Уинстэнли - Татьяна Александровна Павлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мы отрицаем, — продолжал он, — что мы допустили какое-либо нарушение по отношению к этим трем людям или к мистеру Дрейку или что мы вообще нарушаем чье-либо право, когда копаем или пашем для поддержания нашей жизни на любой пустующей земле в Англии, ибо тем самым мы не нарушаем ни одного конкретного закона, а только старый обычай, рожденный силой королевской прерогативы и недействительный с тех пор, как королевская власть и титул низвергнуты… И если какие-либо должностные лица будут заключать в тюрьму, и угнетать, или приговаривать к смерти человека, стоящего за эту купленную дорогой ценой свободу, то они покажут себя убийцами и ворами, а не справедливыми правителями».
Он доказывал, что все старые прерогативы, тяжелым игом лежавшие на плечах народа, следует считать отмененными вместе с королевской властью, а землю Англии рассматривать как свободную общую сокровищницу для всех ее детей. И потому полностью оправдывал действия диггеров на холме Святого Георгия. Он даже высказывал надежду, что и парламент, и судьи, и приходские проповедники, и лорды маноров, и сам Френсис Дрейк помогут диггерам в их деле и защитят их от тех, кто хочет помешать им. «Если вы христиане, как вы говорите, — взывал он к обвинителям и судьям, — проявите к нам любовь, как и мы любим вас; если же вы чините над нами произвол, арестовываете нас, судите, проклинаете и казните и даже не хотите разрешить нам говорить от своего собственного имени, но хотите заставить нас отдать деньги нашим врагам, чтобы они говорили вместо нас, — то вы, конечно, не сможете сказать, что ваше дело правое».
Он вставил в текст защиты стихи:
Закон справедлив, он добр и умен, Коль Разум правит в нем, Но кто управляет, чтоб радовать плоть, — Являет себя дураком.Он не стыдился и не боялся оправдывать то дело, за которое их арестовали, и не отказывался отвечать на обвинения в том порядке, как это полагалось по закону. Он надеялся, что если его и не выслушают на суде, то хотя бы речь его прочтут, и найдутся люди, которые почувствуют очевидную справедливость их дела.
Но он ошибался. Чиновники, которым он передал свою речь, оставили ее без внимания; никто и не подумал зачитать ее во время разбирательства. Более того, Уинстэнли и его товарищей сочли не явившимися на процесс. Обвинение было рассмотрено без них и вынесен приговор: каждый из диггеров должен заплатить штраф в размере 10 ф. ст. и возместить судебные издержки по 29 шиллингов и одному пенсу с каждого. Богатые фригольдеры, сидевшие на скамье присяжных заседателей, приговор утвердили; обвиняемые были отпущены на свободу.
Через некоторое время бэйлифы, судебные исполнители, явились в селение и во исполнение приговора арестовали и заключили в тюрьму Генри Бикерстаффа, ибо он не мог заплатить присужденной суммы. Томаса Стара, который также не имел никакого имущества, искали, но не нашли. Они пришли и к Уинстэнли и, не застав его дома, забрали четырех коров, ему не принадлежавших: он пас их по договору с отлучившимся хозяином. Видимо, он был на холме, вместе с копателями. Там же находились и остальные коровы, принадлежавшие кое-кому из односельчан: он продолжал пасти скот и после начала работы в колонии. Вернувшись домой и поняв, что произошло, Уинстэнли написал жалобу в парламент, прося освободить товарища и вернуть ему, Уинстэнли, имущество.
Жалоба была опубликована 11 июля и вручена палате общин 24 июля. Но просители напрасно ждали ответа. Палата была занята «более важными делами», как значилось в газетном отчете.
Диггеры меж тем продолжали работать и терпеть гонения от соседей. На их посевы пускали скот, их дома разрушали. Местные церковные власти послали на холм правоверных пресвитерианских проповедников, которые уговаривали бедняков бросить дело общины и подчиниться веками установленному порядку — работать на лордов, терпеть, смиряться.
В августе Уинстэнли был арестован второй раз и приговорен к 11 фунтам 9 шиллингам штрафа за нарушение права чужой собственности. Бэйлифы пришли, словно воры, ночью, зная, что он отсутствует (он снова был с диггерами на холме или, может быть, отлучился в Лондон). Они забрали семь коров и быка, которые паслись близ его дома. Уинстэнли рассказывали потом, что арендаторы и слуги лордов, увидя, как уводят коров, поскакали в другие селения, крича: «Диггеры побиты, диггеры побиты!» Легко побить тех, чьи руки связаны, а потом торжествовать победу!
Вернувшись домой и не найдя коров, Уинстэнли пошел к бэйлифам.
— Вот я перед вами, — сказал он. — Возьмите меня, и я отвечу тем нормандским завоевателям, которые отняли у нас пашу землю. Но отпустите коров, они мне не принадлежат.
— Вы нам не нужны, — ответили ему. — Мы по постановлению суда должны забрать ваше имущество.
— Возьмите, возьмите все мое имущество. Но коров не троньте, они не мои…
Не получив ответа, он ушел, положившись на волю Царя справедливости, который, значит, не случайно подверг его этому испытанию. Он хотел прославить дело, которое Уинстэнли ставил выше любого имущества или средств к существованию. И так говорил он в сердце своем, идя к ограбленному дому: если бы у меня но было мяса для еды, я питался бы хлебом, молоком и сыром — хозяин разрешал мне кормиться от бедных животных; а раз они забрали коров, так что у меня не будет и этой пищи, и гнев владельца их падет на меня, тогда я буду есть хлеб с пивом, пока Царь справедливости не покажет сам мою невиновность; если все это сделано для того, чтобы справедливость восторжествовала, я буду мирно ждать, что он еще сделает со мной, ибо пока я не знаю его цели.
Он шел дальше и, глядя вверх, на вечереющее небо, говорил про себя: «О ты, Царь справедливости! Яви свою власть, и сам сверши свое великое дело, и освободи народ свой от тяжких уз нищеты, от жадной фараоновой власти!»
Мысли об оскорбленных, избиваемых диггерах,
