Пророки и поэты - И Гарин

своеобразной звуковой "рамки" в оформлении стихотворения...

...особенно характерной чертой стиля Шекспира является поистине

калейдоскопическое разнообразие аллитерирующих звуков...

Мастер ритма и аритмии, Шекспир широко использует ритмический строй стиха для передачи настроения, порядка, хаоса, дисгармонии. Ритм и асимметрия становятся самостоятельными художественными приемами, входящими в художественный замысел, средствами визуализации внутреннего мира человека или структуры бытия.

Бог с вами! Я один теперь.

Какой злодей, какой я раб презренный!

Не диво ли: актер при тени страсти,

При вымысле пустом, был в состояньи

Своим мечтам всю душу покорить;

Его лицо от силы их бледнеет;

В глазах слеза дрожит, и млеет голос,

В чертах лица отчаянье и ужас,

И все из ничего - из-за Гекубы!

Что он Гекубе? что она ему?

Что плачет он о ней? О! Если б он,

Как я, владел призывом к страсти,

Что б сделал он? Он потопил бы сцену

В своих слезах и страшными словами

Народный слух бы поразил, преступных

В безумство бы поверг, невинных в ужас,

Незнающих привел бы он в смятенье,

Исторг бы силу из очей и слуха.

А я, презренный, малодушный раб,

Я дела чужд, в мечтаниях бесплодных

Боюсь за короля промолвить слово,

Над чьим венцом и жизнью драгоценной

Совершено проклятое злодейство.

Я трус? Кто назовет меня негодным?

Кто череп раскроит? Кто прикоснется.

До моего лица? Кто скажет мне: ты лжешь?

Кто оскорбит меня рукой иль словом?

А я обиду перенес бы. Да!

Я голубь мужеством; во мне нет желчи,

И мне обида не горька; иначе,

Уже давно раба гниющим трупом

Я воронов окрестных угостил бы.

Кровавый сластолюбец, лицемер!

Бесчувственный, продажный, подлый изверг!

Глупец, глупец! Куда как я отважен!

Сын милого, убитого отца,

На мщенье вызванный и небесами,

И тартаром, я расточаю сердце

В пустых словах, как красота за деньги;

Как женщина, весь изливаюсь в клятвах.

Нет, стыдно, стыдно! К делу, голова!

Гм! Слышал я, не раз преступным душу

Так глубоко искусство поражало,

Когда они глядели на актеров,

Что признавалися они в злодействах.

Убийство немо, но оно порою

Таинственно, но внятно говорит.

Пусть кое-что пред дядею представят

Подобное отцовскому убийству:

Я буду взор его следить, я испытаю

Всю глубину его душевной раны.

Смутился он - тогда свой путь я знаю.

Дух мог быть сатана; лукавый властен

Принять заманчивый, прекрасный образ.

Я слаб и предан грусти, может статься,

Он, сильный над скорбящею душой,

Влечет меня на вечную погибель.

Мне нужно основание потверже.

Злодею зеркалом пусть будет представленье

И совесть скажется и выдаст преступленье.

Мысль Шекспира движется совершенно иначе, чем у Бена Джонсона или

Бомонта и Флетчера. Они видят предложение или смысловой отрывок весь

целиком и затем целиком же облекают его в материальную форму. Шекспир

приступает к творчеству, извлекая "в" из "а", а "с" из "в" и т.д.,

наподобие того, как движется змея, превращающая свое тело в рычаг и

как бы все время скручивая и раскручивая собственную силу... У

Шекспира одно предложение естественно порождает другое, полностью

вплетая в него смысл.

Движение смысла, "змеинообразно" передающегося от предложения к

предложению, достигается

у Шекспира семантической гибкостью поэтического слова. Текст, разбитый на определенные матрицы драматургической речи, сочленяется также и в единства, диктуемые поэтикой словесных лейтмотивов.

Стилю Шекспира присуща афористичность. Его можно почти полностью "разобрать" на "крылатые фразы". Их - тысячи и тысячи... Всего лишь несколько примеров:

И милосердье изгнано враждою.

Зло - в добре, добро - во зле.

Сведи к необходимости всю жизнь, и человек сравняется с животным.

Нет ничего хорошего или плохого, это только размышление делает

его таким.

Мы в каменной тюрьме переживем все лжеученья, всех великих мира,

все смены их, прилив их и отлив.

...беда уму стать жертвой и игрушкой безрассудства. Тупая мысль

как притупленный меч.

Мир - сцена, где у каждого есть роль.

Весь мир - театр.

Любовь слепа и нас лишает глаз.

Из ничего не выйдет ничего...

СИМВОЛЫ

В поисках жанра и стиля Шекспира перебраны все мыслимые и немыслимые возможности. "Вершина" нашей шекспировской мысли: пьеса как "органичный сплав эпоса, лирики и драмы". "Эпическая масштабность действия сочетается с возвышенной лирикой, и все это проникнуто подлинным драматизмом". Все это схоластика, словесная эквилибристика, картотечный зуд. Шекспиры неразложимы по полкам, они сами себе направления и жанры. В мировой литературе есть такой жанр-Данте, и есть такой жанр-Шекспир, и есть такой жанр-гений. Вся культура делится на два жанра: первопроходцев и фонящих. Набитые книгами библиотеки - это фон, шум, гам для 100 имен-жанров. Это не значит, что фон излишен - без фона нет пиков, как без Гималаев нет Джомолунгмы. Временами в экстремистском раже мне хочется освободить 99% читающих от ущербного чтива. И лишь остыв, начинаешь понимать утопичность такой затеи, ибо, освободи эти 99% от печатного дерьма, они вообще перестанут читать - кроме глаз еще необходимы мозги...

Уолтер Уайтер еще в XVIII веке обнаружил, что в соответствие с учением Локка об ассоциации идей в любой пьесе Шекспира имеются повторяющиеся образы. Обрабатываемая тема вызывала в воображении поэта картины и символы, вновь и вновь повторяющиеся на протяжении пьесы в форме сравнений или метафор.

Кэролайн Сперджен выяснила определяющую роль словесных лейтмотивов в раскрытии образного содержания во всей его сложности. Выполняя в драматургии Шекспира множество функций, лейтмотив "составляет второй план сценического действия, его подводное течение".

Поэтика слияния образного строя поэтической речи с

драматургической структурой складывалась у Шекспира постепенно. В

ранних его пьесах "бархат фраз", "парча гипербол" и "пышные сравнения"

часто являются лишь украшением речи, а "мгновенные и сразу понятные

озарения" (Б. Л. Пастернак) метафорики его языка еще не стали

ассоциативными опорами в развитии сюжета. Но уже в хрониках начинается

процесс внедрения поэтической речи в сценическое действие. Он

осуществляется при помощи системы словесных лейтмотивов.

"Для удобства языка не всегда нужно, чтобы слова обладали точным

смыслом. Неясность тоже может оказать услугу. Она - как форма с пустой

сердцевиной: каждый может заполнить ее по собственному желанию".

Именно это свойство языковой системы - несоответствие между формой и

содержанием языковых единиц, приводящее к семантическим отношениям,

непосредственно не отраженным в звучании слов, например к полисемии,

кладется в основу речевой актуализации шекспировских словесных

лейтмотивов.

Толстой был прав, считая, что живые люди не могут говорить, как король Лир, но, видимо, он недостаточно перечитывал... Толстого...

Не следует снижать гения до внешнего правдоподобия, следует искать глубину образов, шифры, развернутые метафоры, ключи. Новая критика (Р. Вейман, Т. С. Элиот, У. Найт.Ф. Фергюсон, Л. Ч. Найтс, М. Чарни) интерпретирует образную систему Шекспира как поэтическое видение жизни. Поэтические образы позволяют, минуя анализ характеров и действия, проникнуть под покров драматических событий и постичь глубинную суть происходящего. Важно не внешнее правдоподобие, а метафорическая подоплека. Ключи к Шекспиру - его амбивалентные символы, сплетенные в удивительные узоры, составляющие эзотерический рисунок его драм.

В пьесах Шекспира действуют не персонажи, а идеи, символы, значения. Сами пьесы - символичны. Скажем, "Макбет" - картина абсолютного зла. Характеры и события вторичны по отношению к образной символике пьесы, разворачивающей страшное зрелище душевного ада, воцарившегося в мире.

Мир полон неясности, все персонажи в смятении, спрашивают,

удивляются. Читателя тоже охватывает сомнение, ибо действие лишено

логики. Пьесу окутывает мрак, и в этом мире сомнений и тьмы рождаются

странные и страшные существа...

Бетелл считал, что символизм и стремление к универсальности позволили Шекспиру пренебречь мелочами и деталями психологической обоснованности образов.

Поэзия - это символика. Постичь ее - значит расшифровать напластования символов, обнаружить ту силу, которая приводит в движение, обрекает на вечную жизнь, определяет особый дух и атмосферу творений искусства. За действительностью, событиями, образами, аллегориями великое творение таит свою символическую тайну. Символ - глубина истины, великая правда человеческого опыта, мистический знак божества.