Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ) - Надежда Мамаева

— Нет уж, увольте меня от ваших забав, я, пожалуй, пойду…

Лицедейка настолько нарочито медленно продвигалась к двери, что фьерра Зи — Зи аккурат успела скрыться за угол. Для верности открыв дверь и высунув нос в коридор (благо 'грим' был еще не снят, в отличие от горба), девушка сварливо прокомментировала:

— Хотя нет, останусь, а то без пригляду вы тут потеряете все: ум, честь, совесть… корсет с панталонами, — удовлетворенно хмыкнув, девушка закрыла двери.

— Ну вот! Теперь можно и поговорить нормально. — Эрден встал, отряхиваясь от сора и перьев как ни в чем небывало.

— Знал и молчал? — Илас вопросительно посмотрел на дознавателя.

— Догадывался, что эта любопытная фьерра попытается подслушать. У нее на лице аршинными рунами написано, что любит она, кхм… наблюдать.

Васса, покачала головой:

— А предупредить?

— Тогда этот, — дознаватель кивнул на блондина, пытающегося вытащить шпильки из парика, — сопел бы неправдоподобно.

Илас аж застыл от такого заявления. Дознаватель устало махнул ему рукой в приглашающем жесте:

— Ладно, давай помогу.

Борьбы уязвленной гордости за неверие в способности его, Иласа, к звуковой инсинуации и желание избавиться от маскарада не было. Блондин моментально сдался и сел на кровать, подставив Эрдену затылок. Дознаватель с ловкостью фокусника начал вытаскивать из рыжей копны шпильки.

'Чувствуется большой опыт, — про себя отметила Васса, — Интересно, это он на любовницах тренировался или самому приходилось примерять личину фьерры?'. Меж тем, дойдя до рукомойника девушка с наслаждением смыла с лица грим.

Вытерев капли влаги полотенцем, она опустилась на стул с намерением пустить там корни, потому как вставать сил не было. Илас с Эрденом, споро покончившие с париком, перешли к расшнуровке платья и корсета. После того, как последний был расслаблен, блондин испустил такой вздох облегчения, что подслушивай их в этот момент фьерра Зи — Зи, она была бы вознаграждена за прострел в пояснице, дающий о себе знать при каждом ее сеансе 'повышенной бдительности к постояльцам'.

— А ты еще сомневался, сумею ли я доставить тебе удовольствие, — ввернул шпильку Эрден.

Илас простил ему подколку, поскольку его настроение, по причине избавления от всего женского (мужчина остался лишь в панталонах), заметно улучшилось. Растянувшись на когда‑то нарядном, а теперь грязноватом, с сомнительными пятнами покрывале (оные были проигнорированы Иласом с поистине царским величием), мужчина блаженно потянулся. Эрден, устроившись с другой стороны кровати, вторя блондину, сладко зевнул и, похлопав по свободной середине, обратился к Вассе:

— Давай, ложись.

Девушка лениво приоткрыла один глаз.

— Давай, сначала надо хотя бы передохнуть, свечи две, пока есть такая возможность. Путного мы сейчас все равно не надумаем, а обмен информацией лучше проводить на свежую голову.

Мужская логика дознавателя, до этого момента вынуждавшая Вассу полагаться исключительно на ее женскую интуицию, была железной. Но усталость была сильнее как логики, так и интуиции, а посему лицедейка приняла приглашение и, дойдя до кровати, рухнула между мужчинам.

И Илас, и Эрден отключились мгновенно: одного измотало чувство погони, другой не спал трое суток, проведя их безвылазно в седле, распутывая следы. Васса же, не привыкшая к подобным соседям по сну, поворочалась, но все — же, удобно угнездившись под боком Антера, смежила веки и мгновенно перешла в вотчину Молиты — сновидицы.

Глава 10

Дама, валет король и туз — все они заряжены в шуз

Шуз — это короб, в который складывают перемешанные колоды, числом обычно около шести. Предназначен он для раздачи карт при игре в тот же Джек, который в просторечии именуется 'Очко'.

Из пояснений Хайроллера новичкам

Леш упорно бежал по дороге, сбивая пятки в кровь сапогами, что были велики ему чуть ли не вдвое. Не спасали даже шерстяные носки, надетые поверх портянок. Надсадное дыхание, тигельным жаром опаляющее грудь, резь в боку, сгибающая пополам, жажда — все это словно шептало над ухом втихаря: 'Страдаешь ты, а может зря? Ведь жизнь в спокойствии дороже…'. Но упрямство у пацана было тоже. Оно‑то, подкрепленное жаждой мщения во имя памяти отца, так и гнало мальца вперед. Правда, было еще одно желание, которое парень старательно задвигал, как мысль, недостойную славного героя, коим он себя считал: покарать белобрысого наглеца, ушедшего от честного боя там, у лесной сторожки.

Леш, как и всякий мальчишка его возраста, мечтающий о подвигах и славе, не мог забыть обиды поражения, которую нанес ему Илас. А потому, дабы не упасть в собственных глазах, сознание парня наделило противника чертами, ему, противнику, изначально не присущими: коварством, жестокостью и, конечно же, пособничеством мракобесам и всерадетелю (последние двое в лешевом представлении были едины). А потому что? Правильно, блондин подлежал каре небесной, осуществляемой рукою Леша посредствам меча, стрелы, копья, ножа, пращи или иного другого оружия. Хотя в воображении парня мечу все‑таки было отдано предпочтение — как‑никак это оружие героев. Та же праща выглядела не так победоносно…

Осознание того, что Илас достоин мучительной смерти, как поборник зла, пришло к парню в тот самый момент, когда двое путников (девушку он разглядел лишь издали, но был уверен, что она тоже мерзопакостная, если не колдовка, то уж точно Хоганом не осененная), выехав на тракт, пришпорили коней. Их силуэты вдали были словно насмешкой над парнем. Другой бы на его месте отчаялся, опустил руки…

Парнишка же, загребая горсть снега, ел ее — очень уж хотелось пить — и перешел на шаг. Впереди маячили ворота Армикополя.

Металл амулета, словно убаюканный, уже не сипел, не рвал душу надсадным криком, лишь тихо всхлипывал, задавая верное направление. То, что хозяйка подвески теперь та девица, Леш уже понял. Загадкой для него осталось то, как всерадетель отдал столь большую драгоценность какой‑то… Наверняка, эта девка ему дорога. Кто она: незаконная дочь? Любовница? При этой мысли и так раскрасневшиеся щеки парня приобрели оттенок закатного багрянца, перешедшего даже на уши — очень уж волнительную сцену нарисовало вдруг расшалившееся воображение молодому человеку. Родственница? Парень терялся в догадках.

На исходе дня довольный стражник, коему в обязанности вменялась охрана городских ворот, заметил оборванца, одиноко (наконец‑то праздничный поток закончился) бредущего в сторону города. Настроение у служивого было хорошее: золотой, оставленный цыганским бароном на откуп, приятно грел карман и душу, рабочий день близился к концу, а там… Сегодня народ гуляет: можно на боевище пойти, душу отвести, благо есть на что покутить. Воспоминания о залетном дознавателе, правда, слегка портили радужную картину вечерних прожектов, но да ничего.