все стороны, и видны были 23 зверски нанесенные ему раны по всему телу и лицу. Этого зрелища народ не стерпел, так как это его удручало. Он вскричал и окружил сенат, где был убит Цезарь, и поджег его, а убийц, которые заранее бежали, искали, бегая повсюду. Народ был в таком исступлении от гнева и печали, что он бывшего трибуна Цинну, носившего одно имя с их претором Цинной, агитировавшим против Цезаря, не будучи в состоянии выслушать разъяснения об этом имени, зверски растерзал на части, причем не было найдено ни одной части его трупа, чтобы предать его погребению. Они хотели поджечь дома и других римлян, и лишь с трудом удалось их удержать от этого поджога, причем домовладельцы защищались, а соседи их упрашивали воздержаться от поджога. Тем не менее толпа угрожала, что на следующий день она придет с оружием в руках.

148. Убийцы тайком бежали из города. Народ, вернувшись опять к ложу Цезаря, понес его на Капитолий, как святыню, для погребения в храме и для водворения его среди богов. Когда жрецы этому воспротивились, они поставили ложе опять на форуме,[293] где издревле находится у римлян дворец царей, сложили в одно место деревянные предметы, скамейки, которых было множество на площади, и тому подобные предметы и, наложив на эту кучу роскошнейшее убранство — некоторые прибавляли от себя венки и многие дары, — зажгли костер и всю ночь пробыли все вместе около него; там был воздвигнут первый алтарь, теперь же там стоит храм обожествленного Цезаря. Приемный сын его, Октавий, переменивший свое имя на имя Цезаря и шедший по пятам своего нареченного отца при управлении государством, укрепил еще больше созданную Цезарем государственную власть, еще и теперь полную сил. Он удостоил отца божественных почестей, которых удостаивают римляне и теперь еще, начиная с него первого, каждого обладавшего этой властью после смерти, если он не был тиран и не навлек на себя упреков, — это те самые римляне, которые раньше не допускали, чтобы их при жизни называли царями.

149. Так скончался Гай Цезарь в день, который называется Мартовскими Идами,[294] приблизительно в середине месяца Анфестериона, в день, который ему, по предсказанию прорицателя, не суждено было пережить. Цезарь, насмехаясь над предсказанием, сказал рано утром, на заре: "Вот настали и Иды". Прорицатель, нисколько не смутившись, ответил: "Да, но они еще не прошли". Цезарь же даже после таких предсказаний, сделанных ему прорицателем с такой уверенностью, пренебрег ими и другими предзнаменованиями, о которых я говорил раньше, вышел и умер в возрасте 56 лет, счастливейший человек во всех отношениях, гениальный, широкого размаха, справедливо сопоставляемый с Александром. Оба были весьма честолюбивы, воинственны, быстры в проведении своих решений, отважны в опасностях, не щадили своего здоровья и не столько полагались на стратегию, сколько на решимость и счастье. Из них один путешествовал по безводному долгому пути в знойное время к храму Аммона,[295] чудесным образом перешел через Памфилийский залив, причем море расступилось, и божество сдерживало воды, пока он переправлялся, и посылало дождь, когда он совершал свой путь.[296] Он переехал через неизведанное море в Индию,[297] первый поднялся на штурмовую лестницу, один вспрыгнул на вражескую стену,[298] вынес тринадцать ранений. Всегда непобедимый, почти в два-три сражения заканчивал он каждую войну, захватив много варварских земель Европы и покорив эллинов, народ, не подчиняющийся власти, любящий свободу и никому не подчинявшийся до него, кроме Филиппа,[299] власть которого он над собой признавал под почетным титулом гегемона во время войны, да и то короткое время. Азию же, можно сказать, Александр всю подверг набегам, и, чтобы образно охарактеризовать жизненный путь и власть Александра, можно сказать, что он завладел всей землей, которую он видел, и умер, помышляя и мечтая об остальной.

150. Перед Цезарем сдалось Ионийское море, сделавшееся проходимым и спокойным посреди шторма. Он переплыл к британцам через западный океан, который еще никто до того не исследовал, а когда кормчие наталкивались на британские скалы, он велел им сломать корабли. С другой пучиной боролся он ночью один на маленькой лодке и велел кормчему поднять паруса и уповать на счастье Цезаря больше, чем на море. Против врагов он часто выступал вперед один, когда все боялись; 30 раз он выступал против одних галлов и покорил до 400 их племен, которые казались столь страшными для римлян, что в законе о непривлечении к военной службе жрецов и стариков было оговорено: "за исключением войны с галлами". Тогда и старики и жрецы выполняли военную службу. Сражаясь под Александрией, Цезарь, будучи оставлен один на мосту и находясь в затруднительном положении, сбросил тогу[300] и спрыгнул в море; разыскиваемый врагами, он плыл долгое время незамеченный глубоко под водой и лишь изредка позволял себе должную передышку, пока не приблизился к дружественному кораблю, поднял руки, дал себя узнать и таким образом спасся. В гражданскую войну Цезарь был вовлечен или из страха, как он сам говорил, или из жажды власти. Он столкнулся с лучшими современными ему полководцами, со многими большими войсками, уже не варваров, а римлян, которые были на высоте счастья и удачи. И Цезарь в одно-два сражения всех побеждал, но у него войско не было непобедимым, как у Александра; галлы нанесли римлянам сильное поражение, когда их постигло большое несчастье под предводительством Котты и Титирия и когда в Испании их окружали Петрей и Афраний, как если бы они были осаждены. В Диррахии и Африке солдаты Цезаря в большом количестве бежали, в Испании они отступили в панике перед молодым Помпеем. Сам же Цезарь был неустрашим и непобедим до конца всей войны и мощь римлян, простиравшуюся уже над землей и морем от запада до реки Евфрата, он силой и милостью покорил себе более прочно и крепко, чем Сулла, и показал себя царем против их воли, хоть и не принял предложенного ему титула. Убит был Цезарь в то время, когда он замышлял другие войны.

151. Случилось так, что войска Александра и Цезаря относились к ним с одинаковой готовностью и благорасположением и в битвах походили на лютых зверей; однако, часто они нарушали дисциплину и поднимали мятежи вследствие тяжких походов. После смерти своих полководцев они их одинаковым образом оплакивали, тосковали по ним и удостоили их божеских почестей. Телом оба, и Александр и Цезарь, были хорошо сложены и прекрасны. Родом оба происходили от Зевса, один как потомок Эака и Геракла,[301] другой как потомок Анхиза и Венеры. Будучи крайне честолюбивыми в борьбе с упорствующими противниками, они быстро мирились и прощали пленных и после прощения проявляли себя как благодетели, стремясь лишь к одной цели — одержать победу. На этом можно кончить сопоставление Александра и Цезаря. Они пришли к власти, правда, не при одинаковых предпосылках: один из них обладал уже царством, укрепленным Филиппом, а другой вышел из частного, хотя и знатного и знаменитого рода, но крайне бедного.