Комната из листьев - Кейт Гренвилл

напоминал себе, что даже Его Святейшество лейтенант не способен ходить по воде.

Значит, мистеру Доузу было известно, что над ним иронизируют. Меня это приятно удивило. Он обещал быть куда более занятным собеседником, нежели Тенч, хоть у того всегда были заготовлены остроты. Смеясь вместе с мистером Доузом, я чувствовала себя на много лет моложе. Мне было двадцать четыре, вроде бы уже зрелая женщина, но я вновь ощущала себя той девчонкой, какой была, когда мы дружили с Брайди – ветреной, веселой, откровенной и уверенной в себе. Тогда я бесстрашно хохотала без причины, а мой мир еще не ужался до маленьких размеров.

Единственный вопрос

Астрономия переворачивала все мои представления о мироздании: то, что казалось верным, верным не являлось. Например, я считала, что твердо стою на земляном полу хижины мистера Доуза, но на самом деле мои ноги, да и хижина эта, весь материк и океаны – все это, вращаясь с огромной скоростью, неслось сквозь какую-то пустоту.

Эта мысль была настолько нелепой, что я невольно воскликнула:

– Но откуда это известно?

Сообразив, что мой вопрос прозвучал по-детски, я тут же пожалела о своих словах. Но мистер Доуз пришел в восторг.

– Отлично, миссис Макартур, – похвалил он. – Вы задали единственный вопрос, который имеет значение.

Он что – издевается? Мистер Доуз заметил, что меня одолевают сомнения. Я наблюдала, как он тщательно подбирает слова, которые наиболее точно выразили бы то, что было у него на уме.

– Мы сами определяем, что именно, по нашему мнению, нам известно, – отвечал мистер Доуз. – На основе имеющихся данных. В отсутствие дополнительных сведений нам ничего другого не остается. Но самонадеянность недопустима. Мы обязаны подвергать сомнению имеющиеся сведения, понимая, что они неполные. Ну и, конечно, нельзя быть категоричными в своих выводах. Чрезмерная уверенность – плохой помощник.

Казалось, мистер Доуз ставил под сомнение и собственные слова. Он смотрел в сторону, ища более точные формулировки. Но это была именно та истина, осенило вдруг меня, которая всегда была мне известна, просто сама я того не сознавала. И суть ее состояла в том, что окружающий мир и мое место в нем – это то, что видно взору: оно, бывает, радует глаз, но полного доверия не заслуживает.

Прежде чем узнать самое основное о небесных телах, оказалось, сперва необходимо усвоить еще более основополагающие понятия, а до них – еще более основополагающие. Но мистер Доуз был терпеливым учителем. То, что сегодня воспринималось как обескураживающий набор слов, на следующей неделе обретало ясность, и бусинки знаний постепенно нанизывались на нить понимания. Я пришла к выводу, что непонимание – не повод для отчаяния. Наоборот, непонимание – первый шаг на пути к мудрости.

После того, как я изучила в астрономии все, что способна была постичь, мы перешли к ботанике. Колонисты, давая названия местным растениям, превращали их во второсортные подобия тех, что росли у них на родине. Местная вишня, дикий шпинат, петрушка из Ботани-Бэй. Теперь я училась видеть в них не жалкие пародии знакомых растений, а самостоятельные виды. Деревья, похожие на дубы, но уродливые, дававшие скудную тень в жаркий день, оказывается, были такими не просто так. Мистер Доуз обратил мое внимание на блестящие твердые листья: они были повернуты к солнцу краями, что позволяло им сохранять больше влаги. Он объяснил, почему листья на деревьях осенью не желтеют и не опадают.

– Почва здесь бедная, листья растут медленно, – сказал мистер Доуз. – Поэтому они научились выживать в тяжелых природных условиях.

Благодаря мистеру Доузу я поняла, что местные породы деревьев весьма разнообразны и обладают силой, какой никогда не было у дубов. Перестав сравнивать их с растениями своего детства, я стала замечать, как утонченно и грациозно сияющие листья на этих деревьях играют с солнечным светом, как их кроны качаются и извиваются под порывами ветра. И все же одно дерево было особенным: его мягкая светлая кора, многослойная, будто сложенные в стопку листы бумаги. Странное удивительное творение, причуда природы. Но мистер Доуз объяснил мне, что и такая кора возникла не просто так: ее слои защищают дерево от огня и воды.

Мне очень нравилось рассматривать листья и кору через лупу мистера Доуза. Под увеличительным стеклом каждый листочек и участок коры представлялся тайным природным уголком, целым ярким миром с упругими краями, скрытым внутри того, в котором жила я. Я поняла, что женщина, постигшая хотя бы азы ботаники, никогда не заскучает. Растения есть везде, где бы она ни находилась, и они будут кланяться и кивать ей, а потом выпрямляться, рассказывая о себе.

С тех давних занятий с мистером Кингдоном я не имела удовольствия напрягать ум, чтобы усвоить новый материал. И как же приятно, когда тебя хвалят за то, что ты наконец-то добилась успеха в постижении новой науки! Впервые самостоятельно, без помощи мистера Доуза, определив, к какому классу и роду принадлежит растение, я безумно возгордилась собой, аж самой смешно стало. Как же, теперь я так много знаю, никогда бы не подумала, что такие достижения мне под силу!

– Спасибо, мистер Доуз, – поблагодарила я. – За то, что теребите меня, не даете успокоиться. Заставляете делать больше того, на что я, как мне казалось, способна, и видеть больше того, о чем я могла только мечтать.

Я почувствовала, как к горлу подкатил комок, и умолкла.

– Миссис Макартур, – отвечал он, – вы очень способная и пытливая ученица. И я только рад, если мне удалось открыть для вас, скажем так, некие двери.

Этот пустяковый обмен любезностями спас нас обоих.

Неопровержимо достоверная история

Однажды, спускаясь по знакомой тропинке, я увидела, что у мистера Доуза гости – группа женщин-аборигенов с детьми, в сопровождении двух мужчин. Они сидели вокруг костра возле хижины. Мистер Доуз тоже сидел с ними. Я остановилась в нерешительности, но кто-то из детей заметил меня и сообщил взрослым. Все взгляды обратились в мою сторону. Мне ничего не оставалось, как продолжить спуск. Мистер Доуз поднялся мне навстречу.

– Позвольте представить вам моих друзей – коренных жителей Сиднея, – начал он.

Он пошел по кругу, словно джентльмен в светской гостиной.

– Веронг. Милба. Патьегаранг. Барингару. Даринга.

Мое ухо все имена воспринимало как какофонию звуков. Мистер Доуз, заметив мои затруднения, по нескольку раз повторял каждое имя и заставлял меня повторять за ним, пока я не произносила его правильно. Если внимательно вслушаться, имена аборигенов такие же простые, как Джеймс или Мэри Энн.

Затем мистер Доуз что-то сказал на незнакомом языке. Я разобрала в середине фразы лишь свою фамилию: миссис Макартур. Поставив себя на место аборигенов, я словно услышала ее впервые в жизни – набор звуков, куда более сложный, нежели Веронг или Даринга.

Мужчины –