Хей, Осман! - Фаина Гримберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так повторяли они, будучи в состоянии Ният - твёрдой душевной решимости повиноваться и подчиняться воле Аллаха через молитву, посредством коей молящийся несёт Аллаху свои помыслы и намерения, моля об их осуществлении.
Старик-имам и его гость совершили поясной поклон и, возлагая руки на колени выпрямленных ног, произнесли три раза кряду:
Аллаху акбар!Субхана рабби ль-’азым.
И затем оба распрямились со словами:
- Сами’а Аллаху лиман хамидаху.
Затем они опустились на молитвенные коврики, касаясь коленями прежде рук и со словами:
- Аллаху акбар.
Затем коснулись ковриков лбом и трижды повторили:
- Сами’а Аллаху лиман хамидаху.
После чего они, со словами «Аллаху акбар», сели, поджав ноги; так, чтобы ягодицы упёрлись в пятки.
И вновь они касались лбом своих ковриков, и повторили «Аллаху акбар», и прочли три раза «Субхана рабби ль-а’аля».
И снова сели так, чтобы ягодицы упирались в пятки. И произнесли вновь суру «Аль-фатиха». И произнесли далее:
- Ат-тахиййáт ли ллахи ва с-салавáт ва т-таййибáт. Ассаляму ‘алéйка áййуха н-набиййу ва рахмáту ллахи ва баракáтуху. Ас-саляму алéйна ва ‘аля ‘абáди ллахи с-салехина. Ашхаду ан ля иляха илля ллаху ва ашхаду áнна Мухаммадан ‘абдуху ва расýлуху.
Молитвы, благие дела и восславление Аллаху. Мир Тебе, о мой Посланник, милость Аллаха и благословение Его. Мир нам и благочестивым рабам Аллаха. Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха. Свидетельствую, что Мухаммад - раб его и Посланник Его[210].
И далее говорили:
- Аллахýмма салли ‘аля Мухáммадин ва ‘аля али Мухаммадин кяма саллéйта ‘аля Ибрахима ва ‘аля али Ибрахима. Иннака хамйдун маджйд. Аллахума бáрик ‘аля Мухаммадин ва ‘аля али Мухаммадин кяма барáкта ‘аля Ибрахима ва ‘аля али Ибрахима. Иннака хамйдун маджид.
О, Аллах! Благослови Мухаммада и народ Мухаммада, как Ты благословил Ибрахима и народ Ибрахима. Воистину, Ты достославен! О, Аллах! Ниспошли благословение Мухаммаду, как Ты ниспослал благословение Ибрахиму и народу Ибрахима. Воистину, Ты достославен![211]
Затем они обратились к Аллаху со словами:
- Аллахýма салли ‘аля Мухаммадин ва ‘аля али Мухаммадин.
И направляли указательные пальцы своих рук в сторону Мекки.
Затем поворачивали головы направо и произнесли:
- Ас-саляму ‘алейкум ва рахмату ллахи.
Затем повернули головы налево и произнесли:
- Ас-саляму ‘алейкум ва рахмату ллахи.
И завершив молитву, они вкусили от простой трапезы.
Осман видел, что жена старого имама не показывается и не ест с ними. Он хотел спросить о ней, но передумал.
«Стало быть, так надо! Ведь жены и дочери Пророка тоже не показывали свои лица чужим».
Старик проводил Османа в мечеть. Беден, скромен был храм правоверных в сравнении с пышно убранным храмом неверных...
- Но истина веры - здесь, я знаю! - тихо произнёс Осман.
- И никогда не забывай! - строго сказал старый имам.
- Мои потомки воздвигнут прекрасные храмы для правоверных и украсят эти храмы богато.
- Самое важное, это чтобы благодать Божья не отлетала от храма! Возможно заботиться об украшении храмов, но более всего следует помнить о благодати...
- А храмы неверных будут стёрты с лица земли!
- Петух, ты петух! - Старый имам Потянулся рукою сморщенной и потрепал гостя по маковке. - Снова горячишься?! Пусть неверные молятся в своих храмах, у них - своя вера. А самый красивый их стольный храм в стольном городе Истанбуле мы обратим в нашу мечеть, самую большую мечеть!..
Горячность Османа погасла, сменилась доброй насмешливостью:
- Отец! Но ведь прежде, чем это преображение случится, Истанбул должен стать нашим городом. А у нас и вовсе никаких городов нет, мы на становищах живём, кочуем с пастбищ летних на зимние; и снова и снова повторяем этот путь. Городов у нас нет...
- А как же созидание великой державы? - лукаво прищурился старик.
Осман с улыбкой пожал плечами:
- Не знаю, когда это будет!
- А веришь? - Взгляд старого имама сделался цепким.
- Как не верить знамениям Аллаха! - серьёзно отвечал гость.
- Тогда всё будет, всё сделается!
- Да у нас и войска-то нет. Соберём отряды всадников и отбиваемся от врагов! Верю я безоглядно знамениям Аллаха, но я не знаю, как они сбудутся...
- Аллах знает! А ты живи, молись.
- Я запомнил всё, что ты рассказал и показал мне. Сейчас я помню всё это. Но боюсь, что со временем могу кое- что позабыть...
- Если позабудешь нечто, молись, как знаешь, обращай помыслы к Аллаху. Он простит, если ты будешь молиться не всеми положенными словами!..
- Я не всё понял из того, чему ты, отец, научил меня; не все слова были внятны мне...
- Что ж! И в этом нет страшного. Я и сам не всё понимаю. Самое важное - верить в Аллаха и молиться...
- Не забудь, отец, ты обещал подарить мне Коран, когда я буду возвращаться из Коньи!
- Я-то не позабуду, а вот ты... Захочешь ли вернуться в жилище бедного сельского имама после султанского дворца; захочешь ли помолиться в бедной сельской мечети после храмов Коньи?
- Не смейся надо мной! Ты и сам знаешь, я вернусь в это селение, в этот храм, в твой дом! Я намыслил кое-что, но расскажу тебе намысленное мною, когда вернусь. Ты жди!..
Осман уже ехал далеко по улочке узкой, плохо мощённой, а старый имам всё глядел ему вслед в глубокой задумчивости...
СУЛТАН ВЕЛЕД
Посольство, возглавляемое Османом, принято было хорошо. Кони, приведённые в подарок, заслужили похвалу. Однако Алаэддин Кейкубад, сын Ферамурза, не преминул показать послу кочевых тюрок превосходство своей столицы...
- Передавай своему отцу благодарность мою! Кони хороши! Но бывают и получше!..
И в султанской конюшне Осману показали дивных лошадей, вывезенных из степей Аравии. Этих лошадей не купили, потому что они были непродажны. Эти лошади уведены были тайно и за немыслимую цену проданы. При взгляде, едва брошенном на них, возможно было сойти с ума от восторга. Глаза этих коней похожи были на глаза красавиц дивных. Шерсть была мягка, тонка и блестела на солнце. Стройные, крепкие, эти лошади казались выкованными из железа. О таких лошадях были слова Аллаха, записанные в Коране:
«Боевые лошади устремляются на врага с раздувающимися ноздрями и с раннего утра мчатся на поле битвы» [212].
При дворе Осман видел много монголов, нарядно одетых. «Правду сказал старик, - подумал Осман. - Это двор монгольских прихвостней! И пусть кони их хороши, а на чьей стороне ещё будет благоволение Аллаха?!..»
И он вспомнил свой прекрасный сон...
В Конье увидел Осман многое из того, что видел ещё его отец в молодости своей. Но увидел и много нового. На холме - хююк, нарочно насыпанном, возвышался дворец султана. В этом дворце жили и правили султаны прежние сельджуков. Много раз пристраивали к основным постройкам новые и новые, много раз украшали покои и стены резьбой красивой. Придворные и родичи султанов также украсили город свой стольный дворцами, в которых жили. С тех пор, как монголы взяли власть, обеднели базары Коньи, но всё же могли поразить воображение такого неискушённого приезжего, как молодой Осман...
Однако были у Османа, сына Эртугрула, свои мысли. Прежде всего побывал он в мечети за холмом. Прекрасным было строение в тени султанского дворца. Полы мечети устланы были коврами, каких не видал Осман даже в юрте своей матери. Но не занимало его мысли богатое убранство. Другое занимало его, другое искал он.
В сопровождении ближних своих людей Осман являлся во всех мечетях города. Он молился с тщанием, но должен был признаться сам себе, что лучше ему было молиться в бедном доме имама в селении Силле...
Осман принялся расспрашивать имамов о молодом человеке, сыне имама такого-то по имени из селения Силле:
- ...Он также имам в одной из мечетей Коньи. Я только не знаю, как зовут его!..
Над простодушием Османа даже посмеивались:
- Ты, благородный гость, не знаешь, кого ищешь! Как же мы знать можем этого неведомого тебе человека?!..
Наконец один имам помоложе сжалился над бесплодными усилиями Османа:
- Попробуй поискать в медресе Каратай. Быть может, там сыщешь этого таинственного сына имама из селения Силле!
- Я благодарю тебя, но я не знаю, что такое «медресе»! Ты растолкуй мне!
- Медресе - это духовное училище. Кто выучится там, сможет сделаться имамом, сможет толковать слова Корана...
- И ты выучился в медресе?
