Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан

— Я тоже… я тоже…

Вдруг в усыпальнице сгустился мрак. Свет, источаемый окулусом, поблекнул, и стало холодно. Дэйран и остальные, подняв головы к потолку, увидели скользящие тени, как гниль вытекающие из-за краёв отверстия, покрывая плафон[6] потолочного свода. Когда они опустились, воссоздавая свой человеческий облик, пальцы первосвященника выпустили рассыпчатую мелодию гуслей. Лахэль, стоявшая у фресок, заиграла на окарине, вкраивая в его музыкальный узор нити своей темы.

Хионе и Неарх охраняли первосвященника. Дэйран присоединился к супругам, которые в ужасе от происходящего ждали своего черёда в квартете, и внимательно следил за движеньями призраков (благо, они выделялись, точно уголь в сером камине).

О ране в боку старался не думать.

Битва завязалась вновь. Четверо врагов накинулись на Неарха и Хионе. Эхо раструбило звон клинков по всей гробнице. Первосвященник взял высокие тона. Лахэль отошла в угол, продолжая играть, на неё стремительно двигалось ещё трое.

Дэйран крикнул «отродье!», цепляя их внимание. Если бы не аморфные лица, то он подумал бы, что к нему шагают обычные тени, рассеянные каким-нибудь светильником. Они были идентичны друг другу во всём, за исключением глаз — у одного они были красными, у второго горели золотым пламенем, третий имел белые, будто высыхающий труп. Воин помнил, что не далее как полчаса назад на месте глаз обнажались две пустые каверны. Что изменилось? Они в ярости?

Для удобства Дэйран взял эфес обеими руками. Красноглазый, подошедший слева, атаковал сплеча, воин отбил удар, развернул клинок и отвёл атаку другого — метившего по ногам. Краем глаза уловив длинную чёрную тень справа, он наклонился назад, рыча от боли в боку и выгибая спину, так, что ятаган призрака мелькнул в сантиметре от его носа.

Не теряя времени, воин перевёл левую ногу назад. Отступил. Ударил снизу-вверх по острию золотоглазого, затем резко поднял фалькату вверх, отбрасывая атаку красноокого, попытавшегося срубить ему голову. Белоглазый вывернул оружие, запутывая Дэйрана, желая ухватить в ловушку его клинок ловким и бесцеремонным движением рук, но действие не возымело успеха, ибо воин прянул к супругам, сохраняя дистанцию.

За спиной потекла мелодия флейты. Когда она выросла и ворвалась в тему, начатую Лахэль и первосвященником Авралехом, привидения шаркнули врассыпную, обнаружив, что их конечности отшелушиваются, будто кто-то невидимой щёткой вскрывает чёрные струпья. Дэйран не вникал, что случилось, но это дало ему шанс перейти из обороны в наступление.

Сопровождая свой шаг круговыми взмахами фалькаты, он заставил их отходить. Видимо, просекая, в чём дело, существа прожгли флейтистов ядовито-устрашённым взором. Священник и его женщина сплетали ноты на флейтах, и не знали, что их уже задела их ненависть, уже сделала мишенью жажда мщения.

Каймой зрения Дэйран увидел, как четверо прочих разделились по двое: пара тянулась к Лахэль, задерживаемая Неархом, пара силилась подползти к первосвященнику — теперь уже не столько для того, чтобы убить его, но чтобы разломать гусли. Владыка Авралех играл им назло и не думал останавливаться.

Осыпающиеся, как старые кости, обезумевшие от исступления, остальные враги двинулись на священника и его жену.

— В сторону! В сторону! — призвал Дэйран, и флейтисты, прижимаясь к стене, отошли к дальнему углу склепа.

Все три фигуры, изрядно посеревшие и убавившие в силе, ломанулись к ним. Дэйран сделал всё возможное, чтобы заградить собой священника и его благоверную, но существа, казалось, позабыли о самосохранении. Так зверь кидается на угрожающего ему человека. Дэйран напряг мышцы, до скрипа сжал зубы.

Красноглазый поймал его клинок на лету, тут сунулся его золотоглазый собрат и пнул Дэйрана в бок. Взревев от боли, воин рубанул наотмашь. Кровь бурлила, как лава внутри вулкана, сердце же истомлено выбивалось из груди, разгоняя её. От мысли, что они доберутся до невинных людей, что весь священный ансамбль едва ли причинит врагу вред, Дэйран на мгновение потерял чуткость. Этого мига — йоты — доли секунды оказалось достаточно, чтобы белоглазое существо оттолкнуло его, как хлипкого бродягу с паперти, и бойкая игра священника оборвалась криком боли и ужаса.

То, что произошло затем, по мнению Дэйрана было чудом.

Первосвященник выпрямился и запел. Он пел на ллингаре, ему подпевала Лахэль, стены резонировали, высвобождая заверть отзвуков, ожигающих привидения, срывающих с них агатовые одеяния. Слов этериарх почти не различал: болевые ощущения выпивали их до того, как бурная река звуков домчалась бы до ушей.

После чего вспыхнул свет.

Он был ослепительным, как утренняя звезда, и за короткий срок овладел гробницей от пола до плафона. Воин припал к земле, слыша, как рёв дьявольских существ становится обычным человеческим воплем страха, как улыбается Лахэль, как трясутся стены, осыпается штукатурка с погребальных камер.

Когда свет потух, Дэйран поднялся, превозмогая боль. Он огляделся, не в силах понять: обыкновенные человеческие тела, укутанные в плащи с изображением чёрной розы, лежали на полу, их руки в предсмертной агонии ухватились за такие же обыкновенные стальные мечи, а злоехидных привидений и след простыл.

Первосвященник сидел, струны его гуслей пружинились завитками у голосника. По щеке Лахэль прокатилась слеза. Хионе поддерживала Неарха, раненного в ногу.

— Это… что было? — Она буквально выдыхала слова.

Дэйран, сдерживая мучительный стон, посмотрел на тела.

— Люди, — прошептал он, отказываясь верить. — Это просто люди.

— Пакт с Амфиктионией нарушен, — провещал владыка Авралех. — И многим суждено умереть во имя грядущего.

Кто-то заплакал. Дэйран не сразу понял, кто. Он обернулся на плач, и к своему огорчению увидел женщину, склонившую голову над мужем. На его груди зияла кровоточащая рана. Расколотая флейта валялась на полу. «Это моя вина», он сморгнул навернувшиеся слёзы, «моя личная вина!»

— Их было семеро? — сказала Хионе.

Дэйран опустился на колени. Он не должен был. Он не хотел.

— Семеро?!

Это риск, на который они пошли. На войне бывают жертвы.

— Вы что, не видите?! Совсем?!

Рано, поздно, сегодня, завтра, через неделю, месяц, по прошествии года, сотню лет спустя или тысячелетием позже — все, кто жил, любил, пел и сражался — умрут.

— Э-м? — Неарха сломила усталость.

— Посмотри. — Хионе почти кричала. — Семеро нападавших, а мёртвых тел — только шесть!

Мужчина выругался. Его брань и переполох Хионе вернули Дэйрана в реальный мир. Он вздрогнул, грудь оцепенела.

— Шесть?..

— Да, да… шесть тел, командир!

«Один, два, три… — пересчитывал он, — четыре, пять, шесть… а седьмой… святые духи! Куда делся седьмой?»

— Справа! — загремел голос Неарха.

Поздно они заметили вывернутые камни, которыми Дэйран, Хионе и Неарх заделывали проём. Поздно этериарх призвал к спокойствию. Поздно устремились к первосвященнику, закрывая его живым щитом. Тонкий, как игла, но прочный, как адамант, дротик с воробьиной скоростью пролетел мимо них и вонзился Авралеху в грудь.

_______________________________________________________

[1] Окулусом в Эфилании называется отверстие в потолке.

[2] Ойкетал — небольшая птица с чёрно-сизым оперением и жёлтым клювом, её название переводится с ллингара, как «ночной скиталец».

[3] «Elamara areniadi!» [элáмара арениади] — «Спасите, небеса!» на ллингаре.

[4] Скиадий — венец с нитями жемчуга, символ первосвященнической власти в народе Аристарха.

[5] [эл-хивинэ́] — госпожа (ллинг.)

[6] Здесь — роспись на потолке.

Опиум народа

МАГНУС

Уже на расстоянии выпущенной стрелы Магнус уяснил — по роскошной живой изгороди высотой в три метра — что жила Клавдия, как одинокая вдова на окраине чужого счастья. Она отгородилась чубушником от прохожих, гостей и любопытных приезжих, число которых в Посольском квартале век было невелико: привлекательный, но безлюдный, он походил на заброшенный городок под пасмурным небом. Единственным прохожим был ветер, перетряхивающий иголки кипарисов.