Много снов назад (СИ) - "Paper Doll"

Рози заблокировала номер парня в тот же день, а он больше и не пытался с ней иначе связаться. И это вовсе не подкосило её самооценки, просто она лишний раз решила, что не согласиться хоть на одно свидание прежде, чем человек сумеет ей понравиться. По-настоящему задеть, как это ненароком сделал Дуглас.

Девушка тянулась к нему, как цветок к солнцу, без опасения сгореть дотла. Ей хотелось поцеловать Дугласа так отчаянно, что она теряла голову в облаках грез, в которых её мягкие губы касались его. Рози буквально чувствовала прикосновение шероховатой щетины к её щекам, сухость губ и теплоту влажного языка внутри своего рта. Растворялась в нежном чувстве, в котором не было ничего настоящего, кроме самого Дугласа.

Ещё никогда так отчаянно Рози не хотела оказаться в голове другого человека. Достаточно было бы узнать, хотел ли мужчина того самого или мог хотя бы предполагать, как однажды поцелует её с той же страстностью, с которой она сама хотела это сделать. И в то же время Рози не могла избавиться от чувства, будто Дуглас воспринимал её не иначе, как ребенка, как бы усердно она не пыталась доказать свою зрелость.

И всё же ситуация, в которую угодил Гудвин, никак не шла из ума. Они позволяли себе ненадолго забыть об этом в компании друг друга, что поражало всякий раз, как им это удавалось, так как Гудвин был своего рода их связывающим звеном. Рози могла ненавязчиво спросить, как продвигалось дело, но в остальном, они пытались об этом не говорить, дабы призрак мужчины не мельтешил, создавая преграду, невидимые стены которой разделили бы их порознь. Их отношения и без того напоминали американские горки, с чем пора было прекращать.

Гудвин пригласил Дугласа на ужин к себе домой, что было явно не жестом доброй воли, а скорее крик утопающего прийти к нему на помощь. Он согласился на это неохотно, потому что на следующий день ему предстояло проведение первого экзамена, но, кажется, Гудвину было плевать на это.

— Тебе не к чему готовиться. В конце концов, ты уже знаешь ответы на все вопросы, — мужчина неуверенно усмехнулся, резанув хриплым неуверенным смехом слух Дугласа, которому не оставалось ничего другого, как примкнуть на предложение.

Кэрол не преувеличивала. Двухэтажный дом Гудвина действительно выглядел большим, хотя скорее всего дело было в том, что тот располагался чуть под углом на самой вершине холма. Он ничем не отличался от остальных домов, что были в этом районе, но всё же несколько выделялся именно своим расположением.

Дуглас остановился у ворот и нажал на звонок. Голос Гудвина, появившейся будто из ниоткуда, его испугал. С напускным радушием тот поприветствовал гостя. Три коротких сигнала, и ворота открылись.

Передний двор был пустоват. Не было ни разросшегося сада, ни заброшенной детской игровой, ни единого садового гнома или даже дерева. Просто ровно подстриженный газон, на котором скучающе лежал тонкий слой первого снега, напоминающий сахарную пудру, сыплющуюся через облачное решето. Он прошел по мощенной дорожке к дому, на крыльце которого заметил кресло-качалку, где кто-то (скорее всего сам Гудвин) оставил теплый плед, а рядом небольшой журнальный столик, на котором было оставлено несколько книг.

Двери открыла милая женщина, с которой Дуглас вежливо поздоровался. Она ничего не ответила, лишь наклонила немного голову вниз в подобии приветствия, а, заперев за ним двери, вовсе где-то скрылась. Не сложно было понять, что она была несговорчивой экономкой. На ней и наряд был соответствующий. Дуглас полагал, что все эти чопорные чёрные платья с милыми кружевными фартуками успели отойти в прошлое, но Гудвин очевидно имел собственное представление обо всем.

— Наконец-то, — мужчина поспешил навстречу к Дугласу, который вдруг растерялся, не зная, где было лучше оставить пальто, промокшее насквозь из-за снега, влагой оседающего на легких. Пробормотав под нос едкий комментарий на счет экономки, Гудвин взял верхнюю одежду гостя и спрятал в шкаф. — Ужин ещё не готов, но мы найдем о чем побеседовать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Подталкивая Дугласа ненавязчиво вперед, мужчина подводил его к своему кабинету, как внезапно перед ними выросла фигура женщины, лицо которой было прекрасно ему знакомо. Судя по радостному выражению её лица, не сложно было догадаться о том, что и она узнала его без лишних затруднений.

— Дуглас, — Бонни протянула к нему обе руки, прежде чем утащила в крепкие объятия. Ноздри резал резкий запах её духов, который мог быть куда приятнее, если бы она вылила на себя немного меньше эссенции. — Ты так изменился. Вовсе возмужал за эти годы, — она обхватила его лицо обеими ладонями, чуть царапнув длинными ногтями по щеке, а затем и вовсе крепко поцеловала в губы, издав характерный причмокивающий звук. Дуглас неуверенно оглянулся на Гудвина, который сложил руки на груди и закатил глаза. Его это по большей мере раздражало, нежели удивляло или злило.

За прошедшие годы Дуглас успел позабыть, какой была миссис Гудвин, с которой он виделся несколько раз, каждый из которых был памятным. Из памяти надолго выпало впечатление о ней, как о раскованной, смелой, без преувеличения роковой женщиной, которая всегда позволяла себе немного больше, чем любая другая в её положении. За столом у неё была привычка выпивать чуть больше, чем это делали остальные, громче говорить, привлекая к себе всеобщее внимание, включать внезапно музыку и приглашать на танец того, с кем Гудвин, обычно, вел незатейливый разговор, и целовать при встрече или во время прощания кого-то вот так совершенно откровенно.

Казалось, Гудвин привык к этому, а потому не внимал к вопиющему поведению жены, которая, по мнению Дугласа, подобным образом лишь хотела привлечь его внимание. Он не сильно разбирался в людях раньше, но теперь будучи осведомленным в азах человеческой психологии, отчетливо понимал, в чем было дело. Не помешало бы это заметить и Гудину, которому проще было упустить это из виду, проигнорировать, убедив себя наивно в том, что его жизнь была совершенна.

— Слышал, летом у вас вышла новая книга? — учтиво спросил Дуглас, совершенно не осведомленный в том, о чем Бонни вообще писала. Он находил копии её книг в книжных, читал название, порой даже часть описания, но затем совсем незаинтересованный оставлял, не удостоив большим вниманием. Ему хватало собственных жизненных премудростей. Внимать чьим-то ещё было не в его интересах. Дуглас был приверженцем мнения, что человек, не побывавшей на месте другого, не может ни судить его действий, ни предполагать их верность. Каждый проживает свою жизнь, проходит собственный путь, учиться на своих ошибках. Внимать советам тех, кто его к тому же никогда не знал, выдавалось наибольшей из всех глупостей.

— Да. Ты её уже прочитал? — голос Бонни стал более грубым. В нем чувствовалась хрипотца, которой прежде не было.

— По правде говоря, нет.

— За это ты мне всегда и нравился. За свою честность, — она взлохматила волосы Дугласа, будто он был ещё тем самым мальчишкой, неизменно смущающейся в её присутствии. Бонни он понравился больше всего за своё остроумие, звучавшее серьезно, будто именно это имел в виду. По большей части так и было, но женщину это всякий раз смешило. — Слышала, ты угодил в неприятную историю.

— Как и я, поэтому Бонни дай нам это обсудить, — недовольно рявкнул Гудвин, медленно топающий за ними по пятам. Бонни лишь бросила на него строгий, полный презрения взгляд, которому мужчина без особого энтузиазма повиновался. У неё всегда была странная сила воздействия на него.

— Простите, миссис Гудвин, но мы действительно должны обсудить более важные дела, — Дуглас натянуто улыбнулся, убрав руку женщины, которая успела взять его под локоть. Они уже оказались на пороге огромной гостиной, размеры которой поражали, но он не подал виду. Гудвин пожал плечами, когда жена зло зыркнула на него, а затем они расположились с Дугласом на оббитом нежным бархатом диване.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пока Гудвин делился своими волнениями, а Бонни разливала в виски два стакана, один из которых вскоре оказался зажатым в ладонях Дугласа, он с интересом рассматривал всё вокруг, краем уха слушая мужчину. Посредине комнаты обнаружил огромный камин, куда больше того, что был в его скромной квартире, огромные шкафы с книгами, растения расставлены повсюду, а также много ерунды, вроде фигурок, статуэток, грамот, картин и подделок, а кроме того много фотографий, к которым ему бы подойти ближе и рассмотреть на них Рози.