Ставка на бандитов - Виктор Доренко

Моментально оценив ситуацию, человек в черной одежде рванулся к кустарнику, петляя из стороны в сторону. В нескольких сантиметрах от его головы просвистела пуля. Ему осталось метра три до воды, и он попытался одним прыжком преодолеть это расстояние.

Неожиданно острая боль пронзила левую лопатку Сени, и он, подобно подстреленной птице, рухнул на обрывистый берег, не успев пробежать и половины дистанции.

Заика, стрелявший не целясь по бегущей в темноте фигуре, увидел, как человек подпрыгнул. Сделав наугад два выстрела, он отчетливо различил, как тело грузно шлепнулось на землю и покатилось к воде.

Приблизившись вплотную, Ступнин окинул взглядом уткнувшуюся в прибрежные воды фигуру. Удовлетворенно хмыкнув, он размахнулся и забросил пистолет подальше в реку.

Не торопясь, коротышка отыскал в траве остывающее тело водителя. Согнувшись, он зажег спичку и принялся шарить в траве. Наконец ему удалось нащупать ледериновую обложку заграничного паспорта. Подняв документ с земли, Заика аккуратно вытер его об одежду покойника и спрятал в нагрудный карман хлопчатобумажной рубашки.

До этого Ступнин отправлял людей на смерть руками исполнителей, ему ни разу не приходилась убивать собственноручно. К своему удивлению, он не испытывал никаких эмоций — его не тошнило, не бросало ни в жар, ни в холод. Наоборот, пришло ощущение покоя и умиротворенности.

Садясь за руль своего автомобиля, он гордился проделанной работой. Казалось, впервые в жизни он чувствовал себя настоящим мужчиной.

Включив зажигание, Заика довольно подметил ровную работу двигателя и, переведя ручку автоматической коробки передач в положение «D», надавил на педаль акселератора. Через несколько мгновений габаритные огни сто сорокового кузова «мерседеса» растворились в темноте ночи.

Бытует мнение: убийцу тянет на похороны жертвы. Так это или нет, но все-таки Ступнин приехал на поминки Сергея Стародубцева. На кладбище, правда, он не стал появляться, так как с детства их боялся. Однако Заика не побрезговал заявиться в квартиру своего заместителя, который от горя не мог найти себе места.

И причина скрывалась не только в приличиях, обязывающих Ступнина засвидетельствовать Вадиму свои соболезнования. Заика преследовал определенную цель — переговорив со своим помощником, натолкнуть того на определенные мысли. Что называется, навести тень на плетень.

Надев черный смокинг, галстук-бабочку и белую рубашку, Ступнин переступил порог квартиры, в которой витал дух неутешного горя, главным виновником которого являлся элегантно одетый коротышка, скрывавший под маской траура абсолютное безразличие к судьбе погибшего.

Наверное, ничто не сближает людей так сильно, как смерть. По квартире неслышно передвигались какие-то незнакомые люди, в большинстве пожилые женщины с траурными косынками на головах. Все тихо переговаривались между собой, будто боялись потревожить усопшего, который якобы еще находился среди них.

Пройдя в комнату, Заика увидел накрытые столы и людей в трауре, сидевших за ними.

В конце стола, неестественно сгорбившись, примостился Вадим. Казалось, он постарел на целых десять лет. Ввалившиеся глаза припухли от слез, а на висках засеребрилась седина. Небритые несколько дней щеки покрылись жесткой щетиной. Подняв усталый взгляд, он непонимающе уставился на вошедшего.

Заика подошел к своему помощнику и, крепко обняв того, сказал, придавая своему лицу скорбное выражение:

— Прими мои соболезнования.

В другом состоянии Стародубцев сразу заметил бы фальшь в голосе и воровато бегающие глазки, но он находился в глубокой депрессии и ничего не видел.

Вадим указал гостю на стул и наполнил до краев граненый стакан, протягивая его Ступнину.

— Давай помянем братишку, — произнес пришибленный горем мужчина и залпом осушил свой стакан до дна.

— Пусть земля будет ему пухом, — вторил Заика, вливая внутрь обжигающую жидкость.

За столом велся приглушенный разговор, однако ни Вадим, ни Заика, ни сидящая рядом со Стародубцевым Алена не принимали в нем участие.

Вадим, подперев руками голову, угрюмо молчал — ни Алена, ни Заика не решались ни о чем его расспрашивать.

Антикварные часы, стоявшие в прихожей, пробили девять вечера — гулкие удары разнеслись по квартире, казавшейся теперь пустынной.

Постепенно гости стали расходиться. Через какое-то время комната опустела, остались только Ступнин со своим помощником. Девушка с какой-то женщиной принялись убирать со стола.

Вадим уже изрядно напился, пытаясь заглушить водкой неутешное горе.

Поднимая очередной стакан, он сказал:

— Царствие небесное Сереже, — вдруг его голос приобрел на редкость злобные интонации. — Знать бы, кто это сделал… вывернул бы наизнанку! Если мне удастся докопаться до правды, я собственноручно вырву паскуде его вонючее сердце!..

Услышав сказанную фразу, захмелевший Заика похолодел, покрывшись обильной испариной.

Ему вдруг показалось, что он уже разоблачен и сейчас у него действительно вырвут сердце. Но быстро взяв себя в руки, Ступнин решил: настал подходящий момент изложить свою версию. И он начал проникновенным тоном:

— Знаешь, Вадик, узнав о случившемся, я не спал целую ночь. Пытался прикинуть, кто это мог сделать. И сейчас с уверенностью могу сказать, что кое до чего додумался.

Стародубцев как будто мгновенно протрезвел и внимательно взглянул на собеседника. Тот продолжил:

— Посуди сам, кому это выгодно? У нас с тобой не так много врагов, да и те, если бы захотели кого-то убить, то тебя или меня, но никак не твоего брата. Значит, это жест запугивания, этакого предупреждения: смотрите, мол, у меня, с вами будет то же самое. Кто мог на такое пойти?

— Кто? — не понимая, куда клонит Ступнин, переспросил Вадик.

— Вот я и подумал, кроме Монаха, больше-то и некому, — закончил свою мысль Заика. — Наши люди случайно на него наехали, потом та некрасивая история с этим банкиром, его другом. Может, он вообще хочет выбить почву у нас из-под ног? И первым шагом на его пути стал Гладышев. А теперь вот и твой брат…

— Да пусть он заберет себе всех банкиров и коммерсантов, — перебил говорящего Стародубцев, — но только при чем тут мой брат? Я ему этого не прощу. Уголовная рожа. Жулик гребаный.

Ступнин понял — зерно сомнения упало в благодатную почву. Заика долго готовился к этому разговору, придумывал различные веские доводы, и, признаться по правде, не надеялся убедить Вадима. Такой легкой победы он не ожидал.

И, желая довершить начатое, Заика добавил:

— Ты же знаешь этих «синих», этих блатных — им человека убить, что нам с тобой высморкаться. Для них только уголовники — достойные люди, а все остальные — так, мелочь пузатая.

— Ну, сука, — зло протянул Стародубцев, — я ему покажу, что значит любить жизнь! Он у меня будет собственное говно жрать и умолять о том, чтобы я его застрелил. Хрен в наколках.

— Ладно, не горячись, — подлил масла в огонь Заика, — завтра проспишься и все тебе покажется в другом свете. В конце концов, брата не вернешь, а свою голову подставлять необязательно.

— Да если это даже станет моим последним днем в жизни, я все равно перегрызу глотку убийце брата, — взорвался Вадим. — Ведь он был такой молодой еще, не успел толком насладиться жизнью. Я даже не знаю, спал ли он с женщиной хоть раз…

Стародубцев вдруг впал в истерику, сменившую яростную злость. Уткнувшись лицом в стол, он разрыдался.

В этот момент в комнату вошла Алена. Увидев Вадима в таком состоянии, она поспешно подошла к нему и попыталась его успокоить:

— Перестань, Вадик. Ты же мне сам сегодня обещал. Ну пойдем в спальню, полежишь, — с этими словами девушка увела убитого горем Стародубцева.

Когда они исчезли за дверью спальни, Ступнин удовлетворенно улыбнулся. Теперь он знал наверняка: Вадим разберется с Монахом. С чувством исполненного долга Заика покинул мрачную квартиру и спустился вниз к поджидавшей его охране…

Уже отъезжая, он посмотрел сквозь запотевшее стекло отъезжающего автомобиля на светящиеся окна третьего этажа и, довольный собой, подумал: «А все-таки я не зря заварил эту кашу. Даже если мне придется сбежать за границу, я буду уверен, что сжег за собой все мосты. Либо Вадим грохнет Монаха, либо наоборот — сомневаться не приходится. А по мне, пусть они хоть сожрут друг друга, все легче будет дышать».

Автомобиль выехал на Ленинградский проспект и направился в сторону центра.

ГЛАВА 14

Фомин посмотрел на часы, показывающие без четверти пять. Он вздохнул, хотел позвать Машу или Дашу, а лучше всего — обеих, но, вспомнив, что их нет на даче, вздохнул еще раз.

Легкий летний ветерок трепал приземистые деревья, вяло теребил молодую траву. Косые лучи заходящего солнца уже золотили верхушки высоких корабельных сосен, окрасив перистые облака в красно-багряный цвет. Птицы затянули свою вечернюю песню.