Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ) - Надежда Мамаева

Как только дверь закрылась, с Эрдена шутливый настрой съехал горной лавиной. Не вылезая из кровати, он задумчиво и по — новому рассматривал посетителя, отмечая и коричневую грязь на подметках, которая была характерна для трактов (в городе грязи тоже хватало, но она была иного рода), и одежду, великоватую, но одинаково великоватую, словно доставшуюся от кого‑то одного по наследству, и жадный взгляд парня, обращенный к лодыжкам Вассы.

— А теперь по порядку. Что за подвеска, чья она и почему тебе так нужна?

Эрден умел не только задавать вопросы, но и получать на них ответы. У Леша не возникло никакого желания сопротивляться этому, с виду расслабленному, мужчине. Ему захотелось просто рассказать, поделиться накопившимся, выговориться.

Парень как под гипнозом начал свой рассказ, не путано, перескакивая с места на место, а с самого начала, когда храмовники заявились в дом отца. После его истории в комнате повисла пауза.

— Я правильно понял, сейчас эта подвеска у тебя на ноге? — не вопрос, скорее утверждение, обращенное к Вассе.

Лицедейка в ответ лишь кивнула головой.

— Тогда следующий вопрос: как к тебе попала эта безделушка?

Эрден не хотел давить на девушку, применять приемы, которыми он пользовался при допросах (один из них, именуемый среди своих 'исповедник' только что успешно показал себя с Лешем: когда чувствуешь, что преступник готов все рассказать, лишь бы в одиночку не нести бремя знаний, главное — вовремя задать нужные и точные вопросы). Васса кокетливо улыбнулась, словно примеряя новую личину, вознесла глаза к потолку, засиженному мухами и голосом, полным кротости, начала:

— Его духовное всерадетельство само воплощение хогановых добродетелей на земле и имеет лишь один недостаток, — а потом, резко сменив тон, припечатала, — сукин сын он! Мало того, что (тут девушка осеклась, взглянув на Леша, и в последний момент подобрала слова поприличнее) прелюбодействует, так еще и всех, в том числе и маленьких детей, кто имеет какие‑либо особенности, не передает инквизиции, а использует для собственных нужд, отправляя в монастырь.

Вассу прорвало. Ее короткий монолог, где эмоции мешались с фактами (с десяток писем, украденных у хогановой десницы, бережно хранились девушкой в ее личном тайнике на груди), был весьма убедителен. Эпистолярные доказательства сказанного, предъявленные Эрдену, показались дознавателю весьма любопытными. После подробного их прочтения брюнет обернулся к Иласу:

— Ну, а ты что скажешь? Кстати, думаю, после ночи в одной постели позволишь мне обращаться на 'ты'?

— Не позволю. — Илас ощетинился колкостями, готовыми слететь с языка, не хуже, чем еж колючками.

— А он тоже с даром, — сдал блондина Леш, у которого любви к белобрысому с последней их встречи не прибавилось.

Мужчина, не ожидавший такого коварства, заскрежетал зубами, напрочь проигнорировав заинтересованный взгляд Эрдена. Но дознаватель не был бы дознаватель, если бы не умел составлять картину из деталей.

— Позволь я сам предположу. Насколько помнится, многоуважаемый герр Бертран был на службе несколько лет в приграничье. И какое‑то время даже в разведывательном летучем отряде. Думается на стрелы и ножи приходилось не раз напарываться, однако следа хоть одного шрама, которыми так любят гордиться военные, я у него не заметил, — говоривший выразительно оглядел голый торс Иласа.

— К тому же ваша некоторая, я бы сказал, холодность и щепетильность в отношении дамского полу: Вы никогда не заводили серьезных отношений, а со всеми вашими, кхм…, возлюбленными держали дистанцию. Даже в постели.

Илас рассвирепел:

— Какое тебе дело до моей личной жизни и всего остального?

— Отвечу по порядку: по роду своей деятельности я обязан знать все о более — менее влиятельных людях империи. Тебя, кстати, в этом списке не было, не обольщайся, пришлось сделать запрос в департаменте. Собрали информацию быстро, — Эрден невесело усмехнулся, — врагов и наушников, желающих полить тебя грязью, нашлось предостаточно. А по поводу своей догадки: судя по твоей реакции, ты действительно тот, о ком я думаю.

— И кто же? — прищуренные глаза метали молнии.

— Регенерат. Явление редкое, но все же имеет место быть. В нашей империи приравнивается к мракобесьему дару, но в соседней Бирмии, наоборот, ребенка с такими способностями с малых лет воспитывают как воина и телохранителя.

— Спасибо, знаю, куда теперь стоит отправиться.

— А вот это ты зря, — утверждение, вроде бы обращенное к одному Иласу, но все, находящиеся в комнате поняли, говорил брюнет о каждом.

— Судя по тому, что вы рассказали, и тому, что удалось узнать, всерадетель задумал нечто грандиозное по размаху.

— Переворот? — Васса ляпнула первое, что пришло в этой ситуации на ум.

Эрден покачал головой.

— Он не настолько глуп и понимает, что любая внешняя рокировка власти ослабит страну, и соседи незамедлительно этим воспользуются. Полагаю, он поступит гораздо хитрее. Как вы думаете, у кого в руках будет сосредоточена истинная сила, а, следовательно, и власть в империи, где магия под запретом? Правильно, тот, кто соберет кагал этих самых магов, воспитает их в нужном ключе, сделает преданными.

Улица, ведущая к базарной площади, была недлинная, но бестолковая. Любой мчащий мимо экипаж норовил изгваздать прохожих с головы до пят грязной жижей. Выпавший накануне, снег в полях лежал белым саваном, а вот в Армикополе, перемешанный ногами, колесами и копытами, оставлял серые потеки на боках невысоких старых зданий.

Фьерра Зи — Зи передвигалась всполошенным пунктиром среди уличной толчеи. Ее влекла неутолимая жажда сплетен, которая распирала натуру женщины, как вода распирает плотину в весенний паводок, норовя того и гляди проломить дамбу терпения. Голову почтенной женщины покрывала кусачая шаль, попеременно съезжающая на затылок. Фьерра ее поправляла и вновь устремлялась к конечной цели своего путешествия.

На самом подходе к площади она сбавила ход и, перейдя на поступь, именуемую в народе не иначе как 'гусь лапчатый' (фьерре же казалось, что именно так ходят лебедушки), поплыла — попереваливалась, окунаясь с головой в торговый дух. Подойдя к одному из лотков и напустив на себя значительный и солидный вид, перебирая при этом морковку, лежащую на прилавке, нарочито — наставительно начала:

— Многое говорят о нашем славном городе всякого. Чаще, конечно плохого: дескать нравы современной молодежи здесь гораздо более вольны, чем в столице, и что под подушкой у многих лежат еретические книжки, и что мужчины здесь интересуются не только слабым полом, но и идут против естества, заповеданного Хоганом….