Собрание сочинений. Том 8. 2013–2015 - Юрий Михайлович Поляков

море перед Моисеем, жующей толпе показался седенький задохлик с прощающей улыбкой. Его сопровождала ражая Боннэр, похожая на усача-конвоира. Академик выпил рюмочку, ожил и зашелестел какую-то общечеловеческую напраслину про Советский Союз. А разве плохая была страна? Нет, вовсе даже не плохая…

Возглавив «Мымру», Скорятин ходил на приемы как на работу, взором профессионала сразу угадывал, какова будет сегодня кормежка и сколько запасено спиртного, определял, кто из гостей пришел выпить, закусить и поболтать, а кто находится при исполнении. Он избегал прилипчивых атташе, которые старались втянуть в какой-нибудь мутный разговор, а потом вглядывались в тебя с прищуром доктора, ищущего нужный диагноз. Из раза в раз повторялось одно и то же: солидная публика, пообщавшись, расходилась, следом, доедая десерт, разбегались любители пожрать-выпить на халяву. И только былые диссиденты под ненавидящими взглядами официантов продолжали во хмелю спорить у запятнанных столов о том, на сколько лимитрофов надо распилить Россию для всемирного спокойствия.

Бывая на приемах без жены, Гена иногда флиртовал, и небезрезультатно. Однажды шаткая экзальтированная дама с неясным гражданством вызвалась подвезти его домой на своем маленьком «Рено», но едва сели в машину, затряслась и припала к нему с жадным всхлипом, словно питалась исключительно мужским семенем. Столкнувшись через месяц на новом приеме, оба сделали вид, что не знакомы.

Теперь, закусив и взяв бокал, Скорятин, избегая пустых разговоров, шел осматривать недоступные прежде хоромы посольств, расположенных обычно в особняках начала века. В молодости, гуляя по Москве, он часто останавливался возле этих каменных грез в стиле «модерн» с затейливыми эркерами и башенками, островерхими чешуйчатыми кровлями, стрельчатыми или же извилистыми оконными переплетами, мрачными лепными маскаронами, майоликовыми фризами и округлыми углами. Среди примелькавшихся столичных строений они завораживали, как оранжерейные растения, объявившиеся в луговом простоцветье. Впрочем, эти странные дома обычно были полускрыты высокими заборами с автоматическими воротами, а возле металлических будок топтались скучающие милиционеры. Иногда створки медленно открывались – и оттуда, из ухоженного внутреннего дворика, выезжал черный лимузин с гербовым флажком, прикрепленным к капоту. За зеленым сумраком стекол угадывался гордый силуэт посла.

Скорятин бродил по доступным комнатам запретных зданий, дивясь выдумке зодчих и декораторов, а главное – бесшабашному богатству людей, строивших такое перед самой революцией. Они и не подозревали, что скоро смекалистые большевики, перенеся с испугу столицу из протокольного Питера в распустеху-Москву, расквартируют по декадентским особнякам посольства держав, нехотя признавших Советскую Россию. Почему именно там? Очевидно, из-за новейших по тем годам житейских удобств, включая ватерклозеты. Не краснеть же перед Европой!

Однажды на приеме во французском посольстве Гена с удивлением заметил Вехова в лиловом смокинге с бабочкой. Его волосы, такие же длинные, ниспадали теперь парикмахерскими локонами. Он издали одарил спецкора перевернутой улыбкой, но подойти не соизволил.

– А этот еще здесь откуда?

– Почетный гость! – желчно объяснил опальный писатель Редников.

Оказалось, Вехов в своем издательстве «Снарк» к 200-летию Первой республики на деньги фонда де Голля выпустил без купюр путевые записки наблюдательного маркиза де Кюстина, сохранив все его меткие наветы на Россию.

19. Дорога в баню

– Дайте сказать! – Вехов поднял руку так, словно в ней был факел.

– Погодите, – поморщилась Болотина. – Вон товарищ давно уже просит слова, – она благосклонно кивнула старичку доцентской внешности, и тот поспешил к освободившейся трибуне. Председатель клуба «Гласность» наблюдал за этим с насмешливым презрением человека, давно привыкшего к несправедливости.

– Позвольте небольшой исторический экскурс? – спросил старичок, обживая трибуну.

– Если коротко, не возражаю, – разрешила Елизавета Вторая.

– Спасибо! Начнем, как говорили древние, от яйца Леды. – Его голос обрел лекционную плавность. – Такая, с позволения сказать, кафкианская ситуация сложилась в нашей стране из-за того, что в конце 1920-х свернули НЭП, хотя Ленин недвусмысленно заявлял: новая экономическая политика всерьез и надолго! Он считал социализм торжеством цивилизованных кооператоров. Однако в 1927 году был законодательно изменен статус предприятий. Целью стало не извлечение прибыли, а выполнение плана, спущенного сверху. А ведь Николай Иванович Бухарин, провидец, предупреждал: мы слишком все «перецентрализовали»! Но Сталин знал: рыночный, а точнее, хозрасчетный социализм несовместим с личной диктатурой…

– Короче, Склифосовский!

– Завязывай лекцию читать! – крикнули из зала. – Видели мы твоих цивилизованных кооператоров. Кулебяка рубль стоит!

– Ничего страшного, коллеги! – успокоил доцент. – Конкуренция и спрос сформируют нормальные цены. Сейчас многие перегибы происходят из-за того, что бюрократия сопротивляется перестройке и делает все, чтобы народ разочаровался в реформах. Не позволим! – крикнул доцент, сходя с трибуны.

– Нужна чрезвычайная комиссия по борьбе с врагами перестройки! – гулко вмешался Вехов. – Надо выявлять и…

– Расстреливать? – уточнил Скорятин.

– Если надо – и расстреливать.

– Чем же вы тогда лучше Сталина? – не вытерпела Мятлева.

– У нас другая цель.

– Какая же?

– Свобода.

– Значит, ради свободы все разрешено?

– Все, кроме слезинки ребенка! – Вехов ответил ей перевернутой улыбкой.

– Значит, можно и книги с полок воровать? – осведомилась Болотина.

– Вот, товарищ Скорятин, прошу зафиксировать, – библиофил презрительно указал на директрису длинным суставчатым пальцем. – Враги перестройки и клевету активно используют, чтобы задавить народную инициативу.

– Вы не о том, не о том все говорите! – застонала изможденная дама в цыганской шали. – Главное, что наша дорога не ведет к храму!

– А почему дорога должна вести обязательно к храму? – хихикнул Колобков, желая вернуть Зоино внимание. – Она может вести, например, в баню…

– Куда-куда? Он что там такое говорит?! А еще из райкома… – зароптали те, кто видел фильм «Покаяние». – Издевается!

Мятлева покосилась на Илью с неловким смущением – так девочка-отличница смотрит на одноклассника, несущего у доски позорный вздор. А она с ним вчера зачем-то поцеловалась…

– Ну не обязательно в баню, можно и в библиотеку… – чуя неладное, попытался исправить ошибку пропагандист.

– Библиотека – тоже храм! – почти не разжимая губ, произнесла Елизавета Михайловна. – Геннадий Павлович, вы закончили?

– Дайте ему сказать! Человек из Москвы ехал! – донеслось из зала. – Не затыкайте рот!

– Никто никому ничего не затыкает. Надо оставить время на вопросы.

– Да, пожалуй, закончил, – кивнул Скорятин. – Если есть вопросы, задавайте!

– Есть! – усмехнулся Вехов. – Почему в СССР одна партия? Странно, не правда ли? Партии создаются, чтобы бороться за политическую власть. С кем? Ежу понятно: с другими партиями. А с кем борется КПСС? Сама с собой или с народом?

– Сама с собой. Лигач Горбача подсиживает. Нет, с народом борется! Водку по талонам продает! – вразнобой закричали из зала.

– И квартиры сама себе дает! – добавил книголюб.

– Прекратите! – Директриса величественно поднялась и поискала глазами дружинников. – Уберите провокатора, немедленно!

Парни неуверенно переглянулись. На лице председателя клуба «Гласность» снова появилась перевернутая улыбка, не сулившая ничего хорошего.

– Боитесь правды! Я сам уйду. А вам, Елизавета Михайловна,