Темное солнце - Эрик-Эмманюэль Шмитт

и обуздать беспокойство, он задумал прокатиться по Силиконовой долине. Воспользовавшись поддельными шведскими правами, Ноам взял в аренду «форд» и со скоростью восемьдесят километров в час приступил к исследованию этой расположенной в заливе Сан-Франциско колыбели инноваций.

Поначалу на просторных трехполосных трассах он испытывал такую скуку, что ему казалось, будто рекламных щитов в долине больше, чем домов, а автотрасс больше, чем земли. Затем он попал в роскошные кварталы с гигантскими виллами, в прелестные предместья с особнячками, на архичистые центральные улицы с домами столь же современными, сколь и взаимозаменяемыми. Потом заметил теснящиеся вдоль некоторых улиц трейлеры, автомобили, где селились служащие, которые из-за чудовищно высокой арендной платы не могли позволить себе снять жилье. Силиконовая долина удерживала два рекорда: здесь была самая высокая концентрация материальных ценностей и самый высокий процент бездомных. Ничего нового с исторической точки зрения – Ноам веками наблюдает это. Кстати, среди пальм, цветущих аллей и разноцветных фасадов, которые подпирали попрошайки, он чувствовал себя почти что в Мемфисе: не хватало только Нила.

Болтаясь по улицам, он определил, что это место определили две противоположные тенденции: воинственный дух 1950-х годов и контркультура 1960-х. Этот сплав породил ментальность «cool» – раскованность, однако нацеленную на эффективность и успех.

Телефонный звонок отвлек Ноама от размышлений. Грег приглашает его в офис: дело сделано!

Когда Ноам прибывал к зданию организации «Этернити Лабс», витаминизированный коммерческий представитель фирмы томился у входа. Он был предупредителен, даже несколько раболепен, – можно подумать, будто за это время он взял на себя функции стажера, прикомандированного к чаям детокс, против старения или против стресса.

Лифт доставил их на последний этаж с террасой, где были расположены сады, площадки для игр, отдыха и приема солнечных ванн. Затем Грег проводил Ноама в зал заседаний с деревянными панелями на стенах.

С десяток мужчин поприветствовали его и пригласили присесть. Их патрон торжественно произнес:

– От имени «Этернити Лабс» мы с удовольствием объявляем вам, что приступаем к созданию программы лечения Бритты Торенсен.

Ноам почтительно поклонился. Директор добавил:

– Уточним, что организация «Этернити Лабс», разумеется, дарит эту программу Бритте Торенсен. По нашему мнению, было бы недостойно взять хоть доллар от невинной жертвы, которую террористы избрали своей целью.

Ноам на мгновение опустил веки, словно хотел скрыть свои мысли. Его стратегия сработала: он знал, что «Этернити Лабс» воспользуется известностью Бритты, чтобы пропиариться, обеспечив себе таким способом хорошую репутацию и рекламу на многие миллионы долларов. Но главное, он обрадовался: если, изучив медицинскую карту Бритты, «Этернити Лабс» рискует взяться за лечение, значит организация сильно рассчитывает на успех.

1

«Тот, кого ты ищешь, находится здесь, в Мемфисе. И в Мемфисе ты соединишься с той, которую полюбишь».

Читатель сочтет меня легковерным, но я никогда не помышлял о том, чтобы усомниться в словах оракула. Поскольку чудесное дитя объявило мне, что в Мемфисе я столкнусь с Дереком и встречу новую любовь, оба эти события произойдут. Неясно только одно: когда?..

В ту эпоху ни один их моих современников не отверг бы предзнаменование. Нынешнее время плохо понимает нашу веру в пророчества; обращаясь за советом к ясновидящим, гадалкам на картах, медиумам или астрологам, люди нередко испытывают такое чувство, будто грешат против здравого смысла, стыдливо скрывают свое прегрешение и тайком делятся адресами. Иррациональное отмечено печатью позора. Мы же думали иначе: не иррациональное, а, напротив, рассудок побуждал нас верить предсказаниям.

Во-первых, мы полагали, что все – прошлое, настоящее и будущее – предопределено. Точно так же, как мы рождаемся и умираем согласно таинственной неизбежности, так и наши поступки подчиняются ей. Пассивные, мы, как марионетки, влачили свое существование, хотя нам казалось, что решения принимаем мы. Наши суждения зависели от иллюзии. Вместо того чтобы выбирать, мы подчинялись сокровенной и непостижимой сущности, которая решала за нас. Свобода сводилась к бутафорскому подкрашиванию неотвратимости. Поскольку миром правит судьба, то отчего бы некоторым наделенным определенными способностями индивидуумам не разгадать начертанное судьбой? Вступив в заговор с богами, прорицатели прежде нас получали сведения, которые впоследствии оказывали воздействие на нашу плоть, поступки, мысли и слова. Они обладали блаженной рассинхронизацией. Ясновидящие ничего не выдумывали – они видели.

Наше представление о времени также побуждало нас соглашаться с оракулами: мы рассматривали время как круг, который вращается, принося извечное обновление[39]. События были похожи одно на другое. Предвидеть означало вспомнить, и наоборот. Втянутые в механизм этого круга, мы все из нашего настоящего имели возможность увидеть прошлое и будущее, однако авгуры обладали лучшим зрением, чем простые смертные.

Главное, мы придавали словам фундаментальный смысл: творческую силу. Они обозначали сущее и создавали еще не существующее. Они или описывали действительность, или порождали ее. Разве стали бы люди, жившие на берегах Нила, так часто прибегать к благословениям и молитвам, если бы не верили в могущество слов? Всякий день при расставании они произносили пожелания долгой жизни, крепкого здоровья и счастья потомству – заклинания, которые не только обещали, но и делали добро. А потому проклятия наводили на них ужас. Действенная сила слова влекла за собой как худшее, так и лучшее; подвергшись проклятию, люди, находящиеся в опасности, тотчас спешили к колдунам и жрецам, чтобы отвести злую участь соответствующими заклинаниями.

«В Мемфисе ты соединишься с той, которую полюбишь… Не с той, которую любишь. С другой женщиной».

Это мое уже намеченное будущее открыла мне чудесная девочка. Я тем более охотно положился на ее дар, что она имела характерный признак прорицателей: слабость. Боги никогда не доверялись сильным, удачливым или торжествующим; непобедимым они предпочитали побежденных, детей, слепцов, калек, недужных девственниц или увечных стариков. Если бы слова девчушки передал мне какой-нибудь военачальник фараона, я воспринял бы их как приказ, а не как послание и ни в коем случае не прислушался бы к ним. Хрупкость была выбором богов, трещинкой, отметиной избранных.

«Другая женщина. Новая женщина».

Я отступлюсь от Нуры. Пророчество сходилось с тем, чего она потребовала от меня, прежде чем исчезнуть. Сейчас, хотя я и освободил от нее свое тело, мое сердце – этот посвященный ей внутренний алтарь – осталось неприкосновенным. Разумеется, я ласкал, обнимал, проникал и ликовал, разумеется, я испытывал нежность к Фефи, привязанность к одной, влечение к другой, но никогда не давал другим больше; ни одна не становилась соперницей Нуры. Я наглухо заперся от всякого любовного искушения. И вот теперь мне предстояло открыть двери…

«Новая женщина. Ты уже видел ее…»

Это уточнение интриговало меня. Мне представлялось невозможным, что я уже встречался с той, которую полюблю, ведь по