Ученик - Алексей Сережкин

Он развернулся и посмотрел на Сиплого.

Компания на лавочке по-прежнему сидела, явно получая наслаждение от происходящего. Увидев, что ее брат ушел, Олеся, казалось, облечено вздохнула и продолжила что-то с жаром высказывать сидящему рядом с ней парню, отбрасывая непослушно лезущие на лицо волосы.

Парень не обращал на нее никакого внимания, но когда она попыталась встать, схватил ее, переложив бутылку с пивом в другую руку, и, сильно дернув, усадил обратно рядом с собой. После чего улыбнулся и развалился на лавочке поудобней.

Только в этот момент к нему пришло окончательное понимание того, кто именно сидит рядом с Олесей на лавочке. Неосознанные мысли уже крутились в его голове, но никак не могли оформиться. На мгновение иголочки в щеке перестали колоть и лицо застыло как маска, будто полная анестезия после обезболивающего укола стоматолога лишила лицевые мыщцы ощущений и способности двигаться и чувствовать.

Сейчас он мог точно сосчитать количество парней. Всего их было пять. Сиплый, трое сидящих на холмике под деревом и Ахмет. Это был Ахмет и поэтому общее количество присутствующих было абсолютно неважно.

Он попытался сглотнуть и не смог. Тело не повиновалось ему, ноги стали привычно ватными и на секунду он испугался, что сейчас упадет, не сумев сделать ни шага.

Хуже этого было невозможно что-либо представить.

Глава 27

Ахмет был личностью очень примечательной, можно сказать, легендарной. Сомнительно, чтобы кто-то помнил, как его зовут на самом деле, все его знали как Ахмета, что вообще говоря являлось производным от фамилии Ахметов. Возможно, Ахмет и сам уже давно забыл свое реальное имя.

Учился он трудно. Несмотря на все усилия учителей, он просидел дважды в одном и том же классе и в результате самые упертые из учителей вздохнули с облечением, когда каким-то чудом дотянув его до 8-го класса, проводили Ахметова из школы продолжать обучение в ПТУ.

О том, как Ахмет учился в школе, можно было судить хотя бы по тому факту, что на учете в детской комнате милиции он бессменно состоял с третьего класса.

Чему и как Ахмет учился в ПТУ никто и не стремился узнать. Ахмет был известен совсем другим.

Ахмет был боксером.

Начал заниматься боксом он совсем недавно по инициативе той самой детской комнаты милиции. Удивительно, но именно милиционеры сочли, что «трудный мальчик» сможет сосредоточиться на спорте и его энергия будет направлена в созидательное русло. Как ни странно, бокс Ахмету понравился. «Трудный мальчик» занимался остервенело, тренировался так, что за какой-то год занятий стал победителем районных соревнований и завоевал второе место на городском чемпионате.

Ахмет несомненно занял бы и первое место, но в финале он был банальным образом дисквалифицирован за запрещенный удар ниже пояса. В результате новоявленного чемпиона уволокли с ринга в медпункт, а Ахмету досталось всего второе место. Что случилось с чемпионом после этого никому не было известно, все знали только то, что на областные соревнования чемпион поехать не смог «по состоянию здоровья», а сам Ахмет туда и не стремился.

Надежды милиционеров на его исправление или на то, что агрессия Ахметова будет направлена в нужное русло, не оправдались. И по слухам все просто с нетерпением ждали момента, когда Ахмета заберут в армию, до чего впрочем было еще далеко.

Дружки Ахмета спортом не занимались. Им было достаточно информировать окружающих в любом районе города о том, что они «знают Ахмета» и этого всегда было достаточно для того, чтобы любые возможные конфликты умирали в зародыше.

Он сделал глубокий вдох, но проклятая ватность ног никак не желала проходить. В какую-то секунду он тревожно оглянулся, но не увидел за спиной никого. Он остался один.

Увидеть Ахмета в школьном дворе, во дворе школы, которую Ахмет покинул прошлой весной, было шоком. Он еще раз посмотрел на скамейку, как будто желая убедить себя в том, что ему показалось, что он обознался и перепутал, это кто-то другой, просто похожий. Несмотря на общее превосходящее его количество парней, надежда на то, что он обознался, почему-то показалась успокаивающей, будто это могло бы что-то изменить в расстановке сил.

Но перепутать было сложно. Внешность у Ахмета была характерной и описывалась одним словом — «здоровый». Чего там было больше, габаритов или звериной, натуральной агрессии было неважно. Абсолютно неважно. Чем-то очень тревожным веяло от коренастой фигуры Ахмета и ощутивший это чувство обычно не занимался самокопанием и анализом. Доминировало желание оказаться подальше от места встречи с этим излучающим угрозу пареньком.

Именно это желание возникло и у него. Он еще раз оглянулся, осознавая, что внезапно стал выглядеть маленьким и затравленным. Его спокойный и как ему представлялось, уверенный тон и все поведение оказались самовнушением, фикцией, дутым пузырем.

«Неужели я правда могу быть таким, как нужно, уверенным и надежным, только с первоклассниками?» — мелькнула и сразу пропала мысль, сменившись значительно более практичной: — «а может быть убежать?». Обернувшись в третий раз, он попытался оценить свои шансы на то, что успеет скрыться отсюда. Он представил, как метнется назад, за угол школы, и там припустит со всей возможной скоростью, и наплевать на оставшийся под партой портфель, который возможно зальют чернилами, или сыграют им в футбол. Судьба портфеля в этот момент его совершенно не волновала, он и думать о нем забыл.

В какое-то мгновение он ощутил, что непроизвольно для него самого все тело напряглось и дернулось, ноги дрогнули, будто отправляя его в стремительный и неудержимый бег. Но он остался недвижим, да и ноги по-прежнему не слушались его.

Он не смог бы с уверенностью сказать, сколько времени продолжалась томительная и тягучая пауза. Она могла длиться секунду или десять секунд, минуту или пять минут. Он не знал. Он ощутил, как его бросило в жар, и мгновение спустя лоб покрылся холодной испариной.

— Ну и чего озираесся, — вкрадчиво спросил знакомый сиплый голос. — С малышней только и храбрый?

Вопрос прозвучал где-то в фоне, и он проигнорировал его.

Он и услышал Сиплого и понял, чем тот интересуется, но вопрос просто мелькнул где-то на периферии сознания.

Рефлекторно напрягшиеся для бега ноги все еще дрожали от напряжения, но именно этим они как-то встряхнули его и привели в чувство.

«Убежать? Да легко. Я легко могу убежать. У них же тут наверняка были какие-то свои дела. Ну вмешался я, да, но ведь глупо играть в героя в такой ситуации».

Мысли его были не совсем такими. Едва ли они складывались в мозгу в конкретные предложения, скорей это были обрывки — оправдания своей слабости. Его мысли крутились вокруг чего-то важного и нужного, но никак не могли выцепить, выловить это важное из хаоса удобных и дающих хоть какую-то надежду на лучшее мыслей.