Джип из тыквы - Елена Логунова

– А шорты и майку ты нашла где-то здесь. С другой стороны перевала! Ты понимаешь, что это значит?

Собака явно не понимает, а я – да, мне уже почти все ясно:

– Белочка, ведь это значит, что одежки не принадлежали рыжей девушке. Она же не доехала до того места, она слетела в пропасть еще до медведей! Ниже пирамиды!

Собака выжидательно молчит, а мне так нужен собеседник, что я подсказываю:

– «Но Тугарина видела, что машина катилась с горы в направлении к морю и упала ВЫШЕ пирамиды!» – могла бы сказать ты и была бы совершенно права. Неувязочка получается, да? Казалось бы! На самом деле – это все ставит на свои места!

Я уже не могу остановиться и говорю, говорю:

– Все расчудесно складывается, если машин было две! Две машины, две аварии! Две голых девушки, можешь себе такое представить?!

Белка явно не может, а я – запросто.

– Не зря говорят, что нет ничего более невероятного, чем правда! Я согласна, это удивительное стечение обстоятельств, но так уж случилось. Смотри!

Я снова жестикулирую:

– Вот с моря едет на угнанной машине Макса рыжая жертва насилия. Ей навстречу – автобус Петровича. Ой-ой-ой! Машина Макса падает с обрыва, но самого момента аварии никто не видит! А Тугарины находятся выше, совсем рядом с пирамидой. Ольга Викторовна видит машину, которая стремительно движется в направлении моря и уходит в пропасть, вильнув, чтобы не сбить ее ребенка. В этой второй машине я и была!

Собака трясет головой.

– Не веришь? – обижаюсь я. – А я уверена, что права! И докажу это.

После обеда за мной приезжает Грачик. Предполагается, что мы едем навестить Саныча, но я вношу в первоначальный план коррективы.

– Мне нужно на ближайший пост ГИБДД, – светски сообщаю я Грачику, сев в машину и пристегнувшись. – Но не тот, который по дороге на Кипучеключевск, там я уже была. Мне нужен пост по другую сторону границы между районами.

Судя по взгляду Грачика, он сильно сомневается в моей адекватности. Серия визитов к гаишникам – весьма необычная светская жизнь.

– Это будет недолго, – обещаю я. – Я лишь задам инспекторам пару вопросов – и все.

– Обычно они задают вопросы, – напоминает Грачик, мнение которого о моем душевном состоянии явно ухудшается, и он настаивает:

– Может, все-таки в больницу?

– Потом в больницу.

Грачик неодобрительно бурчит, но подчиняется. Мы покидаем санаторскую резервацию и выезжаем на шоссе – налево, за пределы Кипучеключевского района.

По этой дороге – лес с одной стороны, пропасть с другой – я езжу так часто, что это уже вроде путешествия на машине времени: дни путаются, и не разобрать, что происходит сегодня, а что было вчера, позавчера и еще раньше. А пирамида с медведями – как стержень, на который нанизаны эти слои.

«Трутся спиной медведи-и-и о земную о-о-ось», – заунывно затягивает мой внутренний голос.

Я и не замечаю, что подвываю этому акынскому пению, пока не слышу укоризненное:

– Зачем же реветь? – это Грачик.

Пение в дуэте с внутренним голосом – явный признак шизофрении, поэтому я вру:

– Нога разболелась.

– Это перед дождем, – кивает Грачик. – У меня вот тоже после ранения плечо погоду предсказывает точнее, чем метеобюро. К вечеру дождь пойдет, это точно.

Он останавливает машину и внимательно смотрит на меня:

– Пойдешь? Или лучше в больницу?

На другой стороне дороги высится нелепое сооружение стационарного поста ГИБДД, похожего одновременно и на аквариум, и на скворечник.

– Пойду, – говорю я и вылезаю из машины.

Версию о разболевшейся ноге нужно поддержать, и я усиленно хромаю. Грачик, добрая душа, не выдерживает и спешит подставить мне плечо. Инспектор за стеклом при виде нашей странной пары сдвигает на затылок головной убор и приподнимается над стулом.

Я стучу по разделяющей нас преграде костяшками пальцев:

– Товарищ начальник, можно вас на минуточку?

– Кто ж так разговаривает, – досадливо вздыхает Грачик, но не вмешивается.

Товарищ выплывает из аквариума в большой мир.

– Добрый день! – говорю я.

– Здрасте.

Грачик снова вздыхает. Он явно недоволен моей штатской расхлябанностью, и я добавляю в голос строгости, а в формулировки – четкости:

– Скажите, пожалуйста, на вашем участке четвертого июня сего года была авария с участием белого легкового автомобиля?

Инспектор смотрит на меня и молчит. Непохоже, что он собирается делиться со мной информацией.

– Стой ровно, – оценив ситуацию, распоряжается Грачик.

Он уводит из-под меня опорное плечо и выходит вперед, широкой спиной закрывая от меня инспектора. Я надуваю щеки: эти двое шепчутся, как заговорщики! Но интрига оказывается в мою пользу: когда Грачик возвращается к бессловесной роли моего крепкого костыля, инспектор становится дружелюбен и разговорчив.

– Это было шестого июня, а не четвертого, – сообщает он, запоздало отвечая на мой вопрос.

– Да?! Расскажите подробнее!

Я вся внимание. Я обращаюсь в слух, впиваюсь взглядом в глаза собеседника – и проваливаюсь в его внутренний космос на первой же фразе:

– То есть шестого нашли машину – в речке, ниже по течению. Пятого был дождь и вода поднялась, а когда спала – на отмели нашли пустую «Приору», помятую и без одной двери.

Я вижу то, что осталось от белой «Приоры», чужими глазами. Покореженная, она обнимает вмятым боком влажный валун, и рябая серебристая вода протекает сквозь нее с мелодичным журчанием.

– Дверь открылась, когда я падала, – шепчу я, сморгнув чужое воспоминание.

Меня захлестывает забытое, и я тороплюсь озвучить картинки, накатывающие волнами:

– Я не захлопнула ее как следует, когда садилась в машину, и не стала пристегиваться после того, как разделась, я же не планировала оставаться в живых, наоборот… А дверца открылась, и я вывалилась!..

Краешком сознания удивляюсь тому, что выдаю вполне связный текст, потому что воспоминания мои сумбурны и отрывочны.

Сначала медленный-медленный плавный полет с понижением высоты… Луна уходит вверх, как всплывающая из глубины медуза, а черные треугольники елей дружно расправляют юбки и приближаются…

Потом скользящий боковой удар справа, кувырок, и картинка размазывается. Под барабанный бой и скрежет меня трясет, как жучка в коробочке, а затем я с треском проламываюсь сквозь горячее, секущее, мелкозубое. Очень больно ударяюсь левым боком, снова лечу сквозь кусачее и цепкое, сквозь оглушительный треск и шорох, ломаю, ломаюсь – и после очередного удара снизу проваливаюсь в ватную тишину.

– Я упала на дерево, – объясняю я инспектору, который смотрит на меня такими большими глазами, какие бывают у персонажей японских мультиков-анимэ. – А машина свалилась в реку и утонула!

Мне нужна какая-то ответная реакция, но инспектор молчит, поэтому я поворачиваюсь к Грачику и повторяю:

– Я упала на дерево! Мне повезло, а той девушке – не повезло, ты понимаешь?

– Я знаю, знаю, – Грачик тянется меня обнять.– «Рено» тоже в речку упал, и его потащило вниз по течению, но там попалась большая коряга, и железяка зацепилась, а тело вода унесла.

– То есть ее тело не нашли, а меня обнаружили, но решили, что я – это она, потому что ее машину нашли, а мою – не нашли! – выдаю я, как накатывает понимание – с ускорением.

– Я че-то не понял, – прищуривается инспектор, сужая мультяшный японский взор до реалистичного азиатского разреза.

– Надо будет – объясним, – с нажимом говорит ему Грачик и разворачивает меня к посту задом, к дороге передом.

– Перепутать-то нас легко было: обе голые, обе без вещей и документов! – по инерции договариваю я. – И разобраться в ошибке, узнать меня просто некому было! Макс с Вальком с пьяных глаз только рыжую шевелюру той девушки вспомнили, а как раз волосы мне из-за травмы сбрили начисто! Грачик!

Я хватаю парня за руку и заглядываю ему в глаза:

– Ведь мои не узнали про аварию, правда? Для них я просто ушла и не вернулась, да? Они меня ждут? Скажи!

– Я так скажу: хорош, поехали! – хмурится Грачик.

Я не спорю, что для меня нехарактерно, и Грачик, крутя баранку, поглядывает на меня испытующе. Явно опасается какой-то выходки.

Чтобы не обманывать его ожиданий, я спрашиваю:

– Значит, сами все про меня разузнали, а мне ничего не сказали, доблестные спецслужащие?

Это не столько вопрос, сколько констатация факта, и уж точно не претензия. Я помню, как Саныч сказал: «Ты должна сама», и признаю, что это была правильная стратегия. Если бы мне просто рассказали мою историю, я не приняла бы ее как свою. Не скажу, что не поверила бы – просто не прониклась бы.

А теперь я не слушатель, я героиня этой страшноватой сказки.

«Да, ты в ней, и от тебя зависит, какой у нее будет конец», – необычно серьезно, без насмешки и иронии, подсказывает мой внутренний голос.