Пророки и поэты - И Гарин

Образная система Шекспира предвосхитила поэтику модернизма: в каждой пьесе - неповторимый образный мир, подчеркивающий тему произведения: в "Гамлете" - навязчивые картины болезни, язв, гниения, разложения, смерти, в "Макбете" - вариации образов крови, ночи, жестокости, злодейства, в "Ромео и Джульетте" - образы света, в "Короле Лире" - повторяющиеся образы человеческих мучений, боли, борьбы, бури в степи, в "Ричарде II" - сад, земля, earth-land-ground, в "Сне в летнюю ночь" - сельская природа, в "Венецианском купце" - стрела, в "Буре" - искупительное испытание, возмездие, воскрешение из мертвых, в "Зимней сказке" и "Перикле" - тайна рождения, развитие, созревание, непрерывность истории...

В "Отелло" кроме символов добра и зла, ангела (Дездемона) и дьявола (Яго) - скрытая сквозная метафора сада.

В саду своей души Отелло сломил благоухающую прекрасную розу

любви к Дездемоне и дал прорасти чертополоху. Зрители эпохи Шекспира

без комментариев и разъяснений воспринимали эти символы. Символическое

мышление, наследие средневековья, было развито в то время гораздо

больше, чем у наших современников, которым к тому же, по словам Д. С.

Лихачева, недостает философского и теологического образования.

Этот настойчиво повторяемый мотив суда, воплощенный в

инфернальных образах мистерии, определяет и сюжетно-композиционный

строй трагедии, включающий как точки наивысшего напряжения сцены суда:

суд венецианского сената над Отелло, якобы соблазнившим Дездемону, а

также три суда в финальной сцене: неправый суд Отелло над Дездемоной,

суд Отелло над самим собой и, наконец, суд - возмездие над Яго.

Злодеи Шекспира - театральные символы, заимствованные из христианской этики, дьяволы во плоти, бесы, но не наивные черти, а изощренные мастера своего дьявольского дела, достойные дети Сатаны.

Кляну я каждый день, - хоть дней таких

Немного в жизни у меня бывало,

Когда бы я злодейства не свершил:

Не умертвил, убийства не замыслил,

Не подготовил, не свершил насилья,

Не обвинил и не дал ложных клятв,

Не перессорил насмерть двух друзей.

Духи и привидения Шекспира - символы, выражающие душевное состояние героев. Но символы особого рода - живые, наглядные, такие, какими их воспринимали зрители Шекспира в XVII веке: реальные существа, возбуждающие страх у публики.

Ведьмы Макбета - пузыри земли, злые силы жизни, душевные скверноты Макбета...

Кинжалы и младенец - ключевые идеи Макбета: механизм и жизнь, орудие и смерть, смерть и рождение - то, что должно быть обнаженным и чистым, и то, что надо одеть и согреть.

Бесплотный дух Ариэль ("Буря") - символ чистой духовности человека, Миранда - символ плодородия...

Ведущими символами всего творчества Шекспира являются буря и музыка. Буря - беспорядок, дисгармония, конфликт, разрушение, свирепая страсть. Музыка - любовь, самоотречение, самодисциплина, согласие, очищение, мир.

Но не только эти. Еще - черви, змеи, гады ("Гамлет", "Антоний и Клеопатра", "Укрощение строптивой", "Сон в летнюю ночь"). Еще - сон, сновидение...

Почему dream, sleep - сквозной символ шекспировского творчества? Намек на ответ есть у самого Шекспира: "Мы созданы из вещества, которое идет на выделку сновидений, и наша крохотная жизнь окружена призраками". Что в подсознании Шекспира постоянно возвращало его мысль к фантазму сна? Близость сна и смерти? Другая, зазеркальная реальность? Театр как сон? Мнимость правды жизни? Намерение заставить явь скользить со скоростью сновиденья?

У Шекспира можно найти множество подтверждений справедливости всех этих предположений и - в самых неожиданных ракурсах. В "Цимбелине" само действие простирает сновидение к смерти. В Мере за меру клоун говорил Бернардину: "Окажите милость, мистер Бернардин, проснитесь, чтобы мы могли вас повесить, а там можете заснуть опять на здоровье". В "Ромео и Джульетте" Ромео говорит: в постели видения нам мнятся правдой. И т.д., и т.п.

У меня нет намерения противопоставлять существующим интерпретациям символа единственную свою. Но дополнить существующие еще одной хочу: если Шекспир - вестник, то одна из его вестей - мощь подсознания человека, а подсознание и сон - одно. Сон у Шекспира - глубина и обильность подсознания. Сон - это сам Шекспир, вещество, из которого он творил, призраки, что его окружали. И все это сказал он сам: мы созданы из снов...

Анализ символов у Шекспира, будь то буря или музыка, свидетельствует о неисчерпаемости. Крупнейший знаток символической интерпретации так и говорит: "Поэтический символ имеет странные свойства: нередко он оказывается своей противоположностью в том смысле, что всякий контраст есть сравнение". Буря может в такой же мере соответствовать трагедии, в какой служить ей контрастом.

Почему Данте, Шекспир, Джойс неисчерпаемы? Потому что неисповедимы. Почему вечны? Потому что неисчерпаемы. Великое творение многослойно, притом изменчиво во времени. Постижение великого творения - это все большее проникновение в его глубины. Найт считал, что образность и поэтичность, хотя и доставляют читателю наслаждение, однако ускользают от схватывания, ибо память удерживает в первую очередь событийное и интеллектуальное. Лишь глубина и время позволяют выловить сущностное, сокровенное, символическое, архетипическое. В этом назначение искусствоведения. В этом смысл постоянного возвращения. В этом - в бесконечном поиске ключей - задача критики.

Почему великие художники - провидцы? Потому что творят на глубине первооснов бытия. Потому что недра жизни не подвержены изменениям: "фундаментальные истины о природе, человеке и Боге не меняются". Потому что символ - знак вечности, не зависящий от течения жизни и личности творца. Потому что искусство - интуитивный прорыв в Ничто. Потому что поэт часто не отдает себе отчета в глубине той правды, которую выражает.

Именно вследствие шекспировского символизма столь полярны оценки театра Великого Вила: или совершенно условного, или натуралистического, а на самом деле - символического.

Шекспир писал пьесы-шифры, раскрытие которых - главная задача науки о Шекспире. Но раскрыть их до конца нельзя, ибо раскрыть их - значит до конца расшифровать жизнь. Их и не надо расшифровывать до конца, ибо если б они были расшифрованы, потребовалось бы выполнить требование публики: "Пусть дадут занавес, невозможно больше вытерпеть".

Хроники Шекспира - драмы символов, а не характеров. Это драматические поэмы, смысл которых раскрывается не столько в правдоподобии, сколько в изощренной символике образов. Персонажи Шекспира - это больше человеческие архетипы, чем образы живых людей. Искать здесь внешнего правдоподобия значит упрощать Шекспира. Это не отрицание жизненной правды и жизненной значимости творений Шекспира - это усиление глубины жизни, ее сути, бытийности, экзистенциальных первооснов, фундаментальных свойств человека.

Шекспировские герои не менее символичны, чем вечные архетипы греческого искусства - Одиссей, Ахилл, Орест, Антигона, Федра, Медея, Орфей, Эдип... Шекспир потому и проницательней Нострадамуса, что предсказывал не события, а типы. Потому он и "пророк бездн", что писал бездны. Он был вестником, Фрейдом своей эпохи. Он проник в недра человеческого, обнаружив их неизменность и их низменность.

Задолго до Фрейда Шекспир персонифицировал подсознание и проник в него с помощью психоанализа. Хотя многое в его хрониках проясняется проникновением в психологию человека елизаветинской эпохи, гораздо больше в поведении персонажей обнаруживается посредством открытий Фрейда и Юнга. Глубинную психологию можно было бы создать исходя исключительно из шекспировских материалов - они самодостаточны для этого.

Не исключено, что сама идея "эдипова комплекса" почерпнута Фрейдом из психоаналитического рассмотрения "всемирно известного невротика" по имени Гамлет.

МУЗЫКА

Пусть музыка неистовая грянет.

Шекспир

Я снова нахожу того, кто приютил мечты моей жизни с самого

детства: старый дуб, Шекспир. Ни одна из его веток не сломалась, ни

один листок не увял, и буря, проносящаяся теперь над миром, заставляет

мощно звучать эту великую живую лиру.

Ее музыка не отвлекает от забот настоящего. Если прислушаться, то

с удивлением начинаешь узнавать в этом ревущем потоке голоса нашего

времени мысли, которые кажутся прямым выражением наших теперешних

суждений об угнетающих нас событиях.

Шекспир и музыка... Сегодня мы знаем не только великую звукопорождающую стихию Потрясающего Копьем, но и то, что он сам писал свои трагедии в сонатной форме. Оттого Людвиг давно высказал мысль об органической музыкальности, симфоничности шекспировской драматургии, имеющей общность с фугами Баха. Хаузер рассматривал атомистическую структуру пьес Шекспира в категориях оратории и оперы. X. Уильямс искал в пьесах Шекспира "дыхание" скрытой музыки.