Навеселе. Как люди хотели устроить пьянку, а построили цивилизацию - Эдвард Слингерленд

и увидеть перед собой горы – из опасения, что это меня сокрушит. Однако я смотрю, и вид ошеломляет меня. Каждому необходимо испытать подобное глубочайшее состояние. Я чувствую полное умиротворение. Всю свою жизнь я шел к этому моменту и чувствую, что теперь дома. Все сложилось{434}.

В отличие от моего злосчастного эссе о синем цвете, с треском провалившего миссию совершить революцию в интеллектуальном ландшафте современной западной философии, озарения, почерпнутые из вызванного химическими веществами экстатического состояния, могут оказывать постоянное влияние на повседневную жизнь. Например, имеются убедительные данные о долгосрочных благоприятных последствиях психоделического опыта для психического здоровья. Начиная со знаменитого эксперимента в Страстную неделю, когда группе убежденных пуритан, студентов школы богословия, «сотрясли мозги» дозой в 30 г чистого псилоцибина и затем наблюдали за ними в течение 25 лет, растущий массив данных свидетельствует, что даже единичный интенсивный опыт вызванного веществами экстаза может быть полезным в долгосрочной перспективе, поскольку снижает депрессию и повышает открытость к новому, настроение, эстетическое восприятие мира, сострадание и склонность к альтруистическим поступкам{435}. В одном исследовании сообщалось, что 67 % испытуемых, принявших дозу очищенного псилоцибина, считали это самым важным опытом своей жизни или одним из пяти важнейших переживаний, зачастую наравне с рождением первенца или смертью родителя{436}.

Подобные исследования, а также почтенные шаманские практики вдохновили на современное использование таких традиционных психоделиков, как аяуаска, псилоцибин и мескалин, в лечении зависимостей, обсессивно-компульсивного расстройства, тяжелой депрессии и страха смерти{437}. Этот возродившийся интерес к традиционным методам целительства может отчасти производить раздражающее впечатление – как модное поветрие или упрощенчество. У нас и без того в избытке искателей индивидуального духовного опыта, которые, заявляясь в Амазонию, донимают местных жителей и уговаривают шамана продать им немного аяуаски. Теперь же появились и компании, предлагающие «психоделический туризм»{438}. Массовые, и в особенности лонгитюдные, данные об эффективности такого лечения еще собираются, но как минимум одно исследование применения аяуаски в борьбе с зависимостью обнаружило важные положительные эффекты. В нем, однако, подчеркивается, что полная эффективность достигается, если употребление подобных средств включено в традиционную ритуальную и символическую схему{439}. Это имеет смысл в свете эмпирических данных из научной литературы, а также прикладного знания опытных пользователей, указывающего на то, что концептуальное обрамление («установка») и непосредственное окружение («антураж») очень важны для формирования содержания и эмоциональной валентности психоделического трипа.

В 1960-х гг. антрополог Дуглас Шэрон исследовал перуанские ритуальные практики употребления мескалина под руководством местного курандеро, или целителя, рассказавшего ему о возможностях психоделиков словами, которые сейчас покажутся нам знакомыми:

Подсознание – это высшая составляющая (человека)… что-то вроде мешка, где индивидуум хранит все свои воспоминания, все оценки… Нужно стараться… заставить индивидуума «выпрыгнуть» из своего сознания. Это главная задача курандеризма. При помощи магических растений и заклинаний, поиска истоков проблем подсознание индивидуума раскрывается как цветок и освобождается от этих блоков. Оно начинает говорить само. Это практический подход… который был известен древним [в Перу]{440}.

Заставить больного «выпрыгнуть» из своего сознательного разума – так можно описать результат отключения префронтальной коры. Подобно крысам в экспериментах с перенаселенными клетками, люди в условиях цивилизации живут вплотную друг к другу, постоянно находятся бок о бок с незнакомцами, что фундаментально противоречит нашей обезьяньей натуре. Мы откладываем удовольствие, идем на сложные неоптимальные компромиссы, целый день посвящаем неинтересной работе и терпим скуку мероприятий. Мы особенно нуждаемся в том, чтобы наше подсознание «раскрывалось как цветок» хотя бы время от времени.

Что-то утрачено в мире, где никогда не предоставляется возможности для хотя бы временного растворения самости. Традиционные практики целительства на основе психоделиков служили одним из инструментов для достижения этой цели. Как утверждает Эренрайх, другим инструментом были периодические праздники и карнавалы. В своей книге она выражает беспокойство из-за того, что под пагубным влиянием Аполлона эти возможности как индивидуальной, так и групповой экстатической радости выдавливаются из нашей жизни во имя эффективности, здоровья или нравственности. Мрачный волк прекрасно справился с задачей приструнить лабрадора. Этому мнению вторят люди, обратившие внимание на то, что в религиозной жизни в последние пару столетий наблюдалось постепенное замещение коллективного единения пассивным, изоляционистским индивидуализмом. Вот как Стюарт Уолтон описывает эпоху поствоздержания:

Посиживать вечерком, размышляя о Библии, стругая деревяшку или прядя шерсть для вязания, – это стало более предпочтительным по сравнению с совместным распитием спиртного. Таким образом, кампании против опьянения привели к атомизации индивидов, что усилило многие способы проведения массового досуга в двадцатом столетии, побуждая людей собираться лишь затем, чтобы в навязанной пассивности глазеть на какое-то развлекательное зрелище, будь то кинотеатр, концертный зал, футбольный стадион или виртуальная реальность, тогда как опьянение объединяло их в собраниях, проникнутых взаимодействием и динамикой{441}.

Если раньше мы периодически собирались вместе на массовых экстатических празднествах или хотя бы регулярно сходились в пабах для расслабленного общения и неформальной игры, нормы современной жизни прискорбно часто направляют наше ограниченное свободное время на одинокие домашние занятия вроде просмотра телевидения и видеоигр. Появление интернета лишь усугубило эту ситуацию, поскольку зависимость от социальных сетей и безостановочный поток электронных писем и текстовых сообщений заставляют нас пролеживать бока на диване, прилипнув к экранам наших гаджетов.

На мой взгляд, притягательность дикости и святости, буря экстатического возбуждения и энергии лучше всего переданы в поэме «Кубла-хан, или Видение во сне» Кольриджа:

И крик пронесся б, как гроза:

Сюда, скорей сюда, глядите,

О, как горят его глаза!

Пред песнопевцем взор склоните,

И этой грезы слыша звон,

Сомкнемся тесным хороводом,

Затем что он воскормлен медом

И млеком рая напоен![37]{442}

Истинный экстаз имеет весьма мало общего с закоулками пригородов и гостиными, залитыми ровным светом телевизионных экранов или мерцанием небольших смартфонов. Здесь нет места священному трепету или вкушению «млека рая». Об этом остается лишь сожалеть, и не только потому, что «млеко рая» могло бы повысить содержание «хорошего» холестерина в организме или очистить нашу воду. Мы креативные обезьяны, а также культурные и коллективные. Есть также все основания добавить к «трем К» четвертую букву – С: люди – еще и сознающие обезьяны. Обладающее самосознанием существо, отрезанное от единообразного животного потока опыта проклятием своей самости, нуждается в отдыхе. Это подводит нас к последней теме данной главы – защите удовольствия как самоценности.

Это всего лишь рок-н-ролл: Слово в защиту гедонизма

С начала современной эпохи на протяжении большей части XX столетия алкоголь демонизировался как «ядовитый корень» всех зол{443} и отчасти вернул себе признание в качестве утилитарного средства благодаря исследованиям, показавшим, что умеренное потребление – порядка одной-двух доз спиртного в день – может снижать риск развития сердечных заболеваний, диабета и инсульта. Как мы отмечали, однако, на практикующих врачей эти работы особого впечатления не произвели и они всячески противились тому, чтобы рекомендовать понемногу выпивать, как рекомендуют, скажем, регулярно тренироваться. Мощный удар утверждению спиртного как средства укрепления здоровья нанесла опубликованная в 2018 г. в журнале The Lancet статья, о которой мы неоднократно упоминали, – ужасный документ, однозначно заключивший, что единственный безопасный уровень потребления алкоголя – нулевой.

Как отмечалось ранее, реакция на исследование из The Lancet простиралась от предсказуемого «мы же говорили» со стороны убежденных трезвенников до попыток оспорить методологию и отстоять определенную пользу спиртного для здоровья. Альтернативная задача, поставленная в этой главе, – выявить (и привлечь к ним внимание) важные для индивида и общества функции, которые продолжает исполнять алкоголь. А их ценность необходимо сопоставить с более очевидными рисками для здоровья. Однако другие сторонники винопития не заинтересованы в обсуждении затрат и выигрышей и в вычислении соотношения между ними. Их реакцию можно выразить установкой «это всего лишь рок-н-ролл (но мне это нравится)»[38]. Может, алкоголь вреден для организма и приносит ущерб обществу, но мне он нравится, мне от него хорошо.