Протопоп Аввакум. Жизнь за веру - Кирилл Кожурин

Однако были и другие знамения, которые заставляли задуматься… Во время крестного хода возглавлявший его в полном архиерейском облачении митрополит Ростовский и Ярославский Варлаам внезапно упал и скончался. Смерть более чем странная, особенно если учесть, что Варлаам был одним из возможных кандидатов в патриархи… Ещё одно знамение — страшное видение, посетившее в ту же ночь благочестивого старца Симеона в Чудовом монастыре.

«Сущу же Никону в тыя дни в Москве, старец некий свят, живый во обители Чюда святаго архангела Михаила, именем Симеон, виде в нощи видение страшно, якоб змий велик зело пестр, и страшен видением, обогнувся около царския грановитыя палаты, яже в Кремле и ужасную свою лютым ядом дышущую главу, и грозно прегибающийся ошиб (хвост. — К. К.) вложив на праг тоя полаты, лежаше. Таковое видение видя, старец той, от ужаса скоро воспряну, и пристрашен быв зело на мног час; потом в себе быв, поведа сие видение соборным братиям; тии же, ужасом одержими, глаголаху: “что сие хощет быти?” Потом же скоро уведаша, яко во всю нощь ону, в нюже старец видение виде, Никон митрополит в оной палате с царем беседоваста, а о чем разглагольство их было, о том молчанием покрыся».

Несмотря на то, что «разглагольство» царя с будущим патриархом «молчанием покрыся», нетрудно догадаться, о чём они в действительности могли говорить наедине. Последующие события достаточно красноречиво говорят о том, что между Алексеем Михайловичем и Никоном произошёл тайный сговор. Будущие события были обсуждены и чётко рассчитаны, словно в шахматной партии.

На 22 июля был назначен собор для выборов нового предстоятеля Русской Церкви, которые были разыграны царём и Никоном, нужно сказать, мастерски. Сам Никон на собор не явился, словно показывая этим, что вовсе не стремится к власти. После молебна в Успенском соборе перед мощами московских первосвятителей соборянам было предложено избрать достойнейшего из двенадцати кандидатов. Чтобы соблюсти формальность, провели жеребьёвку, однако указанный жребием престарелый и всеми уважаемый архимандрит Антоний (отец одного из будущих видных реформаторов архиепископа Илариона Рязанского) немедленно отказался. Тогда собор единогласно избрал в патриархи Никона. Получив одобрение царя, послали за Никоном на Новгородское митрополичье подворье особую делегацию из светских и духовных лиц. На этом все вроде бы успокоились…

Однако пьесу надо было доиграть до конца. Никон стал категорически отказываться идти в Успенский собор. За ним посылали ещё несколько раз, но всё безрезультатно. Наконец Алексей Михайлович послал за Никоном своих самых знатных бояр и архиереев и приказал им привести Никона, даже если он будет сопротивляться, в Успенский собор. Здесь Никон на мольбы царя и народа снова стал отказываться, называя себя «смиренным, неразумным, не могущим пасти стадо словесных овец Христовых». Тогда царь, а вслед за ним бояре и весь собор, перед мощами святого митрополита Филиппа, упали в ноги Никону и, распростёршись ниц, стали слёзно умолять его принять патриарший сан.

Никон наконец согласился, но поставил условие: «Если вам угодно, чтобы я был патриархом, произнесите обет в этой соборной церкви… что вы будете содержать евангельские догматы и соблюдать правила святых апостолов и святых отец и законы благочестивых царей. Если обещаетесь слушать и меня, как вашего главного архипастыря и отца во всем, что буду возвещать вам о догматах Божиих и о правилах, если дадите мне устроить Церковь, то я по вашему желанию и прошению не стану более отрекаться от великого архиерейства». Царь и собор дали Никону такое обещание. Павел Алеппский, описывая избрание Никона на патриаршество, также сообщает об условии, поставленном им, что «царь отнюдь не будет заниматься делами Церкви и духовенства», и добавляет, что это соглашение между Никоном и царём было даже скреплено особым «царским указом», то есть какой-то грамотой царя, в которой он письменно подтверждал свой отказ от участия в делах Церкви и духовенства. Диакон Феодор подтверждает этот факт: «Царь Никону запись даде своею рукою в начале поставления его, еже во всем его послушати и от бояр оборонить и его волю исполнять».

23 июля 1652 года Никон был наречён патриархом, а 25 июля состоялось его торжественное возведение на патриаршество. Рукоположение [30] было совершено на соборе архиереев во главе с митрополитом Казанским и Свияжским Корнилием по специально составленному «Чину избрания, наречения, благовествования, посвящения Никона…». Никон был одет в саккос святого митрополита Петра. В своей речи он ясно дал понять, что его интересы ограничиваются не только Русской Церковью, но и всем православным миром. Он обещал молиться, чтобы «благочестивое царство прославилось от моря и до моря и от рек до конца вселенной».

По случаю рукоположения нового патриарха царём был устроен в Грановитой палате богатый стол. «И из стола святейший Никон патриарх Московский и всеа Руси встав, ездил кругом города Кремля на осляти. А осля водили под патриархом бояре и околничие те ж, которые были у стола». Русские архиереи, участвовавшие в поставлении Никона, дали ему настольную грамоту за своими подписями и печатями. В грамоте говорилось: «С великою нуждею умолиша его на превысочайший святительский престол». В этот день патриарху были поднесены богатые подарки, а через некоторое время царь пришлёт ему золотую митру-корону — по образцу тех, что носили греческие патриархи, — вместо обычной до того времени патриаршей шапки, опушённой горностаем…

Став патриархом, Никон резко изменил своё поведение по отношению к своим вчерашним соратникам-боголюбцам. «Егда поставили патриархом, — пишет протопоп Аввакум, — так друзей не стал и в крестовую пускать» (то есть в залу для приёмов на Патриаршем дворе). Его гордыня и упоение властью поистине не знали границ. «Он любил пышные богослужения и неустанно совершал их, привлекая для участия к сослужению всех разрядов клириков до 40–75 лиц, — писал историк Церкви А.В. Карташев. — Украшался самыми дорогими облачениями из патриаршей ризницы и создавал новые, небывало роскошные. Например, к Пасхе 1655 года был заказан саккос из венецианской парчи чистого золота, усыпанный жемчугом и драгоценными камнями в таком количестве, что весил полтора пуда; одна епитрахиль, максимально украшенная, весила около пуда. Стоимость облачения по-тогдашнему оценивалась в 30тысяч рублей [31]. Такая преувеличенная богослужебная пышность подсказывалась не просто одной суетностью, но была для Никона символом и орудием усиления его власти. Никон хотел реализовать права, какие он вычитывал для себя в букве Кормчей. Например, Павел Алеппский сообщает, что до Никона ни один епископ не ставился без царского указа. А Никон стал это делать равно единственно по своей власти — и судить, и запрещать епископов… Никон был строг и тираничен в суде над духовенством. Особые дьяки Никона ходили по церквам Москвы и доносили ему о беспорядках. Патриаршие стрельцы забирали на улицах нетрезвых попов и сажали в каталажки. Всё это и раньше практиковалось. Но при Никоне приняло характер “террора”. Слуги Никона тоже стали заносчивыми. Это взволновало и подняло против Никона большинство Москвы. Начиная с бывших друзей Никона — протопопов Стефана Вонифатьева, Иоанна Неронова, Аввакума — всё духовенство поднялось против патриарха. Гордость и недоступность Никона были безмерными. Говорили: “У него устроено подобие адовых предписаний; страшно к воротам подойти”».