Насмешка (СИ) - Цыпленкова Юлия

Сжав медальон в ладони, Лиаль прижала его к груди и закрыла глаза, прошептав одними губами:

— Гаэрд, — после веки лаиссы дрогнули, и она тяжело вздохнула. — Ах, кабы мне еще хоть раз увидеть вас.

Она скучала по своему знакомому, скучала так, как никогда и ни по кому в этой жизни, если не считать брата. Впрочем, даже по брату Лиа так не тосковала. Ночами благородную лаиссу преследовали сны, в которых она вновь сидела напротив ласса Дальвейга, потупив взор, и слушала его голос. Наутро девушка не могла вспомнить ни слова, но звук его мягкого приятного голоса продолжал отдаваться в ушах, вызывая грусть.

Этот совсем незнакомый мужчина стал тайной лаиссы Ренваль. Иногда ей казалось, что они еще непременно свидятся, и тогда девичье сердечко начинало сладко ныть от предвкушения встречи. А в следующее мгновение Лиаль уныло опускала голову, понимая, что это всего лишь пустые мечты. Судьба слишком жестоко посмеялась над юной лаиссой, связав ее судьбу с наместником Ренвалем, даже имя которого она теперь переносила с трудом. Но благодаря этому браку, Лиаль смогла узнать другого мужчину, который так неожиданно появился в ее жизни, и так стремительно исчез, оставив о себе на память лишь этот золотой медальон с девизом: «Честь важнее жизни».

— Как же это правильно, — прошептала Лиа, опуская голову на переплетенные пальцы, между которыми был сжат медальон. — Какие верные слова. — И поддавшись порыву, она открыла своему взору золотой кругляшок и прижалась к нему губами, вновь прошептав, — Гаэрд.

Стук в дверь застал лаиссу Ренваль врасплох. Спешно надев медальон на шею, она скрыла его в единственном сейчас надежном месте, куда могла успеть спрятать — у себя на груди под слоем ткани платья.

— Моя госпожа, — это был всего лишь бард. — Дозволено ли мне будет присоединиться к вам?

— Заходи, — разрешила Лиаль и принялась за остывающие яства.

Лиот расположился на кресле, держа в руках свою неизменную спутницу — лютню.

— Желает ли госпожа застольную песню? — спросил бард.

— Играй, — устало вздохнула она.

Ей сейчас не нужен был ни бард, ни его песни, но присутствие молодого мужчины смягчало положении пленницы-жены при тиране муже. Лиот давал ей ту толику заботы, которой благородной лаиссе не хватало. Он все так же держался на расстоянии, лишь в своих песнях открывая душу пред госпожой. Она же дарила влюбленному в нее мужчине легкую улыбку и свою благодарность, не позволяя мечтать о чем-то большем.

Но Лиот мечтал! Сколько раз его песни обещали госпоже сладостные ласки и вечную любовь. Сколько раз клялся умереть за нее, и в такие мгновения глаза певца сияли, как звезды, отыскивая хоть отблеск своей страсти в глазах благородной лаиссы. Не находили… И бард пел ей о своей тоске и разрывающимся от боли сердце. Но госпожа лишь слабо улыбалась в ответ, благодарила и отправляла восвояси.

Несчастный поэт и певец извел себя собственными тщетными надеждами. Он грезил, что однажды благородная лаисса услышит его, и ее сердце дрогнет, позволяя барду хотя бы коснуться губами ее руки. И об этом Лиот тоже пел, восхваляя нежность кожи своей хозяйки, плавность ее шагов, красоту ее черт. Страдал и укорял за стужу, захватившую сердце прекрасной лаиссы. Лиаль дарила знакомую барду легкую улыбку и опять не слышала его. Порой обрывала его признания на недопетой ноте и просила спеть балладу о странствующем лассе. Это злило мужчину, но он покорялся, не смея возражать.

Вот и сейчас, когда трапеза была окончена, и лаисса перешла к окну, зябко обнимая себя за плечи, Лиот вновь решился спеть о том, что лежит у него на душе.

Снега покрыли землю пеленой, С небес сметая солнце вьюгой. Зима владеет миром и тобой, Твоей став верною подругой. Я замер на коленях в тишине Под стылым взглядом глаз прекрасных. Моя душа пылает, как в огне, Сгорает в пытках сладострастных. Услышь меня, с тоской молю. Холодный лед я растоплю словами, Согрею душу снежную твою, Уста лобзая жаркими устами…

Тонкие длинные пальцы барда еще перебирали струны, когда Лиаль повернулась к нему и улыбнулась:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Как это красиво, Гаэрд, — произнесла лаисса, даже не заметив оговорки.

Мелодия оборвалась, словно невидимая безжалостная рука рванула струны. Лютня жалобно звякнула и упала к ногам побелевшего барда. Глаза его гневно сверкнули, и мужчина рывком поднялся на ноги, забывая, кто перед ним, и кто он сам.

— Каким именем вы назвали меня, госпожа? — хрипло спросил он. — Гаэрд? Гаэрд?! Именем того ласса, из-за которого господин чуть не убил вас?

— Лиот…

— Гаэрд! — воскликнул мужчина, преодолевая расстояние между собой и Лиаль в несколько широких шагов. — Вы назвали меня — Гаэрд!

— Ты забываешься, — ледяным тоном ответила лаисса Ренваль, отходя от барда.

Он повернулся за ней, не сводя с хозяйки пристального взгляда. Благородная лаисса обернулась, встретилась с мужчиной глазами и поджала губы.

— Лиот, оставь меня, — велела она, едва сдерживая гнев.

— Моя госпожа прогоняет меня, потому что я смел плохо отозваться о ее игрушке? — язвительно спросил бард.

— Да как ты смеешь?! — в сердцах воскликнула Лиаль. — Уходи немедленно и не смей возвращаться! Я твоя госпожа, а не дворовая девка. Что за разговоры ты завел?!

— Хозяйка напомнила смерду его место, — язвительно усмехнулся мужчина, но не сдвинулся с места. — Несчастный влюбленный бард для госпожи, лишь грязь под ее маленькими ножками. Но и у этой грязи есть душа, и она болит от любви к своей госпоже. Однако госпожа думает лишь о проклятом лассе! — голос его зазвенел от ярости. — Вы ведь все время думаете о нем. Я знаю, я вижу, как украдкой вы сжимаете в руках его медальон. Моя госпожа занята мыслями о том, кто мелькнул, подобно падающей звезде, и исчез с ее небосвода. Но она не желает увидеть того, кто каждый час с мольбой взирает на нее!

— Замолчи! Замолчи, ради всех Святых, Лиот! — воскликнула Лиаль, испуганно глядя на дверь. — Тебя могут услышать. Неужто мне мало печалей и без твоей ревности? Замолчи и уходи немедленно!

Бард все так же стоял на месте, упрямо глядя на лаиссу. Ревность и злость душили его, лишив осторожности, заставив забыть о том, кто мог оказаться рядом.

— Молчать? Теперь вы требуете молчать, — зло рассмеялся Лиот. — Так нет же, жестокосердная госпожа! Я не буду молчать. Моя боль рвет мне душу, потому что вы влюблены в того проезжего ласса. Ваше сердце отдано Гаэрду Дальвейгу, и его медальон тому доказательство, как и то, что вы грезите им, иначе не оговорились бы, назвав меня его именем!

— Кому отдано сердце моей супруги?

Бард обернулся к двери, встретился с пристальным потемневшим взглядом господина, и лихорадочный румянец, сменивший бледность, вновь схлынул, оставляя лицо Лиота белым, как снег за окном. Осознание того, что сотворил, вползло в истерзанную безответной любовью, отравленную затаенной ревностью душу, сдавливая горло ледяными кольцами.

Плечи Лиаль поникли, и обреченность погасила гнев в ее взоре. Она подняла глаза на барда. Лаисса Ренваль не обвиняла, не показывала обиду, в темной глубине ее глаз застыла лишь горькая насмешка. Она так и не обернулась к супругу, зная, что найдет на его лице. Девушка знала, как маска гнева искажает лицо ласса Ренваля, и ей не нужно было смотреть на него, чтобы понять его чувства.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Стало быть, — Ренваль сделал первый неспешный шаг в сторону своей жены и певца, — ты говоришь, что моя супруга пустила в свое сердце другого мужчину? И у нее есть его вещь?

Бард открыл рот, но снова закрыл и отчаянно мотнул головой.